Я. Н. Бранденбурский — член Народного комиссариата юстиции РСФСР — на губернском съезде сотрудников органов юстиции в Ленинграде говорил: «Классовая политика заключается не в том, что, когда перед вами рабочий, то дать ему во что бы то ни стало меньше, а когда перед вами нэпман, то дать ему во что бы то ни стало, а чтобы при решении вопроса вы считались с тем, какое решение является наиболее правильным, наиболее выгодным и наиболее целесообразным с точки зрения класса в целом».

С. Кобяков в своей книге «Красный суд. Впечатления защитника в революционных трибуналах» упоминал характерный эпизод, когда в окружном суде рассматривалось уголовное дело красноармейца, незадолго до того вернувшегося из плена, по обвинению его в умышленном убийстве милиционера. Сотрудник милиции, который нёс службу на рынке у Сухаревской башни, чем-то обидел товарища подсудимого. «Последний прибежал в Спасские казармы и рассказал об обиде. Обвиняемый выскочил на улицу с ружьём, разыскал обидчика и выстрелом в упор убил его наповал. Когда обвиняемый на суде стал рассказывать о своих боевых ранах, о том, как он страдал в немецком плену, заседатели плакали. Приговор был таков: красноармейца признать виновным в убийстве милиционера и вынести ему „общественное порицание“».

Свобода правосудия в революционных трибуналах реализовывалась в виде публичного предания суду. На заседание допускались не только официальные представители сторон, но «каждый из публики мог взять на себя роль защитника или обвинителя и сообразно своим взглядам или доказывать необходимость прекратить дело или требовать предания суду». То же самое сначала допускалось во время судебного следствия.

Видимая демократия очень быстро закончилась — по всей видимости, такой порядок «смущал» заседателей.

Таким образом, советская юстиция вернулась к старому порядку, до крайности исказив его. Вместо сословия присяжных поверенных была создана коллегия правозаступников. Коллегия была автономна и имела свой выборный совет из 12 членов, который принимал желающих в члены коллегии и мог не объяснять мотивы отказа соискателю. При этом, согласно декрету, для поступления в члены коллегии не требовалось никакого образования, тем более юридического. «Совет стали осаждать прошениями о приёме люди, не имеющие никакого отношения к адвокатуре, бывшие приказчики, торговцы, прекратившие торговлю, и так называемые „аблакаты“ из-под Иверской[132]».

Вдобавок ко всему уголовный процессуальный закон в редакции 1925 года «сузил до крайности» участие защитников в судебных процессах в губернских судах, и без того формальное. На основании ст. 381 УПК суд вообще мог не допустить адвокатов к процессу, как и любое уполномоченное на то лицо, «если признавал его несоответствующим для выступления по данному делу и зависимости от его особого характера (ст. 382) или вообще не допустить прений сторон, а следовательно, выступления защитника» (ст. 397) и пр. И дело было не только в существующем порядке расследования совершённых преступлений или методах сбора доказательств — судебная система, начиная с декретов СНК 1917–1918 годов, практически полностью утратила такие основополагающие принципы, как презумпция невиновности, независимость, равенство сторон в процессе, состязательность, в конце концов — справедливость.

Болезнь, к сожалению, оказалась хронической и проявлялась на всех уровнях судебной системы.

В период с 1938 по 1948 год должность председателя Верховного суда СССР занимал товарищ И. Т. Голяков. Его подпись стояла на смертных приговорах, постановленных Военной коллегией Верховного Суда СССР в отношении И. Э. Бабеля, И. И. Катаева, Б. А. Пильняка, Б. Ясенского, М. Кольцова и др. Покинул свой высокий пост Иван Терентьевич не по доброй воле — в 1948 году в Комиссию по партийному контролю при ЦК ВКП(б) стали поступать сигналы с мест о том, что на всех уровнях судебной системы страны процветает коррупция. Проверка, проведённая по поручению Политбюро ЦК, факты подтвердила: «Верховным судом СССР допущены необоснованные снижения мер наказания, особенно по делам об измене Родине и хищениях, что ослабляет борьбу с этими преступлениями. При рассмотрении гражданских дел имеют место формализм и волокита, отсутствует проверка материалов, что приводит к судебным ошибкам и вызывает справедливое недовольство трудящихся».

В деятельности Верховного суда укоренилась вредная практика рассмотрения судебных дел, продвигаемых ловкими адвокатами, минуя Верховные суды союзных республик. Так, в 1947 году судебная коллегия по уголовным делам рассмотрела 5596 дел, из которых 2925 дел не рассматривались в Верховных судах союзных республик. Значительное количество дел, рассматриваемых пленумом Верховного суда, не имеет принципиального значения и вносится на рассмотрение для снижения мер наказания. Результаты рассмотрения судебных дел не обобщаются, члены Верховного суда в судебной работе предоставлены сами себе. Это приводит к тому, что разными судебными составами одной и той же коллегии нередко выносятся различные решения по аналогичным делам. Члены Верховного суда СССР не воспитываются в духе строгой ответственности за порученное дело, виновные в нарушениях законов остаются безнаказанными.

В Верховном суде СССР нарушаются требования закона о порядке рассмотрения судебных дел: часть его членов до недавнего времени работала над судебными делами в неслужебных помещениях, решения по судебным делам принимаются в присутствии прокурора, определения по судебным делам, как правило, оформляются и подписываются составом суда спустя длительное время.

При рассмотрении жалоб существует волокита. Только в судебной коллегии по уголовным делам имеется свыше тысячи нерассмотренных жалоб, поступивших ещё в 1947 году. Разрешение жалоб фактически передоверено второстепенным работникам.

Проверкой вскрыты позорные факты злоупотребления служебным положением некоторыми членами Верховного суда СССР и работниками его аппарата, которые за взятки снижали меры наказания и освобождали преступников. Состав консультантов засорён лицами, не внушающими политического доверия, в аппарате имеет место семейственность.

Заместитель председателя Верховного суда СССР т. Ульрих утратил чувство партийной ответственности за порученное дело, допустил серьёзные политические ошибки в работе Военной коллегии и совершил проступки, порочащие его как коммуниста и председателя Военной коллегии. Члены Верховного суда СССР тт. Каравайков, Орлов и Добровольский допустили политические ошибки при рассмотрении дел об измене Родине и других контрреволюционных преступлений. Ряд членов Верховного суда — тт. Гусев, Машков, Юргенев — не справляются со своими обязанностями [1.83].

Думаю, что вам тоже трудно себе представить, что в 40-х годах прошлого века высшая судебная инстанция страны представляла из себя полукриминальную организацию с полностью потерявшими реальность сотрудниками…

Следом за разбирательством КПК последовало секретное постановление Политбюро ЦК ВКП (б) «О порядке рассмотрения дел разоблачённых нескольких организованных групп взяточников, орудовавших в Верховном Суде СССР, Верховном Суде РСФСР, Московском городском суде и в ряде народных судов города Москвы»; в результате реализации партийных указаний семь (!) судей Верховного Суда СССР во главе с его председателем за «факты злоупотреблений служебным положением» были освобождены от работы[133]. И. Т. Голяков продолжил свою профессиональную деятельность в качестве директора Всесоюзного института юридических наук, был автором более 70 научных монографий. По всей видимости, единственным достойным итогом «тесной работы» судьи с советскими писателями стала его книга «Суд и законность в художественной литературе» — кстати, толково написанная.

1. В. В. Маяковский, 1929 г. автор А. А. Темерин. Фонд Государственного музея В. В. Маяковского.