Трехпольная система для него, конечно, в новинку, но мужик он толковый и схватывает все на лету. С ним два раза повторять не требуется. Один раз сказал, что надо площадь под огороды увеличить, и семена с лучших сортов отбирать и сеять отдельно. Все! В этом году огороды увеличили втрое и селекционную работу начали вести. Даже выделили экспериментальное поле, где засеяли семена самых сладких образцов свеклы прошлого урожая. Это я как-то упомянул при нем, что мол из свеклы можно вырабатывать сахар, а этот продукт мне нужен как воздух. И это чистая правда, ведь без него невозможна выгонка спирта, а на спирте держится не столько финансовая, сколько военная составляющая моих грандиозных планов. Пока используем мед, но объемы растут и будущее, конечно, же за сахарной свеклой.

Еще одно поле, за которым я слежу отдельно и на которое надо обязательно заехать — это подсолнечное. Та жменя семечек, что завалялась в кармане Сениного халата, дала-таки свои плоды. В прошлом году я на нее планов не строил, но в этом уже засеяли столько, что по осени можно будет маслобойню ставить.

Вспомнив о нескончаемом потоке дел, пришпориваю кобылу. Надо торопиться! Надо раскручивать производства, пока есть средства и возможность. С весны, как и ожидалось, пошли с юга грозные вести. Монголы двинулись в свой поход на запад к последнему морю. Опять досталось Рязани, Переяславлю и всем южнорусским землям. К этому времени, наверное, уже взят Чернигов, а к осени будет в осаде Киев. Эту передышку, пока монголы заняты югом и Европой, надо использовать по полной! Все предпосылки к этому есть, даже финансовые резервы появились. Торговая слава Твери опережает мои реальные возможности.

В конце прошлого месяца в городе опять было шумно. Приехал уже знакомый мне новгородский торговый гость Епифаний вместе с купцами из Новгородского отделения Ганзы. Ни словом не вспоминая про зимние разборки, они раскупили подчистую весь заготовленный за зиму товар, да так живо, что я даже пожалел, что не поднял цену. Уезжая, Епифаний вызвал меня на разговор и, прямо скажу, удивил. Он дал мне ясно понять, что прибыл не сам по себе, а представляет интересы Горяты Нездинича, который интересуется размером вступительного пая в наше торговое товарищество. Я, конечно же, сразу не ответил, а пообещал подумать и посоветоваться с другими пайщиками, но это так, лишь для порядка. Заполучить в свои ряды такую силу как одна из самых известных боярских фамилий в Новгороде, конечно, было бы замечательно, но, как научила меня нынешняя жизнь, сразу соглашаться нельзя. Не оценят, а примут за слабость!

Вспомнив этот момент, я даже мечтательно улыбнулся.

«Если получится, то такой оборот откроет перед нами совсем другие возможности! Можно будет закупать железо у ганзейцев и шведов напрямую в Новгороде, а не ждать те крохи, что они привозят в Тверь. Ведь еще зимой уговаривал — везите железо в любом виде, все куплю! И что, привезли⁈ Шиш, мелочь одну! Почти все ушло на новые циркулярные пилы, приводные цепи, наконечники для алебард и арбалетных болтов. Хорошо хоть медный рудник еще спасает, да с оловом новгородцы не жмутся. Этого добра у них хватает, они его с Карелии тащат почти задаром. Так что кроме меди, еще и бронза нас сильно выручает».

Пока раздумывал над всем этим, не заметил как и приехал. Над невысоким частоколом высится кирпичная труба, но дыма из нее не вижу, что однозначно говорит — производство стоит. Ворота открыты и правлю прямо туда.

Перед печью стоят три человека в такой глубокой задумчивости, что не замечают меня до тех пор, пока я не обращаюсь к старшему из них.

— Чего стоим-то, Микола, почему не работаем⁈

Он, не глядя, отмахивается.

— Да не лезь ты, че не видишь, печь треснула! — И только сказав, он понимает, что говорит с кем-то не из своих.

Подняв взгляд, он охает от ужаса и бухается на колени.

— Прости, хозяин! Черт попутал, думал Микитка вернулся!

Его страх понять можно, он ведь де-юре мой раб и за подобное неуважение может и головы лишиться. Делаю суровое лицо и молча смотрю вниз так, что у мужика начинает дергаться глаз, и он начинает по новой.

— Прости, хозяин! Прости…

Подумав про себя, что Миколе повезло с хозяином, меняю гнев на милость.

— Ладно, не вопи! Рассказывай в чем дело!

Тот начинает нести про трещину и что печь надо бы перекладывать, но ложил ее Истома, тот что с Твери на гончарном конце. За ним послали и вот уже третий день ждут.

Утерев пот, Микола добавляет.

— Эдак уже который раз трескается. Измотала совсем треклятая, своими силами не справимся!

От всего этого я начинаю закипать, и раздражение все-таки выплескивается.

— Так чего же ты столько времени молчал-то, сукин сын⁈

Староста отводит глаза, а затем бухается на колени.

— Прости, хозяин! Казни меня! Любую кару приму! Молю, тока не наказывай никого боле, один я виноват, мой грех!

Ну что тут скажешь, с одной стороны, молодец, раз ответственность ни на кого не перекладывает, а с другой, без наказания такое разгильдяйство оставлять нельзя, на шею сядут. В задумчивости смотрю на начинающую лысеть макушку мужика, и тут вдруг на полном ходу на двор врывается всадник.

Первым делом хватаюсь за рукоять ножа, но почти сразу узнаю сытую морду одного из подручных Луготы.

«Вот дерьмо! — Вспыхивает в душе нехорошее предчувствие. — По мелочам тысяцкий не стал бы своего человека гнать в такую даль!»

Предчувствие не подвело, слетев с коня, гонец подскочил ко мне.

— Наместник! — Стянув шапку, он склонил голову. — Лугота Истомич зовет тебя срочно в Тверь!

«Хорошо хоть не приказывает!» — Иронизирую про себя, а вслух строго спрашиваю:

— Не мельтеши! Толком скажи, что случилось?

Тот несвязно рассказывает, что прибыли князья со Ржева и Старицы и говорят, мол, пришла с Торопца весть, что литва в набег пошла.

В голове сразу же вспыхивает ироничная мысль, что строить планы в эти времена дело неблагодарное.

«Надо все отменять и мчаться в Тверь! Новость, действительно, серьезная!» — Задумываясь, пропускаю часть бессвязной болтовни и возвращаюсь, только когда слышу самые неприятные детали.

— Бают, сам племянник Миндовга, Товтивил решил поквитаться за Смоленск. Его дружина идет прямо на Ржеву. Сотни две кованых всадников, не меньше, да пехоты еще поболе…

На этих словах я перестаю слушать и взлетаю в седло. Разворачивая кобылу, склоняюсь к старосте.

— Повезло тебе, Микола, недосуг мне сейчас! Даю неделю, чтобы не только эту печь переложили, но и еще одну поставили! Не справитесь, пеняйте на себя! — И посылая кобылу в галоп, бросаю уже на ходу. — Сегодня же в помощь вам Истому с артелью пришлю.

С вершины пологого холма отлична видна вся перспектива. Река Волга, изгибаясь петлей, охватывает возвышенность с трех сторон, открывая для возможной атаки только западный склон.

Калида, тыкнув пальцем в дорогу, бегущую у подножия холма, изрекает как само собой разумеющееся.

— Товтивил пойдет здесь, другого пути к броду нет.

Мне и так все хорошо видно. Дорога огибает холм и, раздваиваясь, одной частью ведет к переправе через реку и к Ржеву, а второй, петляя вдоль реки, пропадает в лесной чаще в направлении Твери.

Проведя глазами по крутому противоположному берегу Волги, на миг останавливаюсь на частоколе и крышах Ржева.

«С одной стороны, фланги и тыл прикрыты рекой — это плюс, а с другой, мы тут как в мешке. Ежели дрогнем и литовцы прижмут нас к берегу, то хана! Перебьют как котят! У них двойное превосходство в силах, может быть, лучше переправиться на другой берег и принять бой там. Если что пойдет не так, то можно будет и за городскими стенами укрыться».

Возвращаю взгляд обратно к склону холма и утверждаюсь в том, что все-таки Калида прав. Надо встречать врага здесь. Тут у него нет возможности маневра, только атаковать в лоб, а это для нас сейчас самое важное.

«К тому же, — едва заметно усмехаюсь, — может и неплохо, что отступать некуда. Ноги сами крепче стоят, когда знают, что шаг назад — это смерть!»