Копии: В Бауманское РОУНИ

В 1-й Дом. Трест Бауманск. р-на

гр-ке Л. Ю. Брик

Настоящим доводится до В/сведения, что комната в квартире № 12 В/ дома, которую занимал поэт

В. Маяковский, впредь до особого распоряжения закрепляется за гр-кой Брик Л. Ю.

Основание: Распоряжение Президиума Мособлисполкома.

Зам. завод. МОУНИ Памфилов.

За завед. Юридическ. бюро Кисин». [1.46]

Таким образом, в связи с тем, что постановлением правительства Л. Ю. Брик определена в числе законных наследников, народный следователь И. Сырцов на основании распоряжения помощника Московского областного прокурора Острогорского вынес постановление о направлении вместе с обнаруженными на месте самоубийства В. В. Маяковского денежными средствами и ювелирными украшениями в Московскую областную прокуратуру. 21 апреля 1930 года, то есть через неделю после гибели поэта, помощник Московского областного прокурора Герчикова передаёт денежные средства в сумме 2113 рублей 82 коп. и два золотых кольца гражданке Л. Ю. Брик под расписку (Следственное дело № 02–29).

Понять логику в действиях прокурора сложно: Л. Ю. Брик находится в законном браке с Осипом Мееровичем Бриком, на основании заявления ответственного квартиросъёмщика Маяковского она и её супруг прописаны и проживают в его квартире. Почему прокурор не передаёт ценности, обнаруженные в рабочем кабинете поэта, его матери и/или родным сёстрам, неясно, но у прокуроров, как мы знаем, своё понимание о справедливости…

Представители Совнаркома именно с Л. Брик обсуждают, как «выполнить Володину волю». Об этом она пишет в своём дневнике. «Приезжали из Совнаркома. Сказала ему про семью, про комнату, про ком-академию, про госиздат и театры; забыла сказать про урну».

Справедливости ради надо напомнить, что только после вмешательства Брик Александра Алексеевна Маяковская получает прикрепление к «кремлёвской» больнице и дому отдыха при ЦКБ.

Автомобиль «Renault», медленно следовавший во главе многотысячной колонны во время похорон революционного поэта, тоже перешёл в собственность Лили Брик.

Впрочем, даже проект постановления Совнаркома «Об увековечивании памяти В. В. Маяковского», перед тем как он будет опубликован в «Известиях», был согласован с Лили Юрьевной.

Безусловно, в данном конкретном случае Советское правительство проявило максимум участия и щедрости по отношению к семье и близким друзьям Маяковского, но в дальнейшем власть неожиданно озаботилась теми немалыми деньгами, а точнее их размерами, которые получали наследники авторских прав литераторов «первой категории», назовём их так. В частности, в соответствии с действовавшим законом наследники Алексея Толстого при общем тираже девяти изданий его Собрания сочинений (675 тысяч экземпляров) должны были получить выплаты в сумме 4 миллиона 787 тысяч рублей. За новое издание собрания сочинений А. Н. Толстого в 10 томах, начатое в 1958 году, его потомкам причиталась сумма около 5 миллионов рублей. Только после срочных мер и вмешательства партийного руководства она была сокращена вдвое, но всё равно получались астрономические 2,5 миллиона, к тому же наследниками писателя уже были получены полмиллиона рублей за первые вышедшие тома.

За период с 1945 по 1955 год Лили Юрьевна вместе с семьёй В. В. Маяковского получили более 5 000 000 рублей. За пятнадцать лет после смерти А. М. Горького наследникам «Буревестника» было выплачено только за его пьесы свыше 7 000 000 рублей. Сверх того, за четыре года (с 1947 по 1951 год) за книги, изданные государственным издательством, авторские выплаты им составили ещё около 3 000 000.

С учётом того, что деньги это были просто колоссальные, ЦК КПСС принял решение о принудительном выкупе авторских прав, с тем чтобы сократить суммы начислений в разы. После проведённой разъяснительной работы правообладатели стали массово отказываться от таких «чрезмерных» выплат — на Старой площади всегда умели быть убедительными.

Советские цивилисты в своих работах об авторском праве любили ссылаться на опыт Великой Французской революции, превратившей привилегию в институт права на новое произведение, созданное в любой отрасли науки или культуры. Член Конвента Франции Жозеф Лаканаль, представляя патентный закон 7 января 1791 года, провозгласил: «из всех видов собственности наиболее приемлемой является собственность на произведения гения, так как она не может нарушать республиканского равенства, ни затемнять идеи свободы». Через два года, 24 июля 1793 года, Конвент принял Декрет о праве собственности авторов на всякого рода литературные произведения, композиторов, живописцев и рисовальщиков, который во многом повлиял на формирование национальных институтов российского и советского авторского права.

В контексте нашего разговора, думаю, что было бы правильно ещё раз обратиться к принятому 20 марта 1911 года российскому «Закону об авторском праве».

С момента обнародования Высочайшего манифеста от 17 октября 1905 года «Об усовершенствовании государственного порядка», одним из авторов которого являлся глава Кабинета министров граф С. Ю. Витте, было введено новое правило, в соответствии с которым «никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выборным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от нас властей» (Высочайший манифест от 6 августа 1905 года. Полное собрание законов Российской империи. Собр. 3-е, Т. XXV, отд. 1. № 26 656). Это обстоятельство, первоначально воспринятое как необходимый реверанс в сторону «суверенной демократии», очевидно позволило сделать процесс законотворчества более-менее профессиональным — во всяком случае, теперь он шёл с активным привлечением всех заинтересованных сторон. Правда, благодаря новой процедуре Государственная дума не все законы успела принять до своей преждевременной кончины.

В числе законопроектов, требовавших достаточно глубокой проработки и консультаций, был и проект закона об авторском праве, внесённый в комиссию по судебным реформам первого российского парламента министром юстиции И. Г. Щегловитовым. По мнению своих коллег, Иван Григорьевич был признанным специалистом в области уголовного права, инициатором расширения практики применения судов присяжных и в то же время — убеждённым антисемитом и патроном «Союза русского народа».

Тем не менее работа над законом была достаточно открытой — во всяком случае, он неоднократно обсуждался на парламентских слушаниях с участием основных общественных организаций и профессиональных объединений деятелей культуры, в том числе Санкт-Петербургских литературного, музыкальног и юридического обществ. Свои заключения по проекту дали профессиональные фотографы и художники, при этом камнем преткновения по-прежнему являлся «вечный вопрос» о превалировании общественного интереса в контексте реализации своего исключительного права автором.

В пояснительной записке к проекту И. Г. Щегловитова указывалось, что «невозможно обсуждать авторское право исключительно с точки зрения имущественных интересов автора. Автор — прежде всего общественный деятель. Произведения его, являющиеся, в сущности, отражением общественных идеалов и среды, имеют главной целью широкое распространение в обществе идей автора. Пользование литературными произведениями составляет необходимое условие для правильного развития культуры и просвещения. Наряду с имущественными интересами сам собой выдвигается, таким образом, интерес общественный, и в правильном сочетании этих двух элементов и заключается главная задача законодателя» (Авторское право. Доклад комиссии С.-Петербургского литературного общества — приложение III. Проект Министра юстиции об авторском праве. СПб.: Т-во Художественной печати, 1908).