— Детка, сделай милость, помолчи! — перебил её Палевский. — Поверь, твой гость умеет постоять за себя.
— Ладно. Очень надо разговаривать, когда все на тебя орут, — проворчала Мари и Штейн насмешливо фыркнул.
— Да, здорово ты избаловала девчонку, — сказал он, повернувшись к Рени. — Но ничего, дай только срок, я из неё дурь-то повыбью.
— Что? — возмутилась девушка. — Это мы ещё посмотрим, кто из кого выбьет дурь.
Когда Штейн уставился на неё немигающим взглядом, она подалась к нему и сладко улыбнулась.
— И даже не пытайтесь, герр Штейн! — передразнила она немецкий акцент его секретарши. — Вот герр Реази подтвердит вам, что злобными взглядами меня не проймёшь.
— Мари, я очень тебя прошу, пожалуйста, помолчи, — негромко сказал Палевский и что-то такое было в его тоне, что заставило девушку послушаться.
— Хорошо, papa! Считай, что я уже заткнулась.
— Детка, я тебя не затыкаю, но веди себя прилично. Не заставляй нас с матерью краснеть за тебя.
— Уговорил, не буду. Пусть этот умник сам разбирается.
— Спасибо! — сказал Ник и бросил на Мари привычный ей сумрачный взгляд. — Адвокат в твоём лице мне совершенно точно не нужен.
Девушка пожала плечами.
— Ну, так я и не напрашиваюсь.
— Всё, Мари! Угомонись, наконец, и вспомни о хороших манерах! — воззвала к ней Рени.
— Maman, и ты туда же?.. Ладно, молчу! — с досадой воскликнула Мари и Ник склонил голову, пряча улыбку.
«Золотце, ты вообще знаешь, что такое хорошие манеры?», — мысленно поддел он девушку и она сердито дёрнула плечом. «Отстань, Реази! Уже тошнит от твоих подколов. Да, у меня нет манер, теперь ты доволен?» — «Было бы чему радоваться». — «Ты всегда найдёшь повод! Небось доволен, что выставил меня дурой перед остальными». — «Разве это я? По-моему, это полностью твоя заслуга… Ну, чего ты замолчала?» — «Вспомнила о хороших манерах. Так что, будь добр, отстань от меня».
— Ник, вы любите оперу? — пришла Рени на помощь девушке.
— Да, мадам.
— Вы были на премьере этого сезона в Ла Скала?
— Я предпочитаю Метрополитен-опера, но слышал, что в Ла Скала дебютирует очень талантливая певица.
— Великолепнейшее сопрано! Обязательно её послушайте, эта девочка войдёт в историю оперного искусства.
Во избежание дальнейшей конфронтации за столом Рени больше не давала заглохнуть общей беседе. От обсуждения оперы она перешла к театральным постановкам, а затем к художественным выставкам.
— По сравнению с Парижем здесь слишком мало места для размещения коллекции картин. У нас даже нет отдельной столовой, — посетовала она во время разговора.
— Давай переедем, наш новый дом уже готов, — предложил Палевский.
— Нет, мой ангел! Ты же знаешь, я социалистка по убеждениям. Когда дом большой, без прислуги не обойтись. К тому же Мари здесь нравится. Правда, Мари?
Девушка была совсем не против прислуги, но согласно кивнула.
— Да, maman, если что, то я обожаю гонять пыль по субботам и мыть посуду. Главное, не забывай пополнять запас тарелок.
— Поросёнок! — улыбнулась Рени. — Не велик труд, убраться по дому.
— Ну, так и я того же мнения, — поддакнула Мари. — Тружусь, как пчёлка. Честное слово! Загляни в мусорку, там полно битой посуды.
После этого заявления Ник и Штейн дружно посмотрели на неё и усмехнулись.
— И нечего ухмыляться, а то обоих вычеркну из списка женихов, — пригрозила девушка. — Ой-ой! Прям все скривились! Между прочим, я самая завидная невеста. Родичи у меня круче некуда, сама я красавица, причём неприхотливая и трудолюбивая. Вдобавок приличная профессия имеется. Короче, не жена, а чистое сокровище, — заявила она с самодовольной миной.
— Милая, это что было? — вздёрнул бровь Палевский.
— Набивание себе цены, — честно призналась Мари и кивнула в сторону Штейна. — Вы же сами сватали меня за него, — заложила она родителей и покосилась на Ника. — Этот тоже ни мычит ни телится. Знай себе лепит штрафные часы. Как хочешь, так и понимай, любовь это или ненависть. Короче, без пол-литра на разберёшься, как говорит Ладожский.
Мари насмешливо глянула на «женихов» и прикусила язычок, заметив, что оба как-то неадекватно отреагировали на её шутку. Хоть ни тот ни другой не показывали виду, тем не менее чувствовалось, что им неловко. «Так вам и надо! Не всё же вам измываться надо мной», — мстительно подумала она и как ни в чём не бывало протянула Нику свой бокал.
— Налей мне вина. Хоть напиться с горя, раз никто замуж не берёт.
— Если дело только за мной, то я готов жениться хоть сейчас, — заявил Штейн и девушка скептически на него посмотрела. «Полно врать!» — мысленно сказала она, а вслух добавила:
— Нет, герр Штейн, боюсь, я проигрываю вашей секретарше, а быть третьей лишней я не хочу. — Она повернулась к соседу и ехидно прищурилась. — Реази, а ты не хочешь предложить мне руку и сердце?
— Что? — поперхнулся Ник и, откашлявшись, с негодованием посмотрел на неё.
— Можешь не отвечать. На твоей физиономии и так написано, что ты не женишься на мне, даже если я останусь последней женщиной на земле.
«В том и беда, что ты последняя», — услышала Мари будто не сам мысленный голос, а его далёкий отголосок, но Ник не обращал на неё внимания и она решила, что ей показалось.
— Детка, подожди напиваться, — сказала Рени, которую забавляло поведение девушки. — Сейчас будет перемена и вместе с десертом принесут шампанское.
— Шампанское! — обрадовалась Мари, для которой чудесное вино ассоциировалось с выпускным балом и любовью к Тьену.
Не замечая направленных на неё взглядов, девушка с задумчивой улыбкой прижала лилию к груди и прислушалась к песне, которая вновь зазвучала в её ушах. «Тьен, любимый! Пожалуйста, будь со мной!..»
— Нет! — раздался резкий голос.
— Что, нет? — очнулась Мари и с удивлением посмотрела на Ника.
— Я никогда не женюсь на тебе.
— Спасибо тебе, Реази! — девушка молитвенно сложила руки. — Ты меня утешил. Я уж было испугалась, что придётся ещё лет десять шваркать шваброй в туалетах.
— У нас бессрочные брачные контракты, — буркнул раздосадованный юноша и Мари сделала вид, будто смахнула слезу умиления.
— Тем более громадное тебе спасибо. Даже страшно подумать, каково это — прирасти к швабре и навсегда поселиться в туалетах.
Судя по виду, Ник хотел сказать что-то резкое, но тут появились официанты и он промолчал.
После того как на столе расставили блюда с десертом и разлили шампанское по бокалам, Рени сказала тост, смысл которого сводился к пожеланию добра и благополучия всем присутствующим.
Как положено, мужчины поднялись и выпили стоя, и когда Палевский со Штейном сели, Ник остался стоять, бокал в его руке был по-прежнему полон.
— Не сочтите меня невежливым, мадам Рената, — сказал он, глядя на Рени. — Прежде чем выпить шампанское, я хочу поблагодарить вас за гостеприимство и доброту. Мадам Рената, я пью за вас, прекрасную мужественную женщину, которая находит в себе силы жить так, будто у неё в запасе целая вечность. Пью с надеждой на чудо. Живите долго и счастливо!
Пока Ник пил шампанское, Мари искоса глянула на него, и с изумлением поняла, что он волнуется и к тому же сильно. Таким она ещё его не видела. Самоуверенный и хладнокровный он ни перед кем не тушевался, хотя довольно часто попадал в острые ситуации. Поскольку по его милости она часто бывала в штабе, то знала, что Ника периодически испытывают на прочность. Занимались этим его же товарищи спецназовцы, которым не слишком нравилось, что выпускник Академии носит капитанские погоны и, главное, ведёт себя так, будто имеет на это полное право.
Естественно, подавляющее большинство народа в штабе было уверено, что продвижению надменного ягуара способствовали влиятельные родственники и Нику раз за разом приходилось доказывать, что он сам по себе чего-то да стоит, и зачастую ему удавалось это сделать не кулаками, а речами. Подметила Мари и то обстоятельство, что он никогда не калечит товарищей, не говоря уж об убийстве, когда дело доходило до драки. При том с людьми он был беспощаден и чаще всего убивал тех, кто смел напасть на вампирский патруль.
