Бинь налил ему вина. Несколько минут они ели молча. Вдруг Винь Хао постучал палочками по тарелке с тиетканем и спросил:

— Откуда вы узнали, что это мое любимое блюдо?

— Господин полковник, я просто слышал об этом от кого-то.

— От кого?

— Не помню точно, кажется, подполковник Фонг рассказывал об этом господину Стивенсону…

— Ах вот оно что! — Винь Хао захохотал. — Да, я действительно очень люблю это блюдо.

Винь Хао вынул платок и вытер им рот, достал сигарету, закурил, несколько раз с наслаждением затянулся и снова начал есть.

— А вы помните, подполковник, наш первый совместный обед здесь, в этой комнате? Знаете, что я тогда подумал о вас в порыве раздражения?

Бинь улыбнулся и отрицательно покачал головой.

Винь Хао хохотнул.

— Я подумал: если бы не Стивенсон, я сам приложил бы руку к тому, чтобы вы нам все рассказали. Вы ведь знаете, как это делается. Ни к какому сотрудничеству я бы и не подумал вас привлекать, а когда бы вы все рассказали, тогда уж алле-ап! В этом я, знаете ли, здорово поднаторел!

— Я как-то не подумал об этом, — сказал Бинь. — Но я доволен, что мы с вами сотрудничаем, и надеюсь, что это продлится долгое время.

— Правильно, вы уже успели о многом подумать и многое переосмыслить. Я тоже считаю, что что наше сотрудничество будет долгим.

— Господин полковник, я вдруг подумал о том, что Ханой попался на нашу удочку. Мы пустили информацию, из которой явствует, что направлением главного удара в нынешнем сухом сезоне станет 1-я зона, и Ханой сразу направил туда свои силы, сделав эту зону направлением и своего главного удара. Так что инициативу, в конечном счете, выпустили из рук не мы, а они.

— О! Весьма верное наблюдение, и я, признаться, об этом и не подумал.

— Господин полковник, Ханой не только выпустил из рук инициативу, но и продолжает считать, что моя шифровка — точная информация. Я сообщал, что в 1-ю зону будет отправлено пять или шесть дивизий, так на самом деле и получается, ведь скоро там будет именно столько.

— Совершенно верно! Именно поэтому наше с вами сотрудничество и будет долгим. Мы найдем возможность, вернее, способ заставлять ваше начальство продолжать доверять вам, даже после того как противник понесет тяжелые потери. Ханой будет продолжать верить вам, и всю вину возложат на тех, кто непосредственно руководил операцией… Верьте, что те сведения, которые дал вам я, совершенно точные, хотя командование северовьетнамских войск в нашей 1-й зоне не сможет использовать их в своих интересах. Оно просто не успеет это сделать — вашу шифровку получат только двадцать пятого января. Ханой не успеет отреагировать, а лучшие американские дивизии и бригады уже будут там!

Винь Хао захохотал, закинув голову. Потом он неожиданно поднялся, взял стакан, налил в него виски и махнул кому-то рукой, подзывая к себе. Бинь с удивлением оглянулся. В дверях стоял телохранитель Винь Хао, Тхань. В ответ на зов хозяина он подошел к столу, взял у того из рук стакан, одним духом осушил его, закурил сигару и вернулся на свое прежнее место и встал, широко расставив ноги, руки на пистолетах. Так он и оставался до конца обеда, безмолвный и неподвижный, как статуя.

Чем ближе Тет, тем большее беспокойство ощущал Бинь. В жизни его по-прежнему не было никаких изменений. Она, как и раньше, была до предела монотонна, но теперь в этой монотонности он чувствовал угрозу, она точно была сигналом тревоги.

«Наверное, такое ощущение бывает у человека, когда он оказывается в центре урагана, — подумал Бинь. — Вокруг тебя внезапно все затихает, потом неожиданно появляется чудовищный смерч, вихрь засасывает тебя… Так когда же и где наши обрушат на головы американцев решающий удар?

Каким бы ни был этот маневр, как хорошо ни был бы он задуман, все это имеет значение лишь на определенное время. Противник пока сбит с толку, но он может догадаться о наших намерениях. Ведь он приглядывается ко всему, что наши делают, а без необходимых приготовлений не обойтись: здесь и перегруппировка сил, и оборудование местности… А если противник о чем-то узнает, нашим не сохранить преимущества…»

Газеты, выходящие в Сайгоне на вьетнамском языке, помимо новостей с фронта, которые в последнее время несколько дней касались в основном окружения кхесаньской группировки, теперь все свое внимание сосредоточили на приближающемся празднике — Тете. Год Динь Муй, то есть год Козы, сменялся годом Мау Тхаи — годом Обезьяны[57]. Печатались также вымышленные сообщения о том, как Национальный фронт освобождения якобы игнорирует соглашение о прекращении огня на время праздников, и другие вымыслы, направленные на разжигание вражды между Севером и Югом. Много места отводилось кулинарным рецептам, и только на последних страницах шли сообщения о положении на фронтах.

Американское радио и радиостанции республиканской армии надрывали глотку, описывая зверства, которые якобы чинили северовьетнамцы на захваченных ими землях, сообщали об огромных потерях, которые они якобы понесли в боях, и делали «глубокомысленный» вывод, что «с конца декабря северовьетнамцы потеряли шестьдесят процентов личного состава сил, которые они ввели в 1-ю зону».

И чем более бредовыми были эти сообщения, тем внимательнее приглядывался Бинь к Стивенсону, который, казалось, один не заблуждался относительно истинного положения дел.

В один из предпраздничных дней к Биню зашел Фонг, якобы для того, чтобы отдать распоряжения относительно встречи Тета. В разговоре он намекнул, что Стивенсон не совсем доволен работой Биня, и даже сказал, что «в тихом омуте могут попасться острые камни, которые только и ждут, как бы проткнуть днище корабля и потопить его», и что «опасно шутить с азиатами вообще и с вьетнамцами в частности, особенно с такими, как Бинь». Фонг рассказал об этом с улыбкой, но Бинь сделал вид, что очень этим обеспокоен. Он позволил себе напомнить Фонгу о всех обещаниях Стивенсона и даже весьма прозрачно намекнул на непосредственное сотрудничество с полковником Винь Хао, но Фонг в ответ только рассмеялся и сказал, что он и сам разделяет опасения Стивенсона и что только очень серьезные результаты могут подтвердить искренность Биня, вернее, его намерение честно сотрудничать с ними.

— Однако вам не стоит так беспокоиться, подполковник, — заметил Фонг. — Все скоро прояснится.

В этот день случилось еще одно примечательное событие.

Фонг при Бине вызвал лейтенанта Золотой Зуб и всех полицейских и приказал им готовиться к приближающемуся празднику: украсить лестницу, коридор и комнаты Биня, а также составить точное расписание дежурств на главном посту, у лестницы, в каждый из праздничных дней. Бинь распечатал несколько пачек сигарет и попросил у Фонга разрешения угостить полицейских, а потом с улыбкой спросил:

— До праздника еще несколько дней, к чему такие ранние приготовления?

И тут вмешался сержант Тэм.

— Господин подполковник, не так уж и много осталось, всего каких-то семь дней, так что лучше приготовиться загодя, и чем раньше, тем лучше. К тому же праздничными днями уже считаются дни с двадцать восьмого декабря по лунному календарю. Во многих домах начинают поджигать петарды и хлопушки, чтобы проводить старый год и приготовиться к встрече нового.

— Конечно, лучше ко всему приготовиться заранее, — кивнул Бинь. — А разве в этом году уже разрешают поджигать петарды?

Фонг пожал плечами:

— Каждый год издают указ, запрещающий их поджигать, но их продолжают привозить из Гонконга, и получается, что все запреты напрасны. Да и пусть поджигают, раз уж им так хочется, все-таки национальные традиции!

«Просто так мне все это сказал сержант Тэм или за всем этим что-то кроется? — думал в это время Бинь. — Если это было сказано с умыслом, то может означать одно — я должен быть готовым, день Тета станет днем начала решающей операции, а с двадцать восьмого декабря по лунному календарю в некоторых районах уже начнутся активные действия. Но если он сказал это с умыслом, почему он не подал мне никакого знака? Боялся, что заметят? Конечно же это так! Надеюсь, что все будет обстоять именно так, как он сказал: «Лучше ко всему приготовиться загодя». Мне тоже нужно готовиться, чтобы, как только последует приказ, не медля ни минуты выбраться из этого проклятого места!» И Бинь улыбнулся своим мыслям. Фонг, увидев это, недоуменно нахмурился: может быть, решил, что Бинь смеется над тем, что приказ не поджигать петарды не встретил одобрения у населения.