– Здравствуйте, Кирилл Владимирович. Я внимательно изучил представленные вами материалы. Если согласиться с вами, то можно сделать вывод, что при расследовании дела «Океан» отцам города удалось пустить нас по ложному следу.

– Совершенно верно, – обрадовался Оболенцев.

– Лишь этим можно объяснить причину прекращения нами расследования части эпизодов по делу, как выясняется, весьма существенных. Кстати, на каком основании прекратили дело в отношении Юрпалова?

– Вследствие изменения обстановки! – с грустной иронией произнес Оболенцев.

Надеинов жестом пригласил Оболенцева подойти поближе.

– А почему прокурор города молчал? – спросил Надеинов, пристально всматриваясь в лицо собеседника.

– Он трижды отменял постановление о прекращении дела и в итоге был освобожден от занимаемой должности, так сказать, под предлогом истечения срока конституционных полномочий…

– Даже так! – задумчиво произнес Надеинов.

– Прокурор области рекомендовал его на новый срок, – продолжил Оболенцев, – однако горком не согласился. Они, предположительно Борзов, поставили туда своего человека…

– Скорее, не горком, а обком – Липатов! – поправил Надеинов. – И что дальше?

– Ну и, резюмируя сказанное, думаю, отцы города, спрятав концы в воду и на время заморозив активную деятельность, отвели главный удар… Прежде всего от себя…

– Вы всё понимаете? – спросил Надеинов, бросив на Оболенцева быстрый взгляд.

– Всё! – жестко ответил Оболенцев.

– Подождите пока в приемной! – предложил Надеинов. – Я хочу вам кое-что показать.

Оболенцев вышел из кабинета.

Надеинов некоторое время стоял у окна и смотрел в сторону Кремля. Из его окна хорошо виднелась звезда Спасской башни. Потом он подошел к столу и поднял трубку телефона, на диске которого был изображен государственный герб.

– Сергей Михайлович? Добрый день. Надеинов говорит, – обратился он к невидимому собеседнику. – Не хотите ли взглянуть на новые поступления?

– Здравствуй, законник, здравствуй! И что, это интересно для ценителя? – спросил интеллигентный голос. – Что за картина?

– Картина называется «Ад»! – пояснил Надеинов.

– Это действительно интересно! – Невидимый собеседник немного помолчал. – Сделаем так: я поеду обедать и по дороге загляну к тебе! Добро? Через двадцать минут!

Оболенцев взволнованно мерил шагами приемную кабинета Надеинова, игнорируя молчаливый вопрос в глазах секретарши, с интересом наблюдавшей за ним. Ведь разговор, по существу, пока так и не был завершен.

Но он ждал недолго. Тихо открылась дверь, и в приемную вышел Надеинов.

– Я по триста семнадцатому, – обратился Надеинов к секретарше. – Если что, вы знаете, где меня искать.

По номеру телефона Оболенцев понял, что они идут в подвал. Там обычно хранились до суда изъятые при обысках вещественные доказательства.

Надеинов жестом пригласил Оболенцева следовать за ним и вышел из приемной. Они направились к лифту, спустились вниз, прошли длинным узким коридором до боковой лестницы, по которой спустились еще на пол-этажа, и оказались в плохо освещенном помещении с голыми стенами перед громадной бронированной дверью.

Дежурный, читавший книжку за столом, когда Надеинов с Оболенцевым вошли в помещение, испуганно вскочил на ноги и поспешил открыть ее. Как только они вошли в сводчатый зал, заполненный скульптурами, иконами, живописными полотнами и множеством коробок, он аккуратно закрыл дверь.

Надеинов, дождавшись, когда дверь за ними прикроется, открыл папку с документами и достал фотографию Майера, снятого на фоне гостиницы «Империал». Возвращая ее Оболенцеву, он спокойно произнес:

– Значит, Майер жив. Свое слово в деле «Океан» он все же сказал.

– Думаю, что это было не последнее его слово, но уже в новом деле, – также спокойно заметил Оболенцев.

– Что вы имеете в виду? – заинтересовался Надеинов.

– Мне кажется, Майер не остановится. Он будет собирать информацию там. Как только узнает, что дело принято к производству, перебросит ее в Союз, – пояснил Оболенцев.

– Это безумие! Он что, не понимает, что все эти его бумажки здесь никакой доказательной силы не имеют? Ведь он может нам все дело погубить! И не только дело… – возмутился Надеинов.

– Да все он понимает… Но старик одержим. Я сам, по правде говоря, боюсь, как бы из-за его усердия нам политику не пришили, – проговорил Оболенцев.

– Вот-вот. Поэтому нам это дело надо раскрутить в сжатые сроки! И никаких контактов с Майером. У нас у самих достаточно сил, чтобы поднять дело! Вы поняли? – твердо спросил Надеинов.

– Конечно, – лаконично ответил Оболенцев.

– Ваше главное преимущество – это внезапность, – продолжал Надеинов, – ну, а когда они опомнятся… Держитесь! Для посторонних ушей ту часть дела, которая будет разрабатываться по наводке, назовем операцией «Империал»!

– Хорошее название, – подметил Оболенцев.

– И еще. Советую вам не останавливаться в центральных и интуристовских гостиницах.

– Я уже забронировал гостиницу цирка. Номера подешевле, прослушивать и пасти там сложнее, – доложил Оболенцев.

Надеинов подвел Оболенцева к одной из картин, на которой была изображена панорама ада: сатана, огонь, черти, мучащие грешников.

– «Ад», школа Босха! – Надеинов внимательно рассматривал картину. – Вам ничего не напоминает?

– Наверное, то же, что и вам, Виктор Сергеевич, – место, где Десять Заповедей преследуются по закону, – дипломатично ответил Оболенцев.

– Надеюсь, вы помните, что в этом сюжете дьявол – фигура положительная? – напомнил Надеинов. – Довольно смело в эпоху инквизиции!

– Разумеется! – скромно подтвердил Оболенцев.

– Что ж, тогда будем считать, что инструктаж состоялся, отменяйте постановление о прекращении дела! – отчеканил Надеинов. – И теперь уж тщательно и, главное, доказательно исследуйте все. Только осторожно.

– Головой ручаюсь… – начал Оболенцев.

– Боюсь, – прервал его Надеинов, – что наши головы недорого стоят.

И на прощание он неожиданно протянул руку Оболенцеву. Рукопожатие его было крепким и каким-то теплым.

Оболенцев покинул зал под сводами, а Надеинов остался возле картины «Ад».

Поднявшись по лестнице в коридор, Оболенцев столкнулся с крепким, коротко стриженным парнем. Реакция того была мгновенной: развернувшись лицом к Оболенцеву, он прикрыл идущего следом за ним лысого человека среднего роста в очках, почти незаметно проскользнувшего мимо Оболенцева. Следом исчез и парень.

«Отработанный приемчик! – подумал Оболенцев. – Чья школа, тоже голову ломать не надо».

Он шел коридорами и размышлял.

«Если это был студенческий товарищ Надеинова, теперь занимающий высокое положение, то он дружен с Андроповым. Значит, Надеинов уже все просчитал. Он понимает опасность и решил подстраховаться».

А крепкий парень с короткой стрижкой уже открывал бронированную дверь.

Когда человек в роговых очках вошел в сводчатый зал, охранник немедленно закрыл дверь и встал возле нее – оберегать покой хозяина.

Наедине Надеинов и человек в роговых очках сразу перешли на «ты».

– Потрясающая картина! – восхитился человек в очках. – Через сколько рук прошла, сколько дорог проехала, сколько судеб видела. И вот она здесь!

– «Ад»! – повторил Надеинов. – А дьявол на картине очень похож на Брежнева!

– Ты, по-моему, преувеличиваешь, – заметил гость.

– Посмотри-ка на это! – Надеинов протянул папку с документами, оставленными ему Оболенцевым.

Человек в очках внимательно знакомился с документами, хмурясь все больше и больше.

– И это еще не все… – добавил Надеинов. – Вот фотоснимки!

– Я тебе верю! – вздохнул гость. – При социализме могут появляться отдельные лица, чьи взгляды и поступки противоречат нашей морали, нашим законам. Подобные взгляды и поступки могут порождаться различными причинами. Здесь могут сказаться недостаточная идейная закалка и политические заблуждения, религиозный фанатизм и националистические пережитки, житейские трудности и моральное разложение, а то и просто нежелание трудиться…