— Что же за день-то такой?!

Хлопнув входной дверью, он бросил портфель, принялся стягивать туфли, в раздражении сильно упираясь в задник, отчего они плохо снимались. Александр чертыхнулся, с силой сбросил сначала с одной, а затем и с другой ступни застрявшую обувь, словно именно она виновата во всех нынешних неприятностях. Швырнул, не глядя прямо на пол пиджак. И, стремительно шагая в направлении душа, как гадость какую-то, срывал с себя галстук, рубашку, торопясь немедленно снять всю одежду.

День не задался с самого утра. Пролитый утренний кофе, обдав светлые брюки и рубашку Соболева черными брызгами, стал стартовым выстрелом, в череде неприятностей этого дня. Пришлось переодеваться. По дороге в офис, попал в пробку, что еще больше усилило раздражение единоличного хозяина и главы огромного концерна. Александр Михайлович Соболев любил приходить пораньше, когда еще в офисе нет рабочей суеты и людского гомона. А задержка и отсутствие, в связи с простудой, его несменного боевого секретаря не добавили ему радости.

Татьяна Егоровна, работала у Соболева лет десять и ни дня не болела и не брала отпуск за свой счет. Она всегда была на посту и зорко охраняла начальство, уважала его до благоговения и обожала до трепета, иногда перебарщивая в своей заботе. В прошлом она единолично справлялась со всеми текущими проблемами, терпя трудный требовательный характер начальника, работу в постоянном авральном режиме, но теперь уже несколько лет заведовала секретариатом господина Соболева, строго гоняя молодых подчиненных.

Именно одной из этих девиц и пришлось замещать Татьяну Егоровну, пока та отсутствовала. Александра Михайловича раздражали остальные секретарши, работающие под руководством Татьяны. Раздражали все их непомерные старания показать начальнику ноги, попки, груди, забавная стрельба глазами. Соболев старался не замечать их и порой прогонял, если данные демонстрации становились слишком откровенными.

Вот и сегодня девица из платья выпрыгивала, стараясь продемонстрировать начальству все свои прелести. Александр терпел, зверел понемногу, подумывая, а не выгнать ли ее вон. Или взять необходимые документы и уехать уже, на фиг, домой и там спокойно поработать, но непрекращающиеся звонки, запланированная заранее встреча и селекторное совещание не выпускали его из кабинета.

Безусловно, у него была серьезная, слаженная команда сотрудников, профессионалов высочайшего уровня, которые успешно ворочают его состоянием и делами компании и без непосредственного присутствия хозяина, но всегда есть дела, которые может решить только он. И именно сегодня, по закону подлости, таких дел и важных встреч у Соболева было невпроворот.

Нет, ну надо же?! Еще и начальник юридического отдела решила уволиться. Замуж она выходит! И это именно сейчас, в конце года. Разве легко найти профессионала, да еще и в такой ограниченный срок?! Ладно, пусть у кадрового агентства болит голова, где им найти в течение недели специалиста соответствующего запросу господина Соболева.

К концу дня, когда плюхнулся на заднее сиденье автомобиля, Соболев чувствовал себя потрепанным, грязным и измотанным до осатанения. Ему жгуче хотелось в душ — сначала очень горячий, чтобы содрать с кожи усталость, пот, раздражение, трудность переговоров, естественно закончившихся его победой — а чем же еще?! Потом холодный — взбодриться. После дернуть немного коньяка — в такой день, как сегодня, самое оно! И все! Хватит на сегодня!

Но затейливые засады этого дня еще не закончились. Кто бы сомневался?!

— Александр! — перехватила его в коридоре жена, выйдя из гостиной. Бросила взгляд на него и тягуче спросила: — Все в порядке?

— Я в душ! — ответил Соболев, оттесняя Елизавету, вставшую на пути к вожделенному водному очищению.

— Я жду тебя… Мне надо с тобой поговорить, — сдвинулась жена, пропуская его, но продолжала настаивать.

— После душа! — бросил Александр, не замедляя целенаправленного движения.

Она его ждала.

Сидела с прямой спиной на краешке гостиного дивана, нервно курила тонюсенькую сигаретку и ждала. Как всегда великолепна! Одетая, как для выхода в свет; в элегантном шелковом платье ниже колен, каблуки недостижимой высоты, «боевой» макияж, улыбка, прическа.

Александр, не потрудившись одеться и вытереться, лишь обернул небрежно полотенце вокруг бедер.

Он подошел к барному столику, на котором в ожидании рядками стояли разнокалиберные бутылки и посверкивали хрустальной чистотой бокалы и рюмки, плеснул на одну треть его любимого коньяка.

Испытывая нечто близкое к блаженству после долгожданного душа, он плюхнулся рядом с женой на диван.

Елизавета встала и, посмотрев на Соболева непонятным взглядом, сказала:

— Я ухожу от тебя.

— К кому? — отстраненно спросил Александр.

— Просто ухожу. От тебя… ни к кому, — и добавила: — Я купила себе квартиру… уже закончили дизайнерский ремонт. Месяц назад я подала на развод.

— Ясно… Любовник есть? — откинувшись на спинку дивана, глядя ей прямо в глаза и отхлебывая коньяк, поинтересовался Александр.

— Есть, — невесело хмыкнула Елизавета — Как и у тебя любовницы.

Неожиданно она села рядом с ним и перестала строить из себя герцогиню. Перестала держать лицо, тон, спину, сгорбилась, как старуха. Сцепила пальцы и сунула ладони между колен.

— Ты знаешь, я ведь тебя любила, — сказала нормальным, человеческим голосом, как не разговаривала с ним никогда. Звучало проникновенно.

Они прожили в браке пять лет, а по-настоящему, по-человечески искренне с ним заговорила первый раз, только когда подала на развод и уходит. Никогда так не говорила. Странная штука жизнь!

— Не так, чтобы ни есть, ни спать… до умопомрачения, но любила. Как умела, по-своему. А может, и не любила…. Я очень хотела тебя заполучить. Ну, получила, и что?

— И что, Лиз? — искренне заинтересовался Александр.

— А ничего, — с обидой в голосе ответила жена.

Они помолчали, думая каждый о своем. Она встала, прошла к бару и плеснула себе тоже коньяку. Сделав большой глоток, вернулась к дивану.

— Я глупая была. Мне казалось, главное — оторвать богатого мужика, и жизнь изменится, превратится в волшебную сказку, а там уж разберусь, как мне управляться с этим мужиком и его деньгами.

Она снова глотнула из своего бокала алкоголь, и поставила уже пустой на столик.

Александр встал, хотя очень не хотел — в первый раз за столько лет они разговаривали нормально, по-человечески, но все же встал. Он подошел к бару, долил в свой бокал и ей налил полбокала. И вернулся на диван — к разговору.

Сделав большой глоток коньяка, Елизавета порылась в своей сумочке, нашла сигареты, щелкнула зажигалкой и, прикурив, сильно затянулась. Мужчина поморщился. Он не любил когда она курила. Но промолчал.

— А ты молодец, Соболев, ты все сразу понял про меня: мои девичьи мечты, желание денег, богатства, — она одним махом допила коньяк, еще раз затянулась. — Почему ты вообще на мне женился? Из-за детей? Ты же так хотел детей, настаивал, требовал! Я еще не наигралась в свалившиеся на меня драгоценности, деньги, возможности. Какие дети? Не до детей мне было… Я наслаждалась богатством. В какой-то момент опомнилась. Осмотрелась вокруг, так мне захотелось любви. Захотелось, чтобы любил кто-то до одури, хотел прожить со мной до старости и, чтобы я была самая главная в его жизни. Обычная такая бабья мечта.

Она резко развернулась к нему всем телом, и заглянула Соболеву в глаза.

— Мне жалко себя! Безумно жалко потраченное с тобой время! — потом с каким-то безумным блеском в глазах продолжила: — Но я так же сильно жалею и тебя! Ты же никогда никого не любил! Ни одну женщину! У тебя атрофировано это чувство, удалено. Ты не способен кого-то любить! Я для тебя никто была, пустое место, ты меня не замечал! Тебе все люди до лампочки! Ты их жуешь и выплевываешь, как меня сжевал и растоптал! Но я тебе благодарна, рядом с тобой поняла, жизнь без любви — это не жизнь, а прозябание. Бессмысленное существование.