Первый полицейский заметил:

— Мы по-доброму вас приглашаем, смотрите, как бы не было хуже!

Он подтолкнул меня к машине, а второй тем временем схватил мой велосипед и забросил его на крышу машины. Я стала вырываться.

— Люди! — громко крикнула я. — Смотрите, я возвращалась из школы домой, а меня схватили прямо на улице! За что?

Прохожие останавливались, машины притормаживали, но каждый, поняв, в чем дело, спешил дальше. Такие случаи были довольно часты на сайгонских улицах, и вмешательство не приносило никакой пользы пострадавшим, зато тем, кто пытался вмешиваться, приходилось потом жалеть об этом.

Полицейские, несмотря на мое сопротивление, втолкнули меня в машину и уселись с двух сторон, рядом с шофером сидел еще один — и машина помчалась.

Убедившись, что я больше не сопротивляюсь, мои конвоиры начали расспрашивать меня:

— Куда вы ездили сегодня в полдень?

— Почему вы несколько дней не посещали школу?

— Зачем вы уезжали из города?

— С кем встречались?

Вопросы сыпались так быстро, что я не успевала на них отвечать. Они умышленно засыпали меня вопросами, чтобы у меня не было времени обдумать ответ. Но я и не собиралась ничего говорить. Меня душила злоба.

— Я учусь в школе! Понятно? Что вам от меня нужно? — крикнула я и уже спокойней добавила: — Прошу вас, отпустите меня, мне надо домой!

А в мозгу проносились лихорадочные мысли: почему меня арестовали? Кто выдал? Неужели Дык? Нет, Дык был вне подозрений, да и его мать не могла этого сделать. А может, кто-то из моих друзей арестован, а я еще об этом не знаю. Наверное, на мой след полиция напала в тот день, когда я вместе со всеми вышла на демонстрацию к министерству по делам молодежи.

Я вспомнила свой разговор с Хоангом, вспомнила, как он упрекал меня за неосторожность. В чем же все-таки дело? Я думала о Хоанге, о дядюшке Фане. Что бы со мной ни случилось, я никого не выдам!

Машина мчалась по сайгонским улицам. Полицейские продолжали задавать вопросы, а я молча думала о своем. В душе у меня вновь закипала досада и злость. Я смотрела вперед, пытаясь определить, куда меня везут. Вокруг шумел вечерний город. Сейчас друзья возвращаются домой из школы — кто на мотороллере, кто на велосипеде, а некоторые и пешком. Раньше я никогда не завидовала тем моим одноклассникам, которые были абсолютно свободны и не имели забот. Они хорошо одевались, могли гулять по городу, ходить в кино. Я же все время была занята учебой и работой, мне постоянно приходилось экономить деньги, я могла позволить себе лишь один раз в год купить белое платье с набивными цветами. Несколько месяцев я откладывала деньги, чтобы купить велосипед, тот самый, что сейчас лежал на крыше машины, над моей головой. Я никогда прежде так остро не ощущала, что значит свобода, и не завидовала сверстникам, гулявшим по улице или ехавшим куда-то по делам.

Некоторые велосипедисты обгоняли на перекрестках нашу машину, заглядывали в окно, но откуда им было знать, что в этой машине сидит арестованная. Это такси было похоже на тысячи других, мчавшихся по городским улицам. О, мои знакомые и незнакомые друзья и подруги! Как мне хотелось помахать вам рукой, позвать вас, но я понимала: сколько бы я ни звала, я бы ничего не добилась.

Машина повернула на улицу Чан Куок Тоан и стала спускаться к площади Зантю. Видимо, они везли меня в полицейский участок Ле Ван Зует.

Я окончательно поняла, что арестована, лишь тогда, когда машина въехала под огромную арку, миновала двойные металлические ворота и остановилась посередине двора, возле столба, на котором развевался государственный флаг. Вокруг стояли побеленные дома, похожие на казармы. Конвоиры вытолкнули меня из машины, мы направились к левому дому и вошли в комнату, где стоял письменный стол, заваленный бумагами. Судя по всему, это была канцелярия. Один из полицейских спросил меня:

— Ваше удостоверение личности?

— У меня его нет!

— А ученический билет?

— Тоже нет!

Они выхватили у меня портфель, который я держала в руках, и вытряхнули его содержимое на стол — несколько тетрадей, учебники, ручки, маленький кошелек. Только сейчас я разглядела моих конвоиров. Один из них был небольшого роста, очень смуглый, с веселыми глазами, на нем была белая нейлоновая рубашка навыпуск. Другой был высокий стройный парень, белокожий, со вздернутым носом и красиво очерченным ртом. Одет он был в белую рубашку, с длинными рукавами, заправленную в брюки.

Вытряхнув все из моего портфеля, они потащили меня в другую комнату. Низкорослый чернявый полицейский указал мне на стул и велел ждать.

— Когда войдет начальник, вы должны встать, скрестить руки и с поклоном приветствовать его, — сказал он.

Я села и огляделась. Как и большинство приемных в государственных учреждениях, комната была пуста и неуютна, хотя стены ее были окрашены в приятный салатный цвет и на столе красовалась большая цветочная ваза. Но от того, что меня привели сюда силой, все в этой комнате дышало враждебностью. Я все яснее сознавала, что мне отсюда быстро не выбраться.

Вскоре в комнату вошел полицейский в брюках цвета хаки и полотняной рубашке, он принес два стакана апельсинового сока. Один стакан он поставил передо мной, а другой оставил себе. В комнату вошел еще один тип, благоухающий какими-то духами с тошнотворно резким запахом. Этот выглядел очень элегантно, он был высокий и стройный и одет значительно лучше других, я заметила нежный цвет лица и тонкие, злые губы. На нем была белая рубашка навыпуск, модные брюки и тупоносые ботинки, и в дополнение ко всему — пышные черные кудри. Следом за ним появились еще двое полицейских и встали по обе стороны двери. Я решила, что это и есть тот самый начальник, о котором мне говорили полицейские, но по-прежнему сидела молча. Он с усмешкой спросил меня:

— Вы, значит, и есть Фыонг?

Я не ответила.

Начальник сел в кресло против меня и, указав на стакан с соком, произнес:

— Пейте, пожалуйста.

Я не шелохнулась. Он, словно ничего не замечая, смотрел на меня, приветливо улыбаясь.

— Сегодня мы пригласили вас сюда, чтобы выяснить кое-что. Но прежде всего я хочу просить вас считать меня своим старшим товарищем. Я, в свою очередь, буду считать вас своей младшей сестрой. Тогда мы с вами поймем друг друга.

Глядя в лицо полицейского, вслушиваясь в его голос, я вдруг поняла, что наступает самый ответственный, самый сложный момент борьбы. Стараясь придать своему голосу строгость, я ответила:

— У меня здесь нет братьев!

Мой голос уже не был таким сердитым, как недавно — в машине, но я постаралась, чтобы он звучал решительно и твердо. Начальник это почувствовал и понял, что его ход не удался. Тем не менее, все еще продолжая улыбаться, он сказал:

— Не стоит горячиться. Если мы будем смотреть друг на друга как на противников, мы ни до чего не договоримся, а ведь нам нужно многое обсудить.

— Не буду я с вами ничего обсуждать! Я возвращалась из школы, господа полицейские арестовали меня прямо на улице средь бела дня! Вы должны немедленно отпустить меня домой.

Он опять засмеялся:

— Да вы не должны считать себя арестованной. Мы просто пригласили вас сюда, чтобы поговорить с вами. Ну посмотрите, разве этот дом, эта комната похожи на тюрьму?

Я ответила, глядя ему прямо в лицо:

— Я ехала из школы, меня схватили, впихнули в машину и привезли сюда. Разве это не похоже на арест и разве я не в тюрьме?

Полицейский перестал улыбаться.

— С этим домом вы еще познакомитесь. Это не тюрьма. Тюрьма находится в другом месте. Здесь вы будете слушать музыку, песни, сможете читать книги, газеты. Под крышей этого заведения, где занимаются перевоспитанием, есть место для веселья, для танцев, здесь немало хорошеньких девушек, как в городе.

Меня бесили его жеманство, дешевая учтивость и неестественный смех. Теперь я окончательно поняла, куда меня привезли — в «лагерь перевоспитания», находившийся в распоряжении «группы особого назначения». В народе его обычно называли «полицейским участком Ле Ван Зует». Он был хорошо известен в городе, как и другие подобные учреждения, расположенные в разных районах Сайгона. Сидевший передо мной был действительно начальник лагеря — Зыонг Динь Хиеу. Его заместителями были Черный Тхань и майор Кхам. Эти имена были знакомы всему Сайгону!