Мы даже не ожидали, что наша борьба получит такой широкий резонанс во всем городе. В городских газетах все чаще стали появляться статьи на эту тему. В печати выдвигались требования увеличить число государственных школ, изменить школьные программы и всю систему образования, изменить порядок вступительных экзаменов, возобновить изучение родного языка в институтах, отменить порядок, в соответствии с которым учеников обязывали изучать военные предметы, запретить преподавателям «проверять политическую и идеологическую благонадежность» учеников.

Приближался праздник Тет. Газеты вовсю трубили о нехватке риса, повышении цен, безработице; они писали о постоянных облавах, арестах, пытках в тюрьмах, о принудительном призыве в армию, о ссылке неугодных… Среди этих сообщений о творимых властями репрессиях, о народных бедствиях наши школьные проблемы и беды казались ничтожными, но наша борьба была искрой, пусть и малой, в разгоравшемся костре всеобщей народной борьбы.

И у нас нашлись враги. Особенно против нас ополчилась газета «Тинь ван», пытавшаяся оклеветать молодежное движение. Эта провокационная газетенка, находившаяся на содержании американского ЦРУ, без конца писала, что выступления молодежи организуются коммунистами и преследуют одну цель — «подорвать государственные порядки и законность». Главный редактор газеты Тхе Вьет, называвший себя одним из «вождей государственной революции» и похвалявшийся участием в войне Сопротивления, в своих статьях всячески поносил наше молодежное движение, обвинял все другие газеты в «коммунистической пропаганде», утверждая, что в них «командуют коммунисты». Газета «Тинь ван» постоянно призывала «ликвидировать границу по реке Бенхай и начать наступление на Север». На ее страницах довольно часто публиковались угрожающие стихи. Вот такие, например:

Радуясь своей первой победе, мы пришли в школу на занятия, когда неожиданно разнеслась весть о том, что Тхе Вьет убит, а Тхань арестована по подозрению в убийстве. Я кинулась узнавать, что же произошло на самом деле.

Тхе Вьет жил в особняке в районе Задинь. В тот день он как обычно вышел из редакции газеты в центре Сайгона, чтобы ехать домой. Тхань и Усатый Линь поджидали редактора на улице и, как только он сел в машину, последовали за ним. Когда Тхе Вьет подъехал к дому и вышел из машины, Линь остановил свой мотороллер, а Тхань, сидевшая сзади, выхватила пистолет и почти в упор выстрелила. Тхе Вьет рухнул на землю. Линь дал газ, и мотороллер помчался в сторону Фунюана — по дороге на Тиланг. Улицы в этот час были запружены народом, и друзья почти ушли от опасности, как вдруг со стороны аэродрома Таншоннят им навстречу выскочил американский джип. Увидев мчавшихся во весь опор Линя и Тхань, водитель развернул джип и преградил им дорогу. Линь вынужден был сбросить скорость и объехать машину почти по тротуару. Сидевший в джипе американец протянул руку, потрепал Тхань по щеке и громко расхохотался. Если бы Тхань сумела сдержаться, сделать вид, что не обратила внимания на это заигрыванье, Линь успел бы объехать джип, и они сумели бы скрыться. Но Тхань резко повернулась и ударила американца по руке. Линь не удержал равновесия, и мотороллер упал. В это время подоспели полицейские и схватили Тхань, в суматохе Линю удалось нырнуть в толпу и скрыться.

Итак, Тхань арестована, в нашей группе остались Хиен, Нен и я. Чтобы предотвратить угрозу провала всей группы, руководство организации передало нам указание временно оставить школу, сменить место жительства. Надо было выждать, посмотреть, как будут развиваться события. Хиен и Нен довольно быстро нашли для себя жилье, а у меня ничего не получалось, пока не помог мне Хоанг, познакомивший меня с супругами Ба, жившими в пригороде Сайгона — Банко.

Когда я пришла к ним, они встретили меня очень радушно, словно родную. Супруги Ба занимали две комнаты: в большой, которая одновременно служила и кухней, они жили сами с детьми, а маленькую, в которой буквально негде было повернуться, сдавали внаем. Правда, у этой комнатушки было весьма существенное преимущество — она имела отдельный вход.

Первые дни, после того как я выбралась из Сайгона, не надо было ходить в школу, думать о работе. Но это вынужденное безделье скоро надоело и стало меня угнетать.

Тем временем в городе участились облавы — их устраивали под предлогом «ликвидации азартных игр, проституции и хулиганства», но фактически это была борьба против революционного движения. Мы почти каждый день узнавали о карательных операциях то в Биенхоа, то в Тэйнине, то в районе Донгтхапмыой. Значит, наше движение крепнет и ширится с каждым днем… А я в такое время должна сидеть сложа руки!..

Правда, Хоанг передал мне, что, несмотря на все осложнения, в этом году мне следует непременно сдать экзамены в школе. И вообще, он должен получить новое задание, а всей деятельностью в школах придется заниматься мне, надо устанавливать связи, искать единомышленников и друзей. Я вдруг стала бояться экзаменов, — в последнее время я так много занималась своей работой, что про занятия и думать забыла. Да и школа мне служила прикрытием. Конечно, иной раз я бралась за учебники и начинала готовиться к экзаменам, но такое, говоря честно, случалось не часто.

Я давно не виделась с Хоангом, и вести от него приходили все реже, это начинало меня беспокоить. В последний раз он обронил фразу, насторожившую меня, — возможно, ему придется «уехать далеко». Я не имела представления, где он живет, и связь с ним поддерживала через Хонг Лан. Мы строго соблюдали конспирацию, чтобы не навести полицию на след своего товарища, хотя порой очень хотелось и встретиться, и узнать новости о друзьях.

Но как бы там ни было, я всегда знала, что Хоанг следит за нашей работой и в любую минуту готов прийти на помощь. В этом я убеждалась неоднократно: ведь это он нашел мне жилье, когда надо было срочно сменить его. И я верила в него.

Дней через десять, как поселилась у супругов Ба, мне передали, что Хоанг просит встретиться с ним. Как я обрадовалась! Наконец-то кончится это тягостное ожидание, и я не буду больше чувствовать себя одинокой и беспомощной. Я снова буду занята делом! Я с нетерпением ждала встречи с Хоангом и почему-то очень волновалась.

День был жаркий. Я вышла из дома, села на велосипед и поехала к мосту Тхинге. Хоанг ждал меня в условленном месте. Яркое солнце заливало своим светом весь город: и деревья, вытянувшиеся по обе стороны дороги, и шумную улицу.

Хоанг стоял в тени высокого дерева возле киоска и с большим интересом рассматривал книги на прилавке. Я подъехала, поставила свой велосипед у обочины, Хоанг обернулся и, изобразив удивление, радостно воскликнул:

— Фыонг!

— О, это ты?

Нам не нужно было делать вид, будто мы взволнованы этой «случайной встречей» — мы и в самом деле были взволнованы.

Мы пошли в кафе, расположенное по соседству, выпить по стакану холодного лимонада. Я узнала от Хоанга самое главное: Тхань держится молодцом. После ареста ее увезли в главное полицейское управление, а потом перевели в полицейский участок на улице Ле Ван Зует. Они хотели заставить ее выдать сообщников, жестоко пытали, но Тхань не сказала ни слова. Что касается Усатого Линя, то ему удалось ускользнуть тогда, и сейчас он находился вне всяких подозрений. Значит, и нам можно возобновить занятия и работу.

Я в свою очередь рассказала Хоангу, что супруги Ба относятся ко мне с любовью и почти считают членом своей семьи — ведь я пришла по его рекомендации.

Я возвращалась домой счастливая: как хорошо, когда у тебя есть верные друзья! Я вспоминала, как мы учились вместе с Тхань; вот она легкой походкой входит в класс, подходит к моему столу и бесцеремонно усаживается рядом. А теперь Тхань арестована! Мне стыдно, что была порой невнимательна и холодна к ней. Теперь я могу гордиться подругой!..