И тут Уильям извлек из кармана какой-то предмет, завернутый в черную бумагу, и протянул Оань.

— Этот презент стоит пяти тысяч, я вас уверяю, — произнес янки с расстановкой.

Оань дрожащими руками развернула бумагу: там оказалась проявленная узкоформатная пленка. Не в силах сдерживать дрожь, она поднесла пленку к глазам и стала рассматривать, потом, обмякнув, откинулась назад, бросила свернувшуюся ленту, с брезгливостью оттолкнув ее от себя. На пленке был запечатлен тот самый вечер: Оань входит в номер к американцам в гостинице «Рекс», янки здороваются с ней, усаживают ее на кровать, она снимает с себя аозай…

Уильям тщательно свернул пленку и бережно завернул ее в бумагу.

— Как видите, пленка стоит таких денег…

Силы оставили Оань, она лишь машинально отвечала на вопросы американского офицера:

— Но у меня нет с собой никаких долларов.

— Ничего, — утешил ее янки, — мы улетаем через день, у нас еще есть время. Вы принесете деньги завтра.

— Я уже израсходовала, у меня осталось только…

— Сколько?

— Три тысячи.

— Говорите правду, ведь прошла всего неделя! — крикнул он, но, увидя жалкую гримасу Оань, понял, что она не лжет, и смягчил свой тон:

— Ладно, приносите завтра три тысячи.

Наутро они появились в обычное время, на этот раз все трое, и сзади маячил еще Моро.

Не ожидая вопроса, Оань вынула деньги и протянула их капитану Уильяму. Тот деловито взял пачку ассигнаций, неторопливо пересчитал: их оказалось тридцать стодолларовых бумажек, в тех самых купюрах, которые он собственноручно вручил Оань неделю назад. Янки сунул деньги в нагрудный карман, извлек пленку, однако не отдал ее Оань.

— Поскольку вы остались должны нам две тысячи, то вот это… — сказал он и поднял сверток, потом, обернувшись, позвал: — Эй, Моро! Моро!

Офицеры-янки расступились, пропуская вперед чернокожего солдата. Уильям дал ему пленку и продолжал:

— Это пока остается у Моро. Он не уезжает, служить ему здесь еще долго. Когда у вас будут деньги, вернете две тысячи долларов Моро и получите пленку. Не так ли, Моро?

Оань не слышала, что говорил Моро, что он отвечал белым. Все случившееся с ней казалось ей невероятным кошмаром. Она теряла рассудок… Но спектакль на этом не кончился. Уильям, обращаясь к Моро, продолжал:

— Теперь все в руках Моро. — Голос капитана Уильяма звучал саркастически. — Наш приятель Моро — большой чудак, он, надо думать, так привык к своей бедности, что две тысячи долларов, должно быть, ему не понадобятся. Потребует ли он их от вас, миссис, или удовлетворится чем-то другим, это уж, как говорится, дело вашего с ним общего согласия. Не так ли, дорогой Моро? Что же касается нас, то мы выходим из игры.

Янки дружно захохотали и, распрощавшись, направились к двери. Бедную женщину била дрожь, она ничего не слышала, ничего не понимала: вроде бы благовоспитанные люди, не забыли попрощаться с ней, пожелали ей доброго здоровья, удачи, попросили передать привет Хоа и милым детишкам… Вконец обессиленная, женщина опустилась на стул, ей хотелось бежать отсюда, но ноги сделались вдруг ватными, она не могла даже двинуться с места…

В полдень, придя домой на обед, Оань ни крошки не взяла в рот, а после на службу не вернулась, сославшись на плохое самочувствие. Хоа сделал вид, что не придает значения жалобам жены, уехал на службу. Однако остался Лыу, обедавший у них в доме. Он вошел к Оань в комнату и стал умолять ее, чтобы она не скрывала от него ничего и рассказала, что с ней случилось. Потерявшая контроль над собой Оань не в силах была нести свой позор и чистосердечно во всем ему призналась.

Но беда одна не ходит. Хоа, заподозривший что-то неладное, вернулся в тот день со службы раньше времени и, пройдя прямо в комнату жены, застал ее в слезах сидящей рядом с Лыу. Не желая, чтобы подозрения пали на верного Лыу, Оань не стала скрывать от Хоа своих злоключений.

Последовал скандал и развод. Хоа забрал двух старших детей и отбыл в Фунюан. У Оань осталась младшая дочь. Ей не хотелось возвращаться к своим родным, и она попросила Лыу снять для нее этот домик неподалеку от моста.

Оань оставила службу на аэродроме. Больше она не встречала Моро, но при одном воспоминании о том, что он еще здесь, во Вьетнаме, ее снова охватывал страх, сердце начинало отчаянно колотиться, к горлу подступала дурнота. Хотя, казалось, чего ей бояться: Хоа обо всем знает, семьи у нее теперь нет. После всего случившегося Лыу перестал участвовать в темных махинациях Хоа. Молодой учитель опять сошелся со своими бывшими однокашниками по университету и в начале 1968 года, когда Фронт освобождения организовал то самое мощное наступление на Сайгон, Лыу вместе с членами студенческой ассоциации и буддийских групп оказывал помощь населению, пострадавшему от военных действий. А во время второго наступления на Сайгон Лыу взялся за оружие.

Что касается Моро, то он чуть не сгорел на аэродроме Таншоннят во время новогоднего наступления. Это был кромешный ад! Пылали самолеты, автомашины, склады, дома. Много американских вояк и марионеток нашли тогда свою смерть. Моро повезло, он отлежался в траншее возле гаража. Через три дня он выбрался с аэродрома, прихватив с собой листовку, обращенную к американским солдатам: эти листовки разбрасывали бойцы Фронта освобождения.

Эти события заставили Моро задуматься о войне, о белом расизме, об американской агрессии, о многом другом.

Я разговаривал с Моро, он многое понял, перечувствовал. «В американской армии мы, негры, всего лишь наемники, — говорил он. — Белые нанимают нас, чтобы мы убивали. Здесь, во Вьетнаме, они посылают нас убивать вьетнамцев. Они втягивают нас и во все свои грязные дела… Взять хотя бы, к примеру, ту же историю с миссис Оань. Я ведь слышал своими ушами, как те трое обсуждали эту шутку. Если бы миссис Оань согласилась сразу на сто долларов, то они поступили бы с ней честно, конечно, по их разумению. Но миссис Оань не пошла на это, тогда они разозлились. И чем дальше, тем больше приходили в ярость, пока не решили ее опозорить. Господа офицеры полагают, что для женщины нет страшнее позора, чем спать с негром. Поэтому они оставили мне эту пленку и сказали, что у миссис Оань никогда не будет двух тысяч долларов и она обязательно придет ко мне».

После новогодних дней 1968 года, чудом избежав смерти, Моро разыскал домик у моста, где теперь жила Оань. Когда негр появился у порога, Лыу решил, что тот явился шантажировать Оань, и чуть было не убил беднягу. Хорошо, Моро успел сказать, что пришел отдать просто так эту проклятую пленку. Потом Моро и Лыу подружились. Вместе они вырыли подземное убежище, где спрятался Моро. У него остались талоны в американский военный магазин, он поддерживал связь с солдатами-неграми, которые и снабжали его консервами, печеньем и прочим. Вот и вся история.

А война между тем шла своей дорогой. Ушли и мы к новым сражениям за счастье наших соотечественников, за счастье таких парней, как Лыу, и таких брошенных офицерских жен, как Оань, и таких американцев, как чернокожий Моро.

1969

Перевод И. Глебовой.

Оговорюсь заранее: я до сих пор не женат вовсе не оттого, что решил держаться уговора, заключенного моим отцом и дядюшкой Ха, когда сам я был еще ребенком. Просто так сложились мои обстоятельства.

В пятьдесят пятом, тринадцатилетним подростком отправили меня на Север. И в следующем же году я уехал в Советский Союз, в Москву; поселился я там в интернате для учеников-вьетнамцев, занимался по школьной программе и учился в техникуме. После выпускных экзаменов был послан продолжать образование на геодезический факультет. Вот и прожил я в дружеской стране девять лет подряд. Окончив институт, вернулся на родину, а три года спустя меня снова направили за границу — на сей раз в Чехословакию — учиться в аспирантуре. Возвратился я, и вскоре началось весеннее наступление семьдесят пятого года; операция «Хо Ши Мин» завершилась освобождением Сайгона и всего Юга.