Сцена шестая
Конкуренция
1948 год. Первая половина дня. Место за гладильным столом пустует. <b>Жизель</b>, стоя, работает за раскроечным столиком. <b>Мари</b> на последнем сроке беременности.
Жизель (не отрываясь от работы). Я ей сказала: вот выйдешь замуж, тогда делай, что хочешь, а пока еще командую я…
Мари. И что она вам на это ответила?
Жизель (пожимая плечами). Ничего. Она уже была на лестнице. Я даже не уверена, что она слышала.
Мими. Ну уж! Чтоб не услышать твой лай!
Жизель. Ой, а сама-то.
Мари. Вообще, знаете, в ее возрасте все хотят погулять, это естественно. Замужем такой возможности уже не будет…
Мадам Лоранс. А вы что, тоже не прочь погулять в вашем интересном положении?
Мари. Я этого не говорила…
Жизель. «В ее возрасте»… Я в ее возрасте, между прочим, не гуляла!
Мими. И вот, как видишь, результат.
Жизель смотрит на нее непонимающе.
Ты что, хочешь, чтоб твоя дочь стала такой, как ты?
Жизель. А что, я вполне. Есть хуже. Мне грех жаловаться!
Мадам Лоранс. Во всяком случае, вы выглядите моложе своих лет.
Жизель (обиженно). И на этом спасибо. (Пауза. Жизелъ ворчит себе под нос.) Гулять, гулять — у всех одно слово на языке. А я вот люблю сидеть дома, вот так…
Мими. И лаяться с благоверным?
Жизель. Почему? Мы не только лаемся.
Мими. А, понимаю, понимаю: грубые ласки с побоями! (Мурлычет мелодию «Явы».)
Симона (обращаясь к Жизели). А как младшая?
Жизель. О! Тут никаких проблем.
Мими. У этой еще зуд не начался…
Жизель (Мими). Господи, как же ты умеешь все опошлить. Сразу видно, что у самой нет детей… (Обращаясь к Симоне.) Учится она неплохо… ну, в общем… все нормально. Постучим по дереву… Дай Бог, чтоб и дальше так продолжалось…
Мари. А как вы хотите — чтоб ваши девочки куда потом пошли?
Мими (скривив рот, чтоб было слышно только Симоне и Мари). На панель, куда ж еще!
Жизель. Ну как вам сказать, я на свою судьбу в общем не жалуюсь, но все-таки не хотелось бы, чтобы они тоже весь день напролет орудовали иголкой. Вы уж меня извините за откровенность, но, действительно, интересного в такой жизни мало… Нет, для них я бы пожелала совсем другого: чтоб освоили швейную машинку! Это не так утомительно, лучше оплачивается и вообще интересная работа, согласитесь.
Мими напевает куплет «Мама строчит, папа шьет».
Мадам Лоранс. Моторист? Но это ведь мужская профессия?!
Жизель. Там, где я раньше работала, за машинами сидели и мужчины, и женщины.
Мадам Лоранс (упрямо). Это мужская профессия.
Мими. А что, теперь на педаль нажимают яйцами?
Мадам Лоранс испускает негодующее «ах!», в то время как остальные мастерицы разражаются смехом.
Мадам Лоранс. До чего же приятно с вами беседовать на серьезные темы. Сразу видно, что именно вас волнует…
Мими. Это вы насчет яиц? Волнует, но не больше, чем все остальное, скорее даже меньше… Просто я вас так поняла…
Мадам Лоранс (сквозь зубы). Вечно какая-то грязь…
Мими. Почему же грязь, мадам Лоранс? Просто их, как и все остальное, требуется время от времени споласкивать, а иначе, конечно, появляется запах. Вы объясните мужу: когда он моет свою задницу, пусть не забывает смочить половые органы.
Все уже буквально рыдают от смеха. Мадам Лоранс в ужасе затыкает уши.
Мадам Лоранс. Пожалуйста, немедленно замолчите, замолчите! Оставьте меня в покое, я жалею, что вообще открыла рот. Бог мой, да что же это такое! Бог мой, Бог мой! (Бросает шитье и бежит к двери.)
Мими. Кстати, он тоже годится в мотористы.
Мадам Лоранс в дверях сталкивается с <b>Леоном</b>. У того под мышкой пиджак.
Жизель (она не разобрала последних слов Мими и выясняет у Симоны и Мари). Что? Что она сказала?
Те не могут говорить: плачут от смеха. Сама же Мими теперь сосредоточенно работает, не реагируя на мольбы Жизели повторить последнюю фразу. Леон с удивлением смотрит на Симону, Мари и Жизель, которые, забросив работу, изо всех сил сморкаются в носовые платки.
Леон (осведомляется). Что у нас тут: смех или слезы?
Мари. Ой, месье Леон, мы уже и сами толком не знаем. (Стонет от смеха.)
Жизель. И то, и другое, что-то вроде коктейля.
Мими (с серьезным выражением лица). Невозможно их утихомирить. Я уж и так и сяк стараюсь, но бывают дни, когда… (Жест, показывающий ее беспомощность.)
Леон (сохраняя несвойственное ему хладнокровие, дожидается, пока не вернется в мастерскую и не водрузится на свой табурет мадам Лоранс, и только тогда приступает). Итак… Дорогие дамы, как, по вашему мнению, на кого мы здесь работаем — на живых или на покойников? (В ответ молчание. Леон разворачивает пиджак, так чтобы все могли оценить убогое качество продукции.) Если мы шьем на покойников, то я готов признать, что это замечательное изделие… Но, между нами, покойник может прекрасно обойтись без одежды, вы согласны? Ему достаточно какого-нибудь лоскута: замотают и… хоп в яму… А можно даже сэкономить на лоскуте и на яме. Такое тоже случалось, верно?.. Но если мы все-таки шьем на живых, надо иметь в виду, что живому неизбежно понадобится проделывать некоторые движения, например шевелить руками, садиться, дышать, вставать, застегиваться, расстегиваться. Я не говорю о военном времени, когда живому, чтоб остаться в живых, нередко приходится поднимать вверх обе руки — и обязательно одновременно! Нет, я говорю о самых обычных жестах, совершаемых в самой обычной жизни и в самой обычной готовой одежде. Взгляните на это изделие. Месье Макс прислал мне его назад с записочкой, которую он подколол к обшлагу. И вот что там написано: «Это сшито на покойника». (Показывает всем записку и продолжает.) Написано крупными буквами!.. Едва покупатель надел этот пиджак… как подкладка на рукаве, да-да, мадам Симона, подкладка на рукаве лопнула. Конечно, я понимаю, это не смертельно, и по этому поводу не надо сразу плакать, такое бывает. Продавец так и сказал покупателю: такое бывает, попалась гнилая нитка, слабая строчка, ну в общем… Но потом, когда покупатель попробовал пиджак… (жестом показывает, что покупатель попробовал его застегнуть)… все пуговицы попадали одна за другой. Тогда покупатель машинально перевел взгляд на петли, да-да, мадам Мими, вы тоже посмотрите на них. Это называется ручная обметка?
Мими. А что в них плохого?
Леон. А то, что кривые, косые и врастопырку… вот что в них плохого!.. Потом покупатель поднял глаза кверху и увидел себя в зеркале. И тогда он сорвал с себя этот шедевр, выскочил из магазина и сломя голову бросился в магазин напротив — к конкурентам… Может, вы уже слышали про таких — про конкурентов? Это люди, которые делают ту же работу, что и вы, но лучше и продают дешевле, потому что у них меньше накладных расходов… Так вот, когда хозяин магазина увидел, как от него удирает клиент, он всю только что полученную партию товара отправил назад месье Максу — прямо в рожу, вместе с этой записочкой. И точно так же, как его клиент, со всех ног бросился к другому поставщику — конкуренту Макса. Месье Макс получил товар, осмотрел и позвал меня. Я, в свою очередь, тоже осмотрел и вынужден признать, что заказчик прав: работаем на покойников! (Пауза. Леон продолжает все в том же тоне учителя, разговаривающего с учениками.) Должен предупредить: те из вас, кто собирается продолжать обшивать мертвых, будут это делать в другом месте… С этого дня мое ателье обслуживает исключительно здравствующих. А они — вы уж мне поверьте на слово! — сегодня свои денежки зря тратить не желают. Прошли времена, когда можно было всучить им любую халтуру: пальто с двумя левыми рукавами, пиджак с застежкой на спине и прочее. Все, хватит… Война давно окончена. Хотя, впрочем, может, нам так повезет, что скоро начнется новая: в мире, куда ни глянь, сплошная тишь да гладь… Так что вот: мы больше не в послевоенном времени, теперь снова время предвоенное, все вернулось на свои места, все снова покупается и продается, и всему своя цена! Говорят даже, что скоро отменят карточки, так что никаких ограничений… С этого дня я требую от вас минимум добросовестного отношения, слышите, минимум! (Напяливает на себя пиджак, который ему явно велик и висит со всех сторон.)… Любуйтесь, любуйтесь! И это называется полуиндивидуальный пошив! Одно плечо еще в подвале, другое уже на чердаке… Иногда, мадам Лоранс, на работе невредно и за собой последить, а не только за тем, что делают другие…
