Должно быть, голос Александра Святославовича звучал действительно нервно и напряженно, или же все дело в военной подготовке мужчины, но Алексей быстро взял себя в руки.

— Шеф? — удивился он. — Что случилось?

Александр Святославович тяжело вздохнул и покосился через зеркало заднего вида на детей. Сережа уже проснулся, теперь они вместе с Юлей внимательно следили за телефонным разговором. Нужно быть осторожным, но Сокол был слишком накрученным, чтобы контролировать каждое слово. Он боялся даже допустить мысль, что дома могло что-то произойти.

— Субботин, собирайся и двигай к дому, — дал он команду. — Метеля телефон не берет. Никто не берет, даже охрана.

Сокол отключился и кинул телефон на сиденье рядом. Он молчал и старательно отводил глаза, чтобы не встречаться с встревоженными взглядами детей.

Сережа и Юля одновременно оглянулись друг к дружке, как только Александр Святославович положил трубку. Должно быть парнишке стало хуже, поскольку его голова раскалывалась, а щеки горели алым румянцем, подтверждая, что таблетки перестали действовать и температура вновь поднялась. Но сейчас он не мог думать ни о чем, кроме того, что услышал от дяди Саши. Почему его отец не отвечал на телефон?

Когда машина свернула с трасы в сторону деревни, худшее предчувствие Сокола подтвердилось. Несмотря на позднее время суток, вокруг было светло от разноцветных сигнальных огней и пламени, что возвышалось над десятком домов. Машина с шумом остановилась перед высоким забором. Сейчас металлические ворота лежали плашмя на земле, сорванные с петель, а двухэтажный деревянный домик пылал огнем, окруженный тремя пожарными машинными и несколькими десятками пожарных. Словно во сне, Александр медленно раскрыл дверь и вышел из машины. Он смотрел на снующих туда-сюда людей, наблюдал за машинами скорой помощи и полиции, но видел лишь тела на поляне, накрытые черными мешками. Его глаза проносились от одного к другому, пересчитывая их. Один, два, три, четыре, пять… Он пытался пересчитать, но сбивался из-за того, что едкий дым впитывался в глаза и заставлял их слезиться. Начинал сначала. Один, два, три…

За спиной он услышал окрик дочери и едва заметил, как дверь за ним с грохотом захлопнулась, когда Сережка пронесся мимо него прямо к горящему дому. Должно быть все были потрясены происходящим, ведь никто не успел сориентировать и остановить мальчишку. Он в момент приблизился к черным пакетам и замер над ними. Взгляд синих глаз скользил от одного накрытого тела к другому, пока колени парня не подкосились. Кто-то из мужчин в пожарной форме заметил Сережку и поспешил к нему. Он поднял вырывающегося парнишку и попытался отвести его к воротам, но Сережка провернулся и вырвался из его рук.

Юля не могла усидеть на сидении. Она не понимала ни что это за дом, ни почему все вокруг так суетятся. Сережа ринулся из машины и кинулся к горящему, словно факел зданию, пока её отец неподвижно стоял у машины, смотря невидящим взором на все происходящее. Она попыталась окрикнуть друга, но он был уже слишком далеко, чтобы ее услышать. Схватив свои костыли, девочка раскрыла дверь и попыталась выбраться наружу. Её руки дрожали от непонятного страха, поэтому, не сумев удержать, она упустила один костыль. Упершись двумя руками на второй, она соскочила с сидения и шатаясь, выпрямилась во весь рост. Она привстала на носочек здоровой ноги, чтобы рассмотреть Сережку впереди, но не увидела ничего, кроме потока движущихся перед глазами людей. Яркие вспышки разноцветных огней мигалок, оглушали своим писком, люди кричали и громко отдавали команды друг другу, поэтому, сколько бы она ни звала парня, он бы не услышал. Юля подумала, что все дело в том, что кто-то не усмотрел за огнем и в доме возник пожар. Нужно было найти маму и проверить Матвея. Юля надеялась, что они успели выбежать и не пострадали.

Отчаянный крик донесся до её слуха, заставляя заледенеть кровь в жилах. Она проследила за звуком, натыкаясь взглядом на высокую фигуру мужчины в красной куртке, пытающегося оттащить Сережку к воротам. Но не это поразило её. И даже не дикие, резкие и не совсем человеческие движения, которые использовал Сережа, чтобы вырваться. Её поразил его крик. Он пронесся сквозь разделяющее их расстояние и впился в её сознание. В одну секунду она поняла, что произошло. Прочитала это в его голосе, в эмоциях, что разрывали сердце парня. Юля знала этого мальчика всю свою жизнь, но впервые слышала, чтобы его голос звучал так. Наполненный такой вселенской болью, что у неё самой разорвалось сердце. Но чего она не могла, так это поверить страшной мысли, что поселилась внутри неё.

На негнущихся ногах, игнорируя боль и неудобства, ослепленная догадками, о которых язык не поворачивался говорить вслух, он попрыгала в сторону Сережи, когда крепкая рука отца перехватила её. Он крепко прижал её к своему телу, опустил лицо в её непослушные русые волосы и что-то тихо зашептал дочке. Юля не слышала его слов, не понимала того, что он просил её успокоиться и не ходить туда, не смотреть. Она только спустя несколько мгновений поняла, что лицо застилает пелена беззвучных слез. А потом с губ сорвался звук, и она больше не смогла держать все подозрения в себе и разрыдалась. Глубоко, громко, навзрыд. Рыдала так, что сотрясалась всем телом и заставляла отца вздрагивать вместе с ней. Кусочки мозаики встали на свои места, пазл сложился, когда в её голове вновь и вновь проносились слова Сережки, что он кричал без умолку, сидя на коленях перед невзрачными черными пакетами: «Мама? Мамочка! Отец! Матвейка! Нет, только не ты, Матвейка! Вставай же! Прекрати прикалываться и вставай! Давай же, Соколик! Вставай! Мамочка! Мамочка моя! Папа!»

Пелена застилала Сереже глаза. Он резко тер их, стирая слезы, боясь пропустить тот момент, как его отец откроет глаза. Когда мамочка встанет и отругает всех, что её измазали сажей и накрыли полиэтиленовым пакетом. Ей же нельзя беременной лежать на холодной земле. Перед ним лежал Матвей. Сережа понял это, когда заметил выглядывающий из пакета кусок синей ткани его шорт. Это были шорты Сережи, но поскольку парнишки теперь жили в одной комнате, как братья, они решили, что и одежда у них должна быть общая. Он заметил рыжий пучок волос тети Ани, торчащий из крайнего пакета. Чем больше он смотрел, тем больше деталей замечал. Прошли секунды, когда его заметили. Когда ему не удалось увернуться, его подхватили с земли двое мужчин, скрутили и оттащили от семьи. От его родителей. От лучшего друга. Он рвался к ним. Кричал, что ему нужно им помочь, что мама беременна и ей будет плохо от запаха дыма, но никто его не слушал. Его оттащили к машине, где дядя Саша удерживал в руках плачущую Юльку. Сережа и сам не понимал, что его трясет, пока девочка не протянула к нему ладони. Даже не заметив своих действий, он двинулся к ней и упал рядом на колени, поскольку ноги вдруг стали ватными и перестали его держать. Рыдания до сих пор сотрясали его, и он шептал про себя то, во что верил всем сердцем: «Это сон, это просто сон. Я должен проснуться». Но сколько бы он не щипал свои руки, наваждение не сходило. Дядя Саша отпустил Юлю рядом с ним на землю, и девочка потянулась к Сережке, будто просто не могла сидеть в одиночестве. Рефлекторно, он притянул её к себе, пытаясь успокоить, но, как и он сам, Юля была не в силах прекратить плакать. Поэтому он прижал её так сильно к себе, как только мог. До боли, до синяков, до скрипа в костях, но он нуждался в том, чтобы чувствовать кого-то рядом с собой. Им оставалось только держаться друг друга в надежде, что им удастся пережить этот страшный вечер и не умереть от постигшего их горя.

Александр Святославович услышал имя дочери и взглянул в сторону машины скорой помощи. Врачи обкололи детей успокоительными, замотали в пледы и сейчас ребята сидели на ступенях газели, молчаливо глядя перед собой красными от слез глазами. Если присмотреться, можно заметить, как Юля иногда нервно вздрагивала и её тело трясло от едва уловимой дрожи. Сережа же выглядел немногим лучше. Он успокоился достаточно, чтобы не выдавать дрожи в теле, но его глаза выглядели абсолютно безжизненными. Они смотрели холодным взглядом прямо перед собой, словно он не совсем понимал, где находился и что произошло.