Анри замолкает, он закончил повторять урок и сейчас стоит лицом к двери. Подняв глаза, он замечает мальчика лет пяти-шести. <b>Малыш</b> тихо вошел несколько минут назад и все это время восхищенно слушал, сидя на корточках у порога. Молчание. Дети разглядывают друг друга.
Малыш (тихо спрашивает). Во что ты играешь?
Рири (так же тихо) Я учу.
Малыш. Что?
Рири. Уроки.
С серьезным видом подходит к столу, кладет тетрадь по истории и берет другую. Малыш, чуть замешкавшись, идет вслед за ним, как завороженный. Снова молчание.
Малыш (тихо). Еврей моего дедушки — твой папа?
Анри прижимает палец к губам, как бы приглашая ребенка замолчать. Потом тихо уточняет.
Анри. Нет, мой папа не здесь.
Малыш (шепотом). А где?
Анри (уткнувшись носом в тетради). Не знаю.
Малыш (помолчав). А мой в плену у немцев.
Рири. Ну и мой тоже.
Малыш (удивленно). Да? (Молчание.) Думаешь, они далеко?
Рири (разглядывает малыша). Ты в школу ходишь?
Малыш. Нет, я еще маленький. (Молчание.) Ты много молишься?
Рири. Я? О чем?
Малыш. Чтобы твой папа вернулся. (Молчание. Анри углубляется в учебники и тетради. Дети молчат. Наконец малыш кладет на стол письмо.) Вот, дедушка велел отнести вам это.
Гордый собой, ребенок идет к двери, останавливается возле мадам Шварц и разглядывает ее. Та ни с того ни с сего показывает ему язык и корчит рожу, схватив себя за уши. Ребенок со всех ног убегает, не зная, плакать ему или смеяться. Мадам Шварц снова погружается в полудрему… На кровати под грудой одеял ворочается Симон, стараясь подавить приступ кашля. Анри читает учебник, затем хватает письмо, встает из-за стола и начинает вполголоса читать его, расхаживая по комнате.
Анри. «К сведению господина Мори. Информация об утерянных посылках: поскольку адресаты перемещены из Руалье-пре-Компьень в Дранси, отправка последних ваших посылок задерживается. Посылки не утеряны и не испорчены. Адресаты будут ждать ваших отправлений в Дранси. Чтобы облегчить доставку, будьте любезны использовать прилагаемые наклейки. Разрешено не более одной посылки одному человеку один раз в две недели. Скоропортящиеся продукты не посылать. Примите, уважаемый господин, мои уверения…» (Анри колеблется, затем решительно подходит к кровати, на которой под одеялом лежит Симон, и трясет его; Симон стонет.) Дядечка, дядечка!
Симон. В чем дело?
Анри (кладет письмо на одеяло). Они в Дранси.
Симон (высовывается из-под одеяла, переспрашивает). В Дранси?
Анри возвращается к столу и снова берет тетрадь по истории. Симон пробегает глазами письмо, засовывает его под подушку и спрашивает:
Женщины вернулись?
Анри. Верцингеторикс, вождь авернов….
Стемнело.
Сцена третья
В доме полумрак, хотя на улице яркий солнечный день. Стук в дверь. <b>Симон</b> выскакивает из-под одеяла. Стук усиливается. Обезумевший, всклокоченный, Симон хватается за голову. Стук становится еще сильнее. Симон бросается к окну, пытается выглянуть наружу и остаться при этом незамеченным. Потом встает возле двери так, чтобы вошедший его не увидел. Дверь распахивается, входит <b>мужчина</b> и говорит в темноту:
Мужчина. Господин Зильберберг, это я, Людовик Апфельбаум с улицы Дудовиль.
Симон (из-за двери). Не Зильберберг, а Жирар. И пожалуйста, не на идише, а по-французски!
Выходит из-за двери.
Апфельбаум. Господин Зильберберг, когда компания маленьких мерзавцев, сыновья банды мерзавцев и компании, целыми днями обижают моего Даниэля… Согласен, тут ничего не поделаешь, такова жизнь… Но то, что ваш, ваш… это… это меня… (Хватается за грудь и патетически произносит.) Отец отвечает за каждое слово, хорошее или плохое, произнесенное его ребенком!.. Какое бы это слово ни было!
Симон (громко, стараясь прервать поток слов своего собеседника). Во-первых, это не мой ребенок.
Апфельбаум (прерывает его). Господин Зильберберг, пожалуйста, давайте поговорим серьезно, совершенно серьезно; мы очень давно знакомы и вполне могли бы побеседовать как два гражданина, знающие свои права и обязанности.
Симон (рявкает). Жирар! Говорите Жи-рар!
Апфельбаум. Извиняюсь, но знаете ли, бессмысленно менять имя. Меняют фамилию, а не имя.
Симон. Не Жерар, а Жирар; я — Симон Жирар, запомните — Жирар!
Апфельбаум. Я тоже поменял фамилию, когда переходил границу зоны. Мне прилепили нечто совершенно непроизносимое: Гайяк, Гойяк, Гийяк. Я уже не помню. Но здесь, в префектуре Лиможа, я зарегистрировался как Людовик Апфельбаум, еврей, родившийся в Тарнопольском, Белоруссия, гражданин Франции согласно декрету о натурализации, проживающий на улице Дудовиль и т. д. И они выдали мне удостоверение личности, продовольственные карточки и все прочее на мое настоящее имя, и я могу с гордо поднятой головой ходить по любой дороге департамента Верхняя Вьенна и соседних. Так, по крайней мере, они мне сказали… Но что мне делать в других департаментах, а? Что мне там делать? Что я здесь-то делаю?
Симон. Здесь у нас департамент Коррез, Верхняя Вьенна — выше.
Апфельбаум. Так мы, значит, в Коррезе!
Симон (с грохотом ставит на плиту кастрюлю с водой, разводит огонь). Так что случилось? Ваш сын и мой племянник поссорились, и поэтому вы вваливаетесь ко мне среди ночи?
Апфельбаум. Среди ночи? Сейчас полдень!
Симон (срывается на крик). Я плохо сплю!
Апфельбаум. Вы что, думаете, мне спится сладко? Все мы сейчас спим плохо. Но как бы я ни спал, я всегда встаю в семь часов. И иду жечь древесный уголь. (Показывает свои почерневшие руки.)
Симон. Вы пришли, чтобы рассказать мне об этом? Вы хотите прилепить мне на крышу желтую звезду, чтобы она там маячила и вертелась, словно флюгер? Если вы сами заявили в префектуре, что вы еврей, значит, надо, чтобы и я угодил в тюрьму вместе с вами, да?
Апфельбаум. Господин Жерар, Жильбер, или как вас там…
Симон. Жирар! Жи-рар!
Апфельбаум. Это я должен кричать на вас, а не вы на меня. Я должен ругать вас, потому что ваш сын оскорбил моего мальчика!
Симон. Он не мой сын, черт побери, он мой племянник!
Апфельбаум. Сын вашего брата?
Симон. У меня нет братьев. Он сын брата жены.
Апфельбаум. Простите, забыл спросить, как ее здоровье?.. И… ее мамы? Даниэль говорил мне, что она здесь, с вами, да?
Симон. Все здоровы, спасибо. Может, покончим с любезностями?
Апфельбаум (кивает и, не переводя дыхания, с силой произносит). Ну что мне делать? Что мне прикажете делать? Чем меньше он ест, тем больше толстеет. А худые дети не любят толстых детей, почему так, поди пойми… К тому же у него еще и очки, а дети без очков ненавидят детей в очках. Но если снять очки, он на все натыкается и падает. Что я могу поделать? Что? А потом, он хорошо учится! Даже отлично! Стоит ему прочесть страницу — и он ее уже запомнил. Пусть он эту страницу не читал, а только перевернул, он все равно уже знает ее наизусть. На катехизисе он через три урока опередил всех… Это так просто, говорит он мне, если бы ты знал, папулечка… Не говорить же мне ему: Даниэль, если хочешь, чтобы к тебе хорошо относились, не учись! А потом, он не любит драться, не любит и не умеет, да, да, да! Вот вы умеете?
