— Не стрелять! — аль-Мумит вышел из машины, дважды выстрелил в воздух из своего Глока, стрельба сразу стихла. Перед ним в разных позах лежали на земле перерезанные кинжальным огнем солдаты зимбабвийской армии, чуть дальше чадно горел БТР. На разгром блокпоста у террористов ушло десять секунд…

Аль-Мумит пошел к Тойоте, держа наготове пистолет. Удивительно — но по двигателю — ни одного попадания…

— Али!

К командиру тотчас подбежал Али.

— Проверь эту машину! Берем ее с собой!

Крупнокалиберный пулемет на турели — неслабый аргумент в любом споре, из него можно сбить вертолет, и даже десантный самолет. То, что он достался неповрежденным — большая удача…

Трое моджахедов побежали к машине — и вдруг от машины раздались какие-то крики. Аль-Мумит повернулся, нахмурившись — двое моджахедов волокли упирающегося чернокожего в форме армии Зимбабве. Автомат волокся по грязи за ним, но чернокожий только истерично кричал и не делал никакой попытки им воспользоваться. Следом шел третий моджахед с ножом…

— Стоять! — моджахеды сразу замерли, хлесткий окрик эмира превратил их в соляные статуи. Аль-Мумит подошел к взятому в плен солдату, присел рядом с ним на корточки, посмотрел прямо в глаза, с удовлетворением отметил плещущийся в них страх…

— Говоришь по-английски…

— Да, бвана (хозяин — прим автора), да… — запричитал солдат — не убивайте…

Аль-Мумит задумался

— Кто ты? Для чего вы здесь стояли? Какое у вас было задание? Ты меня понимаешь?

— Я Мтоку… Сержант Мтоку… Пятая бригада… не убивай, бвана… не убивай, у меня дети…

Аль-Мумит улыбнулся — он знал, что такое пятая бригада. Спецназ армии Зимбабве. За свою жизнь он имел дело и с американским и с британским и с русским спецназом, и знал что это такое. Если здесь даже спецназ так плохо подготовлен, что говорить об обычных пехотных частях… эту страну можно брать голыми руками. Интересно, интересно…

— Для чего вы здесь стояли? Какое у вас было задание? Вы ждали нас?

— Нет, бвана… нам сказали… в Матабелелэнде опять стреляют…восстание… нам сказали задерживать всех матабелов, а если они с оружием — расстреливать…

— Ты знаешь эту страну?

— Да, бвана, да…

Тем лучше…

— Хорошо. Мне нужен хороший проводник. Ты согласен быть им?

— Да, бвана, да… да…

— Хорошо. Али!

К Аль-Мумиту подбежал командир отряда моджахедов

— Это наш новый проводник, зовут его Мтоку. Поедет он в моей машине. Покорми его. Сейчас.

— Спасибо, бвана… — сержант Мтоку упал на колени и попытался поцеловать ботинок аль-Мумита, тот брезгливо поморщился. Не воин а…

— И запомни, Мтоку — аль-Мумит поднял сержанта на ноги и внимательно посмотрел ему в глаза — я не люблю предателей. Если ты будешь верно служить мне — я дам тебе денег и подарю самое ценное. Твою жизнь. Но если ты меня предашь… У тебя ведь есть жена, дети…

— Да, бвана, есть…

— Так вот. Сначала Али отрежет голову тебе. А потом мы найдем твою жену и детей и отрежем головы им. Вспомни это, если захочешь меня предать. А теперь — пошли к машине…

Я встал с расстеленного на земле спальника, взглянул на свернувшуюся клубочком во сне Марину. Прикрыл ее легким одеялом, бесшумно пошел к Лэндроверу. Наощупь нашел в бардачке серебряную фляжку, отвернул колпачок и сделал большой глоток. Отвернулся от машины, держа в руке фляжку, и посмотрел вдаль, на занимающуюся над холмами зарю. Сегодня я стал подонком…

Все произошло как-то само собой. Уйдя от десантников, мы гнали машину весь день, стремясь уйти как можно дальше от места боя. Остановились на ночлег, выбрали хорошее место. Марина пошла к роднику, и что-то толкнуло меня пойти за ней…

За всю свою жизнь по-настоящему я любил всего лишь двух женщин. Помимо Марины это была Дженна. Та самая, которую я собирался вести под венец, которую представил отцу как свою невесту. И которая ушла с Ником после той встречи в ресторане. Ник потом, конечно, ее поматросил и бросил, а я назад не принял, хотя и было мучительно больно. За свои поступки надо отвечать…

Ника за тот поступок я считал последним подонком. И здорово врезал по морде, когда представилась такая возможность. Поддержал, скажем так, традицию ненависти между разными ветвями де Ветов. Но, как оказалось, точно таким же подонком был и я сам. Ник переспал с Дженной, а я теперь переспал с Мариной, когда не прошло и сорока восьми часов с того времени, как Ник погиб. Отомстил, называется…

— Не вини себя…

Я едва не выронил фляжку, обернулся. Марина стояла сзади, около машины, одетая лишь в черное покрывало ночи и внимательно смотрела на меня

— Да я и не виню… — горько усмехнулся я — просто я подонок и все. Какая тут вина…

— Ты не подонок — сказала Марина — если хочешь знать, я сама этого хотела, не меньше чем ты…

— Спасибо, ты облегчила мне жизнь… А Ник интересно этого хотел?

— Ник тут ни при чем… — вздохнула Марина — хочешь узнать правду обо мне?

— Хочу…

— Я родилась здесь, в этой стране, когда вовсю шла война. Но когда мне не было и года — нам пришлось продать все и бежать в ЮАР — впрочем, у моих родителей владения были и здесь и там. Отец всегда был предусмотрительным. В три года отец впервые вложил мне в руки винтовку, в пять я застрелила бабуина, который лез в окно моей спальни. В восемь я уже стреляла без промаха, наравне со взрослыми. А в четырнадцать, рухнула и вторая моя родина — Южно-Африканская республика…

— Так тебе получается… — я мгновенно подсчитал — двадцать девять? Больше чем на двадцать пять ты не выглядишь…

— Спасибо за комплимент Эдриан — улыбнулась девушка — но позволь, я продолжу. Когда АНК (Африканский национальный конгресс, основная политическая партия негров в ЮАР — прим автора) и Мандела пришли к власти, отец против моей воли отправил меня учиться в США.

— Где ты училась?

— В Гарварде. Так что перед тобой — доктор права.

— Рад познакомиться, советник… — протянул я

— Взаимно… Несколько лет назад в ЮАР приняли закон — о привилегиях для угнетенного коренного населения (такой закон действительно есть — прим автора). Для нигеров, то есть. Согласно этому закону — фирмам, где у чернокожих более пятидесяти одного процента акций, предоставляются налоговые льготы и преимущества — государство например, обязано заключать контракты только с ними, а не с фирмами, принадлежащими белым, землю под строительство им выделяют в первую очередь и так далее. А для фирм, принадлежащим белым — наоборот установили повышенные налоги…

— В смысле? — не понял я — у вас здесь что, налоги зависят от цвета кожи? Это же расизм…

— Да это расизм… — горько усмехнулась Марина — только за этот расизм никто никого и никогда не накажет. Любой африканец — расист и трайбалист (трайбализм — стремление продвигать интересы только своего племени и ненависть к другим племенам — прим автора). Это здесь считается совершенно нормальным — ненавидеть и убивать людей с другим цветом кожи и из другого племени. И вы, американцы, благодушно на это взираете. Но есть одно племя, права которого вы не признаёте и никогда не признаете из-за политкорректности и боязни признать свои ошибки. Это — племя белых. Наши прадеды высадились на этих берегах много сотен лет назад, киркой, плугом и винтовкой они отвоевывали эту землю. Она полита потом и кровью многих поколений наших предков — белых. Так что мы имеем не меньше прав на эту землю, чем нигеры.

Когда приняли этот закон — к моему отцу пришел некий Мбенге Мтоку. Раньше он был командиром территориальной ячейки Умконто Ве Сизве (Умконто Ве Сизве — в переводе Копье нации. Боевое крыло Африканского национального конгресса, негритянская террористическая организация — прим автора). А когда АНК пришел к власти и Мандела стал президентом нашей бедной страны — Мбенге решил переквалифицироваться в бизнесмена.