Если бы, уже выйдя из душного и пыльного кабинета, Ален вдруг вернулся, он бы увидел, что всегда энергичный Шеффердсон сидит за столом, обхватив голову руками.

Ближе к вечеру… впрочем… какой, собственно, может быть вечер на Острове в конце марта? Солнце выглядывает из-за туч лишь ненадолго. А так — ночь, потом нечто серое и унылое, вновь превращающееся в ту же ночь.

Но дома светло от свечей и огня в камине, тепло и уютно. Все располагает к неспешной беседе.

— Чем порадуете, господин? — Бабин был непривычно вежлив.

— Порадую. Но чуть позже. — Только что ворвавшийся в комнату Юбер звонко хлопнул в ладоши, снял и повесил на вешалку шляпу, теплый плащ и перевязь со шпагой. Сбросил на стоявший в углу стул кожаный жилет, стащил через голову белую рубашку и, словно полотенцем, вытер ею мокрое то ли от дождя, то ли от пота лицо.

Потом взял со стола кувшин с сильно разбавленным вином, долго пил. Утолив жажду, взял из шкафа свежую рубашку и теплый свитер, надел их и начал рассказывать.

— Итак, встречался с наследниками Гридженсонов и Ламбертсонов. С трудом удержался, чтобы не выбить им зубы — господа грызутся за наследство и считают ниже своего достоинства общаться со стражей.

Бабин понимающе улыбнулся.

— Это нормально. Бедные родственники, нежданно ставшие богачами. Не удивлюсь, если они заказывают благодарственные молитвы во здравие неизвестных убийц.

— Ерунда, — отмахнулся господин. — За убийцу не будет молиться ни один священник, так что пока мы не назовем его имя, святотатство не свершится. Можно помянуть здравие раба Спасителя такого-то, но никак не неизвестного убийцы.

— Серьезно⁈ — слуга резко подался вперед. — То есть убийца все же один? Это точно?

Юбер сел в кресло напротив, повертелся, устраиваясь поудобнее.

— Суди сам. Все три преступления совершены в ночь с понедельника на вторник. Он убивал, ждал точно две недели и убивал снова. Это во-первых. А во-вторых — в Лондоне хватает зверей в человеческом обличье, у которых не дрогнет рука резать и женщин, и детей. Но чтобы такой тупой зверь мог запросто попадать в наглухо закрытые магией дома? И безнаказанно уходить? Лично я не могу представить, чтобы в несчастном Лондоне в один момент появились хотя бы двое таких гениев.

Бабин расслабился, закрыл глаза. Потом спросил:

— Что сказал маг?

— Мандевиль? О, многое. Прежде всего, что ненавидит галлийцев. Истово, всем сердцем! Мерзких земляков некоего барона де Безье. — Эти слова Бабин откровенно пропустил мимо ушей. — А еще, что обойти поставленную им защиту невозможно. Вообще никак. Там что-то было о каких-то базовых законах магии, четвертом постулате… короче, я ничего не понял, кроме главного — в охраняемое помещение невозможно ни проникнуть без прямого желания хозяев, ни выйти из него.

— В Амьене однажды убийца проник в такой дом через чердак…

— Знаю. Здесь не тот случай — Мандевиль запечатывает дом наглухо. Только старший член семьи, из тех, что находятся в доме или на пороге, может поставить и снять защиту. Никак иначе, ни при каких обстоятельствах. Кроме…

Юбер встал и подошел к валявшемуся на стуле кожаному жилету, из внутреннего кармана которого достал аккуратно сложенные листы бумаги.

— Вот типовой договор на установку охраны. Прочти и обрати внимание на восемнадцатый и девятнадцатый пункты.

Бабин быстро пробежал глазами документ, задержавшись на последнем листе.

'18. Заказчик соглашается, что заклинание снятия охраны Исполнитель передает на хранение в городское отделение Лунной палаты вместе с подробным планом охраняемого строения. Срок хранения — до окончания действия настоящего договора.

19. Исполнитель гарантирует, что указанное в предыдущем пункте заклинание может быть активировано только и исключительно надлежащим образом созданным заклинанием Императорской воли'.

— То есть лишь по прямому приказу императора или уполномоченного лично им вельможи? Ну это уж точно не наш случай.

— Да, — согласился Юбер.— –А у тебя какие новости?

Бабин коротко хмыкнул.

— Ну, ваша милость, мы люди простые, с великими магами нам беседовать не по чину. Так, походил вокруг дома Уэйнрайтов, поболтал с народом. И узнал, что с раннего утра на улице, как раз там, где наша златовласка перелезла через ограду, стояла крытая повозка. Там, у ограды-то, растут огромные рододендроны и увидеть перелезающего невозможно. Но местные точно помнят, что уехала повозка вскоре после того, как наш клиент снял охранное заклинание. А потом я отправился к домам Гридженсонов и Ламбертсонов…

Дальше он рассказал, что и в том, и в другом случае соседи тоже видели закрытые экипажи, стоявшие долго и отъезжавшие после того, как с домов снимали охранные заклинания. При этом возницы выбирали места стоянок так, чтобы никто не увидел садящегося пассажира.

Почему возницы? Так разные потому что. Это установлено точно, хотя и похожими они были и по росту, и по комплекции. Это уж свидетели уверенно рассказывали. Хотя повозка была одна. Во всяком случае описывали ее все одинаково — темно-серая, каких по городу полно ездит.

То есть если убийца один, точнее — одна, то сообщников она меняет чаще, чем императрица перчатки. Странно…

— Да, ваша милость, а ведь мы еще успеем! Сегодня прощальное представление дает цирк Луиджи Пеллегрино! Выступал здесь два месяца и вот уезжает. Говорят, что едут в Париж. Ну что, если поторопимся, придем к самому началу.

Цирк! Великое слово, будоражащее кровь и горожан, и крестьян. Мужчин и женщин, стариков и детей.

Да, благородные господа этого зрелища достойным своего внимания не признают, брезгливо морщат носы, показывая всем видом глубочайшее презрение утонченных леди и джентльменов к плебейскому развлечению. А потом все равно приходят посмотреть на лихих акробатов и могучих силачей, в голос посмеяться над сальными шутками клоунов и, чего греха таить, полюбоваться на стройных гимнасток, гибких, соблазнительных и одетых едва-едва, только чтобы прикрыть совсем уж срамные места на безукоризненных точеных телах.

А чтобы посещение такого заведения не нанесло урона репутации, в каждом уважающем себя цирке имеется ложа с отдельным входом, куда никогда не падает яркий свет. Кто-то там сидит, смотрит, даже иногда аплодирует, но кто? Это уже никому не интересно. Не принято это обсуждать. Невежливо.

Но Юбер и Бабин дворянами не были, хотя господин, как сотрудник купеческой стражи, и носил шпагу. Но все равно чернь, а значит вблизи арены, за отдельную плату, разумеется, ему со слугой самое место.

Слуга, похоже, впервые попал на такое представление. Словно ребенок хватался за голову, глядя на головокружительные, больше похожие на полеты прыжки, невероятные сальто и потрясающую вольтижировку. С замиранием сердца, боясь чихнуть, чтобы не нарушить напряженную тишину, смотрел, как высоко-высоко, под куполом огромного шатра шла по канату девушка с ярким веером в правой руке.

Вот она пошатнулась… по залу раздалось приглушенное «Ах!»… нет выровнялась, наклонилась, взялась за канат… и встала на руки! Длинные золотые волосы свесились вниз, причудливо переливаясь в лучах прожекторов… и, словно на мягком ковре, она кувыркнулась, вскочила на ноги и, качнувшись на канате, словно на батуте, подпрыгнула вверх, сделала сальто!

У Бабина сердце ухнуло куда-то вниз, в живот. Казалось, что все, устоять после такого невозможно… но девушка устояла, подождала, пока натянутый, словно гитарная струна, канат успокоится, и спокойно, легкой, даже танцующей походкой пошла вперед, легко ступила на площадку, которой заканчивался канат, послав восхищенным зрителям воздушный поцелуй.

И цирк взорвался! Аплодисментами, восторженными воплями и криками, пусть и не принятыми у аристократов, но привычными у публики, собравшейся в этом душном, пропахшем свежими опилками огромном шатре.