— А вдруг? Женщины они такие, сегодня: «Пошёл вон!», а завтра: «Добро пожаловать, милый!» и даже с завтраком наутро.

— Неужели? — усмехнулась Рени. — Я и Мика не баловала завтраками, так что в любом случае твои ожидания были безосновательны.

— Видимо, я был слишком стеснителен с тобой, — сказал Штейн, с расстроенным выражением на физиономии, причём довольно натуральным, но Рени не сочла нужным заметить это.

— Томас, не смеши меня! Уж мне ли не знать, что ты и стеснительность — это несовместимые понятия.

— Дура ты, Кошка! — воскликнул Штейн с досадой. — Между прочим, ты мне действительно очень нравилась, — добавил он и с любопытством воззрился строптивицу, ожидая, что она ответит на это, в общем-то, искреннее признание.

— Какая есть, — фыркнула Рени и отпихнула его от себя. — Руки прочь! А то попрошу Совет ввести в наше законодательство статью за домогательство, и ты падёшь её первой жертвой.

— Ну и поганка! — обиженный Штейн вместе со стулом уехал подальше от неё и сложил руки на груди.

— Я достаточно далеко от тебя? — уточнил он. — Или для верности мне выйти в соседнюю комнату?

— Для верности тебе нужно пойти домой. Томас, честное слово, я не загнусь до прихода Мика.

Несмотря на уговоры, Штейн не уходил. Спустя полчаса он прислушался. «Быстро он обернулся! Видимо, его логово не так уж далеко», — подумал он и картинно зевнул.

— Если ты меня гонишь, пожалуй, я пойду. Только дай слово, что не будешь дожидаться Мика и ляжешь спать.

«Слава богу!» — обрадовалась Рени, не знающая уже как выставить его из дома.

— Клянусь жизнью Мари, — пообещала она.

Видя, что она собралась его провожать, Штейн заставил её снова сесть.

— Ишь чего удумала! — проворчал он. — Я тебе не гость, нечего таскаться следом за мной. Не бойся, я не сопру ваше фамильное серебро.

Штейн напоследок обнял её и, поцеловав в щеку, бесшумно вышел из гостиной. Провожая взглядом красивую, атлетически сложенную фигуру шефа СБ у Рени промелькнула странная догадка, настолько неожиданная, что она постаралась не заострять на ней внимание, решив, что чрезмерно устала и в голову лезет всякая дурь.

Хотя Старейший сказал, что девушка не проснётся, она на всякий случай поднялась наверх. Ник был уже там и повернулся к ней, когда она вошла в комнату. В руке у него была тёмно-коричневая кожаная сумка, очень похожая на старинный саквояж врача. У Палевского тоже была похожая сумка, которую он хранил как память о прошлом.

«Понятно, Томас передал вахту и лишь тогда ушёл домой», — усмехнулась Рени. Присев рядом с девушкой, она отвела упавшую ей на лоб прядку волос. Судя по трагическому выражению лица и заметному подёргиванию лицевых мышц, сон не принёс ей успокоения.

— Как она?

— Не очень хорошо. Мариэль не отличает сон от яви и заново переживает всё то, что с ней случилось в детстве. Нужно срочно заблокировать воспоминания, пока они не обрушили её психику.

— Можешь показать, что она видит?

— Нет!.. Не могу и даже не просите! Тут такое, что я жалею, что эти подонки уже сдохли и их нельзя убить дважды.

— Тогда покажи мне, что ты сам увидел в гнезде диких, — потребовала Рени.

— Вряд ли это хорошая идея.

— Дай мне увидеть этих мерзавцев! Если существует загробный мир, я их обязательно отыщу и такое им устрою, что ад покажется им раем.

С сомнением посмотрев на её усталое лицо, Ник всё же решился. Он закрыл глаза и передал картинки увиденного в горах. Когда мыслепередача закончилась, он тут же пожалел, что поддался на уговоры.

— Боже мой, какие мерзавцы! — прошептала Рени, и по её щекам покатились слёзы. — Бедная моя девочка! Оказывается, они калечили её не только душевно, но и физически! Господи, а я всё гадала, откуда у Мари неисчезающие шрамы на лодыжках. Ужас! Ребёнок терпел такие издевательства целых десять лет! Милый, как ты мог? Ведь она не сделала тебе ничего плохого.

— Мадам Рената, я же не знал! — с отчаянием воскликнул Ник, не зная куда деваться от вопрошающего взгляда той, что стала его совестью. — В конце концов, я сделал всё, что в моих силах, чтобы её вылечить!

Рени подошла к Нику и неожиданно для него обняла.

— Я тебя не виню, дорогой! И это правда. В жизни всего не предусмотришь. Уж мне ли не знать? Мы всего лишь люди, значит, нам свойственно ошибаться. И ты здесь не исключение, — она отстранилась и заглянула ему в глаза. — Ник, умоляю тебя, пожалуйста, забудь о своих счётах с сестрой и спаси Мари. Ведь ты сам сказал, что дети не в ответе за родителей. Вспомни ту малышку, что была настолько к тебе привязана, что даже заболела, когда ты перестал обращать на неё внимание. Мари и сейчас в душе ребёнок. Несмотря на весь свой эпатаж, она очень ранима, ей хочется любить и быть любимой и в то же время она страшно боится, что её не примут и оттолкнут.

Порыв Рени был искренним, но её горячая просьба не стёрла отчуждённого выражения с лица Ника.

— Я постараюсь, — сказал он бесстрастным тоном и, дистанцируясь, шагнул назад. — Мадам Рената, вам нужно отдохнуть…

— Зови меня Рени.

— Хорошо, Рени, а теперь идите. Мне нужно подготовить аппаратуру и настроиться. Да, и проследите, чтобы до утра никто сюда не заходил, иначе все мои труды пойдут насмарку.

— Я предупрежу мужа и Аннабель, а прислуги в доме нет.

— Спасибо, и не забудьте принять лекарства.

Перед тем как уйти Рени снова подошла к девушке.

— Я на минутку! Можешь её разбудить? Или в этом есть смысл — мучить её гнусными воспоминаниями?

Ник нахмурился, но всё же выполнил её просьбу.

Выпущенная из ментального плена Мари открыла глаза и уставилась в потолок. Рени ласково коснулась её мертвенно-белой щеки (она и на ощупь была как мрамор) и у неё сжалось сердце.

— Детка, как ты себя чувствуешь? — спросила она, стараясь не выдать тревогу.

Девушка, к удивлению Ника, среагировала на её голос и повернула голову. Взгляд её был пуст и ни на что не направлен.

— Maman, ты не пугайся, я справлюсь. Это я сдуру прыгнула. Больше этого не повторится, — проговорила она с большими паузами между словами.

— Родная, помни, что я, Мика, Аннабель — мы все тебя любим. Забудь обо всём и думай лишь о тех, кому ты дорога́, — с силой проговорила Рени.

— Я стараюсь… я очень стараюсь, — Мари с жалобным стоном заметалась по кровати, — но они приходят вновь и вновь…они терзают моё тело… они терзают мою душу… они растоптали моё достоинство, мою гордость, моё уважение к себе… Они не оставили мне ничего… совсем ничего…

— Детка, они больше не придут. Они не посмеют! Теперь у тебя есть я. Хоть я не Сюзанн, внучка Смерти, но я тоже неплохо орудую кочергой. Забудь всё! Это всё неправда! Дурной сон, галлюцинации, вызванные кровавым бешенством. Ничего этого не было!

— Всё, хватит! — сказал Ник безапелляционным голосом и погрузил девушку в сон. — Простите, Рени, но вам пора.

— Хорошо, я ухожу, — прошептала она и нашла в себе силы выйти с гордо поднятой головой.

Лишь спустившись вниз и войдя к себе в спальню, королева вампиров схватилась за косяк и бессильно поникла. В последнее время она так уставала, что порой держалась исключительно на одной силе воли.

После лекарств и краткого сна Рени стало значительно легче. Обнаружив, что муж ещё не вернулся, она встала и на всякий случай заглянула в гостиную. Служба банкетов поработала на совесть. Остатки еды и грязная посуда были убраны. На столе, накрытом новой чистой скатертью, стоял букет роз, подаренный Палевским, все остальные цветы куда-то исчезли.

Она подошла к лестнице, ведущей на второй этаж, но внутреннее сопротивление не дало ей подняться наверх. «Похоже, Ник не ограничился устным предупреждением и подстраховался, поставив запрет на вход к Мари», — мелькнула у неё мысль.

Вернувшись в спальню, Рени побродила по громадному ковру, мягко пружинящему под её босыми ногами — без мужа ей было слишком пусто и одиноко. Подойдя к окну, она настежь распахнула его створки. «Моя любовь, где же ты? — беззвучно позвала она. — Отзовись, ты мне нужен! Возвращайся скорей! Скажи мне как помочь Мари… и тебе, мой ангел!»