— К нашему глубокому сожалению, все это никак не проясняет дела.

— К моему глубокому сожалению, это все, что я могу вам сказать.

Винь Хао и Фонг снова переглянулись.

— Вы не могли как-либо доказать все то, что сказали? — спросил Фонг.

— Могу дать только честное слово разведчика.

— О-о! — одновременно воскликнули Винь Хао и Фонг.

Фонг с улыбкой покачал головой.

— Да вы просто юморист!

— Вы представляете куда больше юмора, когда в доказательство того, что собираетесь обращаться со мной корректно, призываете свою офицерскую честь.

— Ну хватит, отец, довольно! — сказал Винь Хао. — Решили прибегнуть к тактике выжидания? Чтобы ваши детки получили время испариться, не так ли? Но куда они от нас денутся? Ведь мы перекрыли все дороги. Кстати, вы не убедите меня в том, что являетесь сотрудником иностранной разведки. Довольно, выкладывайте на стол ваши козыри! Так нам легче будет договориться. Давайте наконец пойдем друг другу навстречу и перестанем тянуть резину!

— К уже сказанному хочу добавить: я не являюсь сотрудником иностранной разведки.

— Это значит, что вы разведчик вьетконга?

— Ничего подобного я не говорил. И вот еще что: хотя и очень велики ваши полномочия, они все же уступают полномочиям вашего начальства. Оно вправе отменить все ваши решения.

Винь Хао и Фонг молчали и только пристально смотрели на Биня, как бы прикидывая, куда он клонит.

— Чего же вам… чего же вы добиваетесь? — через несколько минут тихо спросил Фонг.

— Гарантий со стороны вашего начальства!

Снова на несколько минут воцарилась тишина. Винь Хао, не выдержав, посмотрел на часы и поднялся.

— Уже почти одиннадцать. Очевидно, привыкли в это время кушать. Надеюсь, что после нашей совместной трапезы мы с большей легкостью решим возникшие проблемы.

- Извините, я не привык есть в это время. Более того, я не привык приступать к еде, пока мои желания не удовлетворены.

Винь Хао скрипнул зубами, подскочил, оперся двумя руками в стол, и наклонился к самому лицу Биня. Тот спокойно выдержал его взгляд. Винь Хао с силой, так что задребезжали стаканы, ударил кулаком по столу, потом тяжело опустился на стул и потер руками виски.

— Вы начинаете действовать мне на нервы, — процедил он. — Дорого же вы заплатите за все свои штучки! Помните: ваша судьба, как и судьбы ваших людей, сейчас целиком в моих руках!

— Именно поэтому я и добиваюсь гарантий со стороны вашего начальства.

Снова воцарилась тяжелая тишина. Бинь сидел, откинувшись на спинку стула, чуть наклонив голову и пристально глядя на руки, сложенные на коленях. Фонг слегка откашлялся, намереваясь что-то сказать, но, заметив, как сердито взглянул на него Винь Хао, только пожал плечами.

Неожиданно оба вскочили. Бинь почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Он сразу же догадался, что появился Стивенсон, но продолжал сидеть не двигаясь.

Стивенсон на несколько секунд задержался в дверях. Он был несколько разочарован тем, что его неожиданное появление не произвело видимого впечатления на пленника. Про себя он ругнул Винь Хао и Фонга, которые не смогли как следует провести эту первую, столь тщательно продуманную беседу. Он догадывался, что если задержанный не пожелал встать при его появлении, значит, он не поднимается и тогда, когда эти тупицы сообщат, кто он, Стивенсон, такой. Американец быстро прошел к столу и опустился на предназначенный для него стул, сделав Винь Хао знак, что тот тоже может садиться.

— Господин советник, — подобострастно начал докладывать Фонг, — это Бинь, кадровый разведчик Ханоя, почти три года работавший в нашем городе.

Он повернулся к Биню:

— Итак, ваша просьба удовлетворена. Господин Стивенсон прибыл сюда, чтобы выслушать вас.

И он снова повернулся к Стивенсону:

— Господин советник, мы собрали много улик, изобличающих этого человека. Господин президент проявляет безграничное великодушие к лицам, преступившим закон, в том случае, если они признают свою вину и возвращаются на стезю служения отечеству. Этот человек нагло присвоил чужие документы, чтобы иметь возможность под их прикрытием работать на разведку вьетконга. Он упорно отказывается вернуться на праведный путь. Мы всегда терпеливо пытаемся открыть глаза таким заблудшим…

Стивенсон, делая вид, что внимательно слушает эти высокопарные фразы, не отрывал глаз от Биня, пытаясь уловить хотя бы малейшее движение на его лице.

Он изучил немало фотографий кадровых разведчиков вьетконга, также как и материалов, дающих представление об их привычках, слабых и сильных сторонах. Внимательно изучал и фотографии Биня, сделанные в самых неожиданных ракурсах. И все же сейчас не мог отвести глаз от этого человека. Сегодня он впервые столкнулся с разведчиком коммунистов лицом к лицу, впервые видел его, так сказать, во плоти.

«Ничего особенного, — думал он. — Глаза, правда, умные. Рот улыбчивый, как, впрочем, у большинства вьетнамцев. Волосы редкие, подстрижены как у мастерового. Лицо не красивое, но и не отталкивающее. У профессионального разведчика и должна быть именно такая внешность, чтобы можно было легко смешаться с толпой в этом многолюдном городе… И все же должна быть какая-то печать профессии…»

Он презирал гадальщиков-физиогномистов, но верил, что истинная сущность человека должна как-то отражаться на его лице.

«Коммунисты, как правило, твердят, что они служат народу, поэтому народ поддерживает их, этим якобы и объясняется их сила. Абсурд! Народ — это всего лишь толпа, которая слепо следует за выдающимися личностями. Если бы не мои способности, то этот чурбан-полковник и этот подполковник, который корчит из себя маршала, так бы и водили меня за нос…»

Фонг давно уже закончил свою речь, но Стивенсон по-прежнему молча сидел. Молчал и Бинь. Каждый выжидал, кто заговорит первым. Молчание продолжалось довольно долго.

— Вы, господа, — наконец обратился Стивенсон к офицерам, — сделайте все возможное, чтобы спасти этого человека. Не хотелось бы начинать свои дела во Вьетнаме с кровавых репрессий. Вам легче договориться с ним, чем мне. Вы вьетнамцы, я же иностранец. Коммунисты обычно очень сурово настроены по отношению к иностранцам, для них вообще все иностранное плохо, а уж американское и подавно.

— Коммунисты, — подняв голову и глядя Стивенсону прямо в глаза, отрезал Бинь, — считают, что такие, как вы, — один из худших продуктов империализма. А еще коммунисты считают, что трудящиеся всюду заслуживают уважения, в том числе и в Америке.

— Забавно! Я-то полагал, что вы прибегнете к тактике молчания. И думать не думал, что сразу же вызову у вас столь бурную реакцию. Значит, с нервишками у вас далеко не все в порядке!

— В порядке или не в порядке мои нервы, вам еще предстоит узнать. Попасть к вам в руки — верная гибель. И тем не менее вы видите, — тут Бинь нарочито широко улыбнулся, — что последние минуты своей жизни я использую для того, чтобы защитить правду и справедливость.

— Ну, тогда я просто восхищаюсь вами! Вот только должен заметить, что правда зависит от того, под каким углом на нее смотреть. Со справедливостью дело обстоит точно таким же образом.

— Поэтому нам и пришлось взяться за оружие, чтобы отстоять правду и свободу.

— Предположим, что справедливость на вашей стороне, а не на нашей…

— Это не предположение, — прервал его Бинь, — это неоспоримая правда.

Стивесон улыбнулся, с интересом наблюдая за Бинем. «Жаль, если этот человек не заговорит, — подумал он. — Необходимо втянуть его в дискуссию, тогда мне удастся кое-что сделать. По-видимому, большого образования у него нет. Так что в споре ему со мной не тягаться…»

— У ваших людей есть привычка, — сказал он, — перед тем как решить ту или иную политическую проблему, анализировать обстановку. Мне думается, что хорошая привычка, вполне научный подход к делу. Я приехал сюда из Соединенных Штатов всего пару месяцев назад. Мне удалось собрать некоторые материалы об этой войне. Могли бы вы оказать мне помощь, дав к ним пояснения, исходя из вашей позиции? Я был бы вам очень обязан.