— Давай! Поехали! — я рукой указал Марине то направление, где приземлялись уже безжизненные тела зимбабвийских десантников, где был пробит коридор — давай туда и быстрее!

Воевать с целой группой десанта я не собирался, даже имея пулемет. В конце концов, после того, как они приземлятся, они из мишеней вновь превратятся в серьезную силу и элементарно задавят меня огнем. Всегда надо знать, когда смотаться…

Лэндровер запрыгал по неровностям, я не отрывался от приклада пулемета. Стрелять было сложно, да и не в кого. Откуда-то сбоку заговорили несколько автоматов, но неточно — пули легли в нескольких метрах от Лэндровера, ломая ветки кустарника. Десантники, потеряв несколько человек при десантировании, теперь лупили нам вслед длинными очередями из всего, что у них было. И черт с ними…

В отличие от Эдриана и Марины, вынужденных передвигаться вне дорог, аль-Мумит и его группа двигались по дорогам. Их было тридцать человек — тридцать обученных, с огромным боевым опытом, хорошо вооруженных исламских фанатиков. Идти по следам смысла не было — тайно установленный на Лэндровере спутниковый маяк четко показывал направление движения машины, которая их интересовала. Поэтому Аль-Мумит принял решение двигаться параллельно им, на виду не показываться — и просто ждать, пока кяфир найдет то, что он искал. И только когда он найдет — отнять это у него. Что именно кяфир должен был найти — аль-Мумит не знал, но это было нужно шейху и этого было вполне достаточно…

— Эмир! — голос Али оторвал аль-Мумита от размышлений

Черт, блокпост…

Зимбабвийцы после перестрелки начали перекрывать район, ставить блокпосты — схема была хорошо отработана во время волнений матабелов. Дорога была перекрыта легким шлагбаумом и переносными заграждениями из колючей проволоки, около заграждений стояли солдаты и бронетехника. У заграждений стояли три машины — пикап Тойота-75 с пулеметом ДШК в кузове, старый советский гусеничный БТР-50, тоже с пулеметом ДШК, установленным у люка и старый бортовой трехосный грузовик. Солдат было человек двадцать — только тех, что были на виду…

Но блокпост только с виду выглядел грозным, на самом деле разительно отличался от тех блоков, которые выставляли американцы в Ираке и Афганистане или русские — в Чечне (аль-Мумиту приходилось бывать во всех этих местах). Солдаты стояли стадом с одной стороны дороги, у ДШК на пикапе никто не дежурил. Ни укрытий, ни окопов отрыто не было…

— Передай по колонне — всем приготовиться! Особое внимание — на БТР и пулеметы! Стрелять только после меня.

— Понял, эмир… — Али в рацию быстро отдавал приказания

Аль-Мумит надеялся, что удастся проскочить без стрельбы, ведь у него была бумага, подписанная самим министром безопасности Мутасой. Африканцы вообще очень боятся власти, заискивают перед ней — поэтому вариант, что их пропустят, был вполне реален. Ну, а если нет…

Лэндровер остановился метрах в десяти от группы солдат, Аль-Мумит спокойно смотрел на подходящего к нему младшего офицера. В его руке был зажат семнадцатизарядный Глок, Али сидевший рядом с едва слышным щелчком сдвинул предохранитель Калашникова на автоматический огонь, левую руку положил на ручку двери. За Лэндровером остановилась и вся колонна. Солдаты не видели, как в последнем Унимоге один из боевиков взялся за пришитую к тенту, прикрывающему кузов, ременную петлю, чтобы мгновенно сдернуть его при необходимости. Рядом с ним замер один из боевиков, положив на плечо трубу РПГ-7…

— Документы! — командир подразделения, перекрывшего дорогу, подошел к головной машине, где на переднем сидении сидел аль-Мумит. Автомат у него был закинут за спину, он видел, что в головном джипе сидят белые, и никакого подвоха от них не ожидал. В последнее время силы безопасности Зимбабве боролись исключительно с матабелами, а про исламских террористов здесь и слыхом не слыхивали. Белый террорист — это просто не могло уложиться в голове офицера, подошедшего проверить документы. Поэтому ни он, ни его подчиненные не приняли никаких мер предосторожности. У ДШК на Тойоте вообще никто не дежурил, а солдат у пулемета на БТР уделял больше внимания косяку с бумом (так в тех местах называется марихуана, которую курят очень многие. Среди негритянских воинов курение бума считается нормальным — прим автора), чем тому, что происходит у него под носом на дороге…

— Пожалуйста, офицер — максимально вежливо ответил аль-Мумит на английском и подал документы, в числе которых было и письмо министра безопасности Мутасы…

Аль-Мумиту в этот раз не повезло. Подошедший для проверки документов лейтенант Синдеке был молодым, а поэтому малограмотным. Если при режиме Смита белые насильственно заставляли племена отдавать своих детей в школу учиться — в Родезии читать и писать умели почти все, и белые и негры — то сейчас была полная вольница. Машоны отдавали детей учиться по желанию, а матабелам и вовсе власть чинила в этом препятствия, закрывая школы, где преподавание шло на синдебеле — родном языке матабелов. Хочешь учить своего ребенка — отдавай его в школу, где обучение идет на шона, языке машонов, заклятых врагов матабелов, которые сейчас были у власти. А там твоему ребенку учителя внушат об исторической вине матабелов перед машонами и о том, что матабелы должны всегда подчиняться машонам и лично пожизненному президенту Зимбабве Роберту Мугабе. Для матабела отдать своего ребенка учиться в школу машонов — подобно ножу в сердце. Некоторые взрослые с печалью вспоминали те времена, когда негритянского ребенка белые дьяволы учили английскому языку. А теперь, после победы чимуренги (освободительная революция — прим автора) многие дети не знали даже родного языка. Какой там английский…

И поэтому, лейтенант Синдеке не только не понял ни слова из того, что ему сказал аль-Мумит — он и поданные ему документы нормально прочитать не смог. В казармах рядом с ним всегда был Мтоку — его соплеменник постарше, который выучился при белых и теперь мог прочитать своему командиру нужные бумаги. Но сейчас Мтоку рядом не было, да и если бы он был рядом — показывать белым дьяволам, что он неграмотен, лейтенант Синдеке не хотел. Как и у любого другого "ребенка революции" в Африке у него сложилась мания величия перед белыми, своего рода "кодекс поведения" для настоящего воина. И сейчас этот самый кодекс заставлял его поступить с белыми собаками совершенно определенным образом…

— Выходите из машины! — рявкнул он на шона, своем родном языке, наглому белому и швырнул документы ему в лицо. Это было последней ошибкой в жизни, которую он совершил…

Аль-Мумит поднял пистолет и выстрелил чернокожему придурку в голову, промахнуться с такого расстояния он не мог. Синдеке даже не успел испугаться — его голова взорвалась серо-красными брызгами, он начал падать на машину, словно марионетка, у которой махом обрезали все веревочки. Тотчас сидевший на заднем сидении Али рванул ручку двери на себя, плечом вышиб дверь и прыгнул из машины, стреляя по сгрудившимся, оцепеневшим от неожиданности солдатам из автомата длинной, бесконечно длинной очередью…

Когда в голове колонны грохнул выстрел, моджахед в замыкающем Унимоге рванул на себя петлю, держащую тент и тент полетел вниз, открывая кузов машины с готовыми к бою террористами. Моджахед с гранатометом встал в полный рост, привычно, как он проделывал это уже много сотен раз, совместил планку прицела гранатомета с грязно-коричневым бортом БТР и нажал на спуск…

Реактивная граната рванулась к борту БТР, огненным шаром разорвалась внутри — противопульная броня для гранаты, что лист бумаги. БТР вспыхнул моментально, зачадил черным дымом, половину сидевшего с косяком у пулемета солдата вышвырнуло на дорогу, отшвырнуло метров на десять. Вторая половина осталась в бронетранспортере, там же сгорел заживо механик-водитель….

Второй пулеметчик, спавший прямо на земле, прикрывшись от солнца Тойотой, моментально вскочил, бросился за пулемет — и упал, изрешеченный длинной пулеметной очередью. Ибрагим, настоящий ас в обращении с пулеметом, поставив сошки на борт Унимога, точной очередью снял пулеметчика у крупняка и тут же перенес огонь на мечущихся под пулями солдат. Из машин выпрыгивали моджахеды, бежали вперед, стреляя на ходу…