3ина. А что, собственно, такое анархист?
Мотл (обеспокоенный). Мишель, костюм тебе не годится?
Мишель. Да нет, годится, годится, это я ему совершенно не гожусь… Знаешь, Морис, чем больше я об этом думаю, тем тверже уверен: живи я в это время во Франции, я бы не принял сторону Дрейфуса…
3ина. Ну как ты можешь так говорить, милый мой мальчик? Умный человек называется, а говоришь глупости…
Мишель. По мне, еврей, который рвется служить в армии, может иметь только одно оправдание — шпионаж!.. Поскольку ты утверждаешь, что он невиновен и рвался из чистого идеализма, он, по моему мнению, заслуживает глубокого презрения, я плюю на него, окончательно!
Пауза.
Морис. Итак, опять на том же месте? Уже несколько месяцев ты обеими руками держишься за эту идею… Тебе не хочется, чтобы еврей был капитаном! Ты, следовательно, принимаешь только один сорт евреев, тех, которые тебя устраивают, успокаивают твою совесть… а другие, значит, плохие?.. Во все времена были еврейские солдаты! Были они в польской армии, во время французской революции были во французской, у самого Наполеона было несколько офицеров-евреев… Были они и в России, есть и сейчас в Красной армии, и, будь спокоен, все они выполняли свой долг, все убивали, грабили, мучили других, как все остальные солдаты, когда это требуется… Разве оттого они в меньшей степени евреи, чем ты да я, нет, это такие же люди, как ты и я, люди, просто люди!..
Мишель. Извини, но я не человек, я происхожу из старинной породы кроликов, кролик я и горжусь этим…
Морис. Ладно, хватит, перестань привередничать, давай…
Мишель. Я не привередничаю, я просто ничего не ощущаю, вот и все…
Мотл. Подожди немного, ты ведь только что его надел…
Морис. Ну, посмеялись, и будет, за работу, за работу, надо поработать… цель близка, засучим рукава и перестанем спорить.
Мотл. А Арнольд?
Морис. Что Арнольд?
Мотл. Его костюм готов, он что, мерить не будет?
Морис. Но если его здесь нет…
Мириам. Вообще-то он должен быть, правда, Зина?
3ина. В принципе… да, но я не знаю… впрочем…
Морис. Мы не будем ждать, пока господин Арнольд соблаговолит бросить покровительственный взгляд на свой костюм, так или иначе, поскольку не все предупреждены относительно сегодняшнего вечера, мы устроим еще один прогон в костюмах. Ты отметил, что надо поправить в костюмах Мишеля и Мириам?..
Мотл. Да, да… отметил… шлицы… шлицы… И не волнуйся, моя записная книжка не потеряется…
Стучит себя по голове.
Входит <b>Арнольд</b>.
Глядите на него, Эмиль всегда вовремя, я тебя жду, твой костюм готов…
Арнольд. Ах, если бы только вы знали… если бы вы знали…
Морис. Что еще, сгорела твоя лавочка, а у тебя страховка не в порядке?
Зина. Брея клиента, ты нечаянно отхватил кое-что лишнее? Само собой, ты ведь говоришь не умолкая, все время жестикулируешь и совершенно не смотришь на то, что делаешь… Это неизбежно должно было случиться…
Мотл. И после этого он удивляется, что клиентов у него становится все меньше… Оказывается, он не только умучивает их своими россказнями, но подвергает опасности их жизнь…
Арнольд. Вы можете изгиляться до скончания веков, банда идиотов… Язык вам дан для маскировки: чтобы не было заметно, что у вас есть голова… А если бы я имел кое-что под шляпой в виде головы, ни за что бы сюда не пришел… Я же узнал кое-что… нечто… бежал вас предупредить… и вот что слышу в благодарность — одна пустая болтовня!..
Морис. Что там еще произошло?
Арнольд. Это ужасно, ужасно!..
Морис. Что?
Арнольд (шепотом). Мне сказали, что мясник…
Зина (тем же тоном). Какой мясник — Абрам или Борух?
Арнольд (также шепотом). Ни тот, ни другой, мясник-гой… богатый мясник рядом с синагогой гоев, то бишь рядом с церковью…
Зина (кричит). Ну и что ты нам морочишь голову с этим гоем-мясником?..
Арнольд (тоже кричит). Если ты дашь мне договорить, то, может быть, узнаешь?
Морис. Хорошо, хорошо, рожай, но побыстрей, мы не можем больше терять время… каждая секунда на счету.
Арнольд (шепотом). Вчера этот мясник заметил, что жена наставляет ему рога с его первым приказчиком!
Мотл (шепотом). Мясник-гой имеет первым приказчиком еврея?
Арнольд. Кто тебе сказал, что он еврей?
Мотл. А что, нет?
Арнольд. Только этого еще не хватало, да если бы он был еврей, черт побери, я уже давно был бы в поезде.
3ина. Но тогда зачем же ты нам заливаешь про этого мерзавца-мясника, про его мерзавку-жену и про его мерзавчика-приказчика!
Арнольд. Вы и в самом деле ничего не понимаете. Этот мясник — член лиги борьбы за чистую Польшу…
Мотл. Это еще что такое?
Морис. Какая разница, нам-то какое дело до всей этой истории?
Арнольд. Сегодня… ладно, по порядку, чтобы все было понятно… эти… забыл, как они называются… они все на улице, маршируют там гуськом, и носят с собой на кресте свою суперзвезду, и поют, и кричат, и страшно возбуждены…
Мотл. Но если Богу угодно пустить их хороводом, нам-то от этого что?
Зина. Ведь сегодня праздник Вознесения?
Арнольд. Видишь ли, в любом случае для нас это нехорошо…
Мотл. В течение многих лет все было хорошо!
Арнольд. Да, но только вчера вечером, когда мясник застал свою жену и первого приказчика в полном разгаре…
3ина. До меня дошло: его жена — еврейка!
Арнольд. Да нет же, почему все вы обязательно желаете, чтобы в этой истории был замешан еврей… И с каких это пор еврей должен обязательно что-нибудь сделать, чтобы на него попадали все шишки? Нечего тогда играть пьесу про Дрейфуса, если вы не понимаете, каким образом все это происходит, даже когда события у вас у самих на носу…
Мотл. Он что, спятил? Какие события у нас на носу?
Морис. Но пока-то мы можем порепетировать?
Арнольд. Не хотите понимать? Как можно репетировать, когда… Я, во всяком случае, ничего не могу делать, я слишком нервничаю, у меня повсюду болит, я заболеваю, мне, наверное, надо вернуться домой, и лечь в постель, и поставить банки… Мириам, ты идешь со мной ставить банки, Зина, ты тоже поможешь ей… Говорят, сегодня утром кюре произнес ужасную проповедь, чтобы доставить удовольствие мяснику, — о чистоте, морали, и прочее, и прочее…
Морис. Это его ремесло!..
3ина. Ну, Арнольд, не стоит доводить себя до такого состояния; так или иначе, чему быть — того не миновать, так что?
Сцена седьмая
Ночь. Вдали слышны песнопения и патриотические марши, исполняемые хором. <b>Залман</b> на складном стульчике сидит около двери и читает газету на идише. На эстраде <b>Мишель</b> и <b>Мотл</b>, в костюмах, под беспокойным и критическим взором <b>Мориса</b> репетируют сцену разжалования. <b>Зина</b> и <b>Мириам</b> прилежно сидят рядом с Морисом. <b>Арнольд</b> нервно ходит взад и вперед, потирая руки и бормоча что-то неразборчивое.
Морис. Арнольд, если ты не можешь прекратить твое безостановочное движение и постоянное жужжание, тебе лучше уйти домой…
Арнольд. Уйти домой? Мерси! Слишком поздно!.. Ты не слышишь, они уже в нашем квартале, и это будет продолжаться всю ночь… они будут петь… будут пить… а потом первый, на кого они нападут… нет, нет, я здесь останусь, даже если ты меня выставишь за дверь, я не уйду…
