Дау спокойно ответил сыну:

— Ты говоришь чепуху. Какое значение имеют бумаги и паспорта? Наши люди вынуждены временно жить там, им пришлось получить у старосты паспорта, чтобы обмануть французов и предателей. Но это вовсе не значит, что все жители общины Тхай-Хок и население всех районов, временно оккупированных врагом, перешли на сторону французов.

Чо пробурчал из кухни:

— Я и не говорил, что все жители Тхай-Хока и остальных, временно оккупированных районов, являются предателями. Французы понастроили постов и дзотов, жить стало невыносимо. Зачем же нам, жителям свободного района, переселяться к французам, да еще получать французские паспорта? А некоторые женщины даже ходят на базары, устраиваемые французами, кокетничают с вражескими солдатами и солдатами марионеточной армии, со старостами, чтобы они разрешали им торговать товарами иностранного производства.

Дау решительно возразил сыну:

— Ты говоришь ерунду, Чо! Правда, некоторые женщины не прочь пококетничать с французами, чтобы получить разрешение заниматься торговлей, есть любительницы французских базаров, но Хьеу совсем не такова.

— А почем ты знаешь, какая она?

Вопрос был настолько неожиданным, что Дау смешался:

— Она…

Чо передразнил отца:

— Она, она!

Разговор прервался. Оба замолчали.

Дау считал, что он и так сказал слишком много. Злой на язык Чо, высказав все, что было у него на душе, замолчал и замкнулся в себе. Он поспешно убрал посуду и собрался заняться проверкой караулов: за последнее время многие не являлись на свои посты.

Хьеу тем временем быстро шла домой. Она негодовала на себя, ей было стыдно до слез. До последней минуты Хьеу думала, что Чо сердит на нее из-за последней встречи. Слова Чо оскорбили девушку, на душе у нее было скверно, хотелось плакать. Она и не пыталась сдерживать слез — иногда слезы приносят облегчение.

— Как он смел так сказать: «Сфотографироваться и получить паспорт предателя!»

Жители деревни, переселившиеся в Тхай-Хок — как и все население временно оккупированных районов, — должны были получать паспорта у старост, назначенных французами. Но эта обязанность была ненавистна даже жителям Тхай-Хок, а тем более тем, кто переселился из свободного района. Хьеу еще не сфотографировалась и не имела паспорта: она была под защитой тетушки Фан. Но так не может долго продолжаться: рано или поздно придется получить у французов паспорт. Даже подумать об этом мучительно стыдно! Придется разрешить врагам сфотографировать ее, получить у них паспорт. Кроме того, нужно будет назвать свое имя и имена родителей. На паспортах — три красные косые черты, напоминавшие флаг Бао-Дая, который развевался на посту.

Хьеу еще не получила паспорта, она боялась даже подумать об этом. Мысль о паспорте доставляла ей страдание, а тут еще Чо сказал со злой издевкой:

— Сфотографируйся и получи паспорт предателя!

Раздумывая над словами Чо, Хьеу еще больше расстроилась. Она уже миновала деревню и пошла по полю к защитному забору — по направлению к Тхай-Хок. Было совсем темно: забор едва виднелся впереди. По ту сторону забора тянулись черные заброшенные поля; они поросли сорными травами, цветами боя; обрабатывать их было невозможно — французы угрожали за это расстрелом. По ту сторону забора становилось все темнее и темнее. Вражеские посты и дзоты тонули во мраке. Иногда раздавался звук набата из французского дзота, напоминая погребальный звон на кладбище. Вдруг Хьеу вздрогнула. Ей стало страшно, ноги отказывались идти вперед. Нет, она не осмелится приблизиться к забору и затем идти по полю! Почему она стала такой боязливой? Ведь совсем недавно, когда в сумерках по дороге мчались взад и вперед машины французов, а солдаты рыскали еще с обысками, — она смело отправилась в Хонг-Фонг, не обращая внимания на страхи и опасения Бай. Тогда Хьеу без всякого страха прошла мимо постов и дзотов, прошла по дороге, по которой обычно ездили французы. А сейчас Хьеу охватил такой ужас, что она не осмелилась идти дальше, хотя было уже темно и поздно, — в такое время все французы обычно находились на посту. Хьеу остановилась, придумывая какой-нибудь предлог, чтобы вернуться назад… Неожиданно она вспомнила о том, что сказал ей Дау. Ее искал Тик!

Наверное, Тик хотел сказать ей что-нибудь важное. Он просил передать Хьеу, чтобы она зашла к нему. Но она все время была занята и совсем позабыла о просьбе Тика.

Хьеу повернула назад и пошла к дому Тика. У нее сразу стало легче на душе. Бессмысленный минутный страх исчез, она почувствовала себя сильной и уверенной. Ничего, немного позднее, она вернется в Тхай-Хок. Хьеу ускорила шаг — ей захотелось поскорее увидеть Тика, узнать, зачем он ее искал.

Дау с силой бьет мотыгой по земле.

Сухая земля растрескалась. Высоко подняв мотыгу, Дау вонзает ее в землю, стараясь попасть в трещину. В такт ударам он с шумом выдыхает воздух: «Хак! Хак!» Все растет и растет площадка взрыхленной земли.

Дау работает без рубашки, высоко засучив брюки. Солнце немилосердно жжет его кожу. Время еще раннее, но солнце уже высоко. Пот льет градом с Дау. Он весь напрягается, поднимая мотыгу вверх. Вонзив ее в землю, Дау тут же с силой дергает ее, отваливая глыбы земли. Все его мускулы комками резко выделяются под кожей. Кажется, что пот, стекая вдоль рук, льется по рукоятке мотыги и смешивается с раскаленной землей.

Да, нелегко ему справляться с этой работой! С тех пор как буйволов отправили в тыл, распахивать землю приходится собственными руками.

Почва, обработанная мотыгой, лучше, чем вспаханная плугом, но, высохшую под солнцем твердую землю трудно мотыжить вручную.

Как уныло на поле! Несколько человек вдали тоже мотыжат землю под палящим солнцем. Кругом только побелевшая от зноя земля да кое-где торчит высохшее жнивье.

Жители еще не все вернулись домой. Но оккупанты так варварски расправлялись с крестьянами, что многие ушли из своих деревень. Но часть их вернулась из Тхяй-Хока. Пора было подумать и другим о возвращении: нельзя совсем забросить землю и умирать с голоду. Чем больше людей выйдет на поле, тем веселей пойдет дело, легче всем будет жить. Если же в поле всего три-четыре человека, а вокруг простирается сухая, потрескавшаяся земля, то людям работать труднее, и они устают быстрее.

Дядя Дау мотыжил землю, мечтая, чтобы рядом с ним работали другие люди. Вдруг он увидел сына, выходящего из деревни с мотыгой на плече. Чо уговорил крестьян, оставшихся дома, принести бамбук и заняться укреплением ограды вокруг деревни. Рана Чо благодаря лекарству, которое дал Куанг, быстро затянулась, но он все еще был слаб и бледен. Его уговаривали полежать, отдохнуть, но Чо не соглашался: он не мог жить без труда.

Заметив сына с мотыгой на плече, Дау подумал: «Если он идет в караул или на постройку ограды, это еще ничего, но если он вздумает мотыжить эту твердую, как камень, землю, да еще под таким палящим солнцем, то снова сляжет. Тогда будет трудно вновь поставить его на ноги».

Он перестал работать и спросил подошедшего Чо:

— Зачем ты пришел?

Чо встал рядом с отцом и взялся за рукоятку мотыги. Дау протестующе воскликнул:

— Я тебе говорю, пойди отдохни! Когда совсем поправишься — будешь работать, дашь мне отдохнуть.

— Дай мне отец, поработать с тобой, — попросил Чо. — Лежать, чтобы умереть с голоду? Так, что ли?

— Если ты будешь голоден, я накормлю тебя, — сказал ласково отец, — ведь мне же будет трудно, если ты умрешь!

Сын ничего не ответил и продолжал работать. Дау перестал мотыжить и остановился в нерешительности. Если бы сын что-нибудь ответил, можно было бы приказать ему вернуться. Но тот молча работал, не желая подчиниться.

Дау рассердился, но почувствовал, что не может справиться с упрямым сыном. В этот момент в поле появился Тик. Он шел из деревенского комитета. Он издалека крикнул:

— Братишка Чо! Ты уже вышел работать? Неужели совсем поправился?