Делать было нечего, и Борзов поехал в пионерлагерь, с которым у него было связано так много воспоминаний. Несмотря на то, что солнце уже давно прошло послеобеденную отметку, палило оно так безбожно, что Борзов попросил шофера открыть все окна в машине.

По дороге спустило колесо, и Борзов добрался до лагеря намного позже, чем рассчитывал. Но у ворот лагеря его все равно ждали все во главе с генералом. Борзов вышел из машины и пошел пешком вместе с встречающими к трибуне.

Трибуна, обшитая кумачовым полотнищем, была построена на одной из сторон широкого, окруженного длинными одноэтажными корпусами плаца. На постаменте перед трибуной стоял бюст вождя пролетариата Ленина. Чуть в стороне торчал флагшток с выгоревшим на солнце флагом.

По периметру плаца, на усыпанных песком дорожках, выстроились шеренги пионеров в защитной форме с прижатыми к груди деревянными автоматами.

Бедные дети уже давно стояли в ожидании начальства, поэтому появление руководителей было встречено пионерами с нескрываемым облегчением и одобрительным гулом.

– Смирно! – скомандовала старшая пионервожатая, пышнотелая брюнетка в белой, обтягивающей высокую крепкую грудь блузке, в синей юбке и с ярким красным галстуком на шее. – Слово предоставляется генерал-майору в отставке Борису Кузьмичу Алексейцеву.

Старый генерал, ради торжественного случая облачившийся в парадный мундир и нацепивший все свои награды, едва доставал до плеча грудастой старшей пионервожатой.

Взойдя на трибуну, он басом забубнил заученную речь:

– Дорогие пионеры!.. Империалисты не дремлют. Они не оставляют нас в покое. И все ближе и ближе к нашим рубежам священным подползают…

Генерал перевел дух, чтобы собраться с мыслями. Но лучше бы он этого не делал.

Какой-то вредный пионер из первого отряда голосом попугая из известного мультфильма пронзительно крикнул:

– Ползет, ползет!

И вся линейка мгновенно грохнула. Алексейцев смутился и… забыл все, что с таким трудом выучил за два дня.

– Дорогие пионеры! – зашелся в кашле генерал. – Торжественно объявляю начало в-войны… военно-спортивной игры «Зарница»! Ура-а-а!

– Ура-а-а! – раздался ответный радостный рев пионеров.

Старшая пионервожатая поспешила исправить положение и завопила:

– Слово предоставляется секретарю горкома Петру Григорьевичу Борзову.

Борзов дождался, когда генерал освободит трибуну, а затем поднялся на нее. Вид у него был довольно забавный. Он умудрился во время речи генерала отобрать у пионера барабан и повесил его себе на шею. Но уставшие дети никак на это не отреагировали, решив, что так и надо.

– Дорогие дети! – начал Борзов. – Когда кончилась война, не было игры «Зарница». Тогда был голод. К вашему счастью, вы его никогда не узнаете в нашей счастливой стране. А я знал, что такое – голод! Но у меня был вот такой же барабан, и он сделал из меня человека… Одного известного философа спросили, какими будут музыка и цвет двадцатого века, и он ответил: «Цвет будет – красный, а музыка – барабан!» Дети, он не ошибся. Наш цвет – красный! Наша музыка – барабан!

– Ура-а-а! – завопил басом генерал.

И юные ленинцы дружно откликнулись:

– Ура-а-а!

Борзов стал привычно отбивать на барабане ритм марша. Два пионера подхватили этот ритм на своих барабанах. Горнист заиграл сигнал к атаке.

Старшая пионервожатая крикнула:

– Слушай мою команду! На-пра-во! Шагом марш!

И пионеры, сжимая автоматы и энергично маршируя, отряд за отрядом покинули плац.

На Борзова нахлынули милые его сердцу воспоминания, глаза наполнились слезами.

– Как идут! – сказал он генералу, спустившись с трибуны. – Как идут наши будущие защитники!

– Хорошо идут! – пробасил Алексейцев. – А главное, идут в нужную сторону!

Борзов краем глаза вдруг заметил стоящего в стороне полковника Багирова. Тот нетерпеливо смотрел на него, но не решался подойти, очевидно, вокруг было слишком много народа.

– Багиров! – крикнул ему Борзов. – Подходи до компании!

Багиров решился подойти к группе. Он сдержанно поздоровался и вплотную приблизился к Борзову.

– Тебя тоже пригласили выступить? – удивился Борзов.

Но Багиров крепко взял его за локоть и, стараясь сделать это незаметно, медленно стал уводить Борзова с плаца.

– Отойдем! – почти не двигая губами, сказал он. – Разговор есть.

Они отошли на приличное расстояние от остальных.

– Что случилось? – недовольно спросил Борзов. – Пожар, что ли?

– Хуже, – ответил Багиров. – Зампредисполкома Штукатуров… после разговора с Оболенцевым провел в ванную оголенный провод и в воде набросил на себя. А в проводе двести двадцать вольт…

– Зачем? – растерянно пробормотал Борзов.

– Самоубийство! – констатировал полковник.

– Что его заставило? – испугался Борзов.

– Видать, крепко прижали. А мертвых не судят! – нервно усмехнулся Багиров. – Ни позора тебе, ни конфискации. Вот такой, брат, расчет!

– Тоже мне расчет! – пробормотал Борзов.

– Зато семья не пострадает!

– Что ему грозило?

– Вышка не светила! – усмехнулся Багиров. – Да и срок мог получиться небольшой.

– Испугался?

– Вряд ли! – пожал плечами Багиров. – Он вообще был… странный. Для нас это не так уж и плохо: от него ниточки тянулись и в порт, и на таможню.

– Что еще? – спросил Борзов, уверенный, что худшего не будет.

– Еще? – Багиров виновато отвел взгляд от Борзова, и тот сразу почувствовал, что худшее еще впереди.

– Не отводи глаз! Не красна девица.

– Еще арестованы несколько человек из общепита… – начал Багиров.

– Это мелочь! – отмахнулся секретарь.

– И еще, когда я выезжал сюда, в кабинете Юрпалова начался обыск. Он арестован, – добавил полковник.

– Что-о? – ахнул Борзов.

– Не беспокойся! – торопливо заговорил Багиров. – Цвях успел с ними со всеми переговорить…

– Ты и твой Цвях спите на ходу! – прервал его в бешенстве Борзов. – Липатов в город приезжает, а у вас в сводках сплошные грабежи да насилия… Собери личный состав и вправь им мозги!

Борзов был настолько взбешен арестом Юрпалова, что, когда из-за кустов вынырнул пионер с деревянным автоматом и пропищал: «Руки вверх! Вы захвачены армией зеленых!», он от неожиданности торопливо задрал руки вверх и побледнел. Но когда осознал свою ошибку, то с ненавистью рявкнул на обалдевшего пионера:

– Цыц!

Будущий защитник природы испуганно ретировался в кусты.

Борзов схватил Багирова за грудки и притянул к себе.

– Слушай, Багиров! – зашептал он с яростью. – Ты меня знаешь с пионерского детства.

– Успокойся, Петр! – испугался тот за Борзова. – Оснований для паники нет. Цвях с них глаз не будет спускать…

– Этот следователь, Багиров, играет большую игру! – Борзов отпустил друга. – Или он нас всех, или мы его! Понял?

– Сам не маленький! – огрызнулся полковник. – Уже кое-что предпринял.

– Что? – заинтересовался Борзов.

– Цвях послал Амбала к шмаре Оболенцева… – стал рассказывать Багиров, но Борзов не так его понял и тут же перебил с выражением ужаса на лице:

– Убрать бабу Оболенцева? – прошептал он помертвевшими губами. – Ты с ума сошел!

Багиров презрительно рассмеялся. Он всегда знал, что Борзов мог действовать только чужими руками, но не думал, что чье-то убийство его так испугает.

– Кто тебе говорил за убийство! – произнес Багиров с неожиданным одесским акцентом. – Послал лишь попугать и предупредить Оболенцева. Амбал горлышко ей немного придавил и попросил передать жаверу, чтоб линял, пока не заделали.

– И помогло твое предупреждение? – язвительно проговорил Борзов.

– Они еще не встречались! – пояснил Багиров. – Вечером встретятся. Знаю точно. У нее на хате. Я дам команду. Мы их там и накроем.

– Только без глупостей! – опять рассвирепел Борзов. – Я не хочу, чтобы сюда все «важняки» Союза прикатили. Поглядим на его поведение. Может быть, у них там, в Москве, план не выполнили. Если он обойдется мелочью, черт с ним, пусть куражится.