Лея. Что еще?
Симон. Я могу повернуться? У меня, как бы это сказать, рука застряла под коленкой.
Лея (со вздохом). Вертись, как хочешь, только оставь меня, наконец, в покое, черт возьми!
Симон (помолчав). Ну так я повернусь, ладно? Держись крепче, товарищ!
Кровать скрипит. Лея вздыхает. Симон ворочается с боку на бок и под конец широким взмахом руки обнимает жену. Она его отталкивает.
Лея. Ты с ума сошел! (Ни слова не говоря, он еще крепче обнимает ее. Лея отбивается.) Нет, ты действительно спятил, оставь меня!
Симон (еще крепче обнимает ее, а она отбивается). Поди тут разберись! Ты говоришь, что мне можно повернуться, а когда я поворачиваюсь, ты вопишь.
Лея (продолжает отбиваться). Ты с ума сошел, тут же мальчишка на столе рядом спит!
Симон. Ну, он же спит, а кругом темно!
Лея (в бешенстве). Прекрати, маму разбудишь. (Она вырывается и вскакивает с кровати.)
Симон (возмущенно). Маму…
Лея (стоит у кровати). Ты действительно считаешь, что сейчас самое время?..
Симон (отворачивается). Вечно у тебя не время, вечно мама…
Лея подходит к двери, распахивает тяжелую деревянную створку и выглядывает наружу.
Что ты там делаешь?
Лея. Подышу воздухом, с твоего позволения. (В комнату врывается ночная свежесть. Лея, с порога.) Еще совсем темно.
Симон. Ты простудишься.
Лея. Мне жарко.
Она высовывается в дверь и обмахивается так, словно задыхается от духоты.
Симон (ворчит). Не хватает только, чтобы ты заболела…
Лея. Там так красиво.
Симон. Смотри, подцепишь какую-нибудь заразу!
Лея (повторяет). Так красиво…
Симон. Я это уже слышал; закрой, тебе говорю: мне холодно!
Лея. Звезды…
Симон. Благодарю, в Париже тоже были звезды!
Лея (пожимает плечами). Значит, завтра будет хорошая погода.
Симон. Ты ляжешь или нет? «Завтра будет хорошая погода», — как парижское радио.
Лея в сердцах толкает дверь, та закрывается, но не полностью, так что ночной свет проникает в комнату, придавая ей нереальный, фантасмагорический вид.
Лея (подходит к кровати). Подвинься, марш на свою сторону…
Симон (отодвигается). А я думал, что мы в свободной зоне…
Лея (ложится; немного помолчав). Знаешь, правда очень красиво.
Симон. Что красиво?
Лея. Природа, деревья, ночь.
Симон. «Природа, деревья», это все их штучки, а ты и клюнула? «Это красиво…»
Лея. Их штучки? Что за штучки?
Симон. Да все это! Природа, деревья, луна, звезды, небосвод, теплый воздух, птички, толстые коровы, фауна, флора — все часть их чертовой пропаганды, «возврата к земле», все…
Лея. Ладно, завтра поговорим… Спокойной ночи.
Симон. Да, да, именно так, спокойной ночи!.. По сравнению с четырнадцатым годом они делают успехи! Дают сами себе пару затрещин, быстренько подписывают перемирие и начинают воевать со штатскими. Для них это труда не составляет, да и для природы полезнее. И раз уж мы об этом заговорили, советую тебе попользоваться их драгоценной природой, коль скоро мы забрались в эту глушь. Потому что, если мы когда-нибудь отсюда выберемся, поверь мне, столько зелени ты никогда больше не увидишь. Мы никогда, слышишь, никогда никуда не уедем с бульвара Барбес. Будем прогуливаться от Шато-Руж до Маркаде, и ни шагу дальше. Ну, может быть, в праздник сделаем небольшой крюк до Анверского сквера или до Восточного вокзала выпить стаканчик в «Экю-де-Франс»…
Лея. Нет, ты положительно свихнулся. Я сплю, какой еще «Экю-де-Франс»?
Симон. Вот именно, ты спишь, а я бодрствую!
Лея. Бодрствуй, если хочешь, но молча…
Симон. По крайней мере, туда зелень не доберется! (Лея энергичным движением начинает поправлять свою импровизированную подушку и вдруг замирает. Симон встревожен.) Ну, что там еще?
Лея (шепотом) Ты разбудил маму!
Симон. Я?
Лея. Да, ты. Кто же еще? Папа Римский? А все твои идиотские выходки!
Из-за перегородки слышны голоса:
— Морисетта?
— Да, мамусечка.
— Который час?
— Четыре или пять, я не знаю; спи, спи.
— Спи? Это я должна говорить «спи»; мать должна говорить дочери «спи», а не дочь матери. (Пауза, мать продолжает.) Лея засыпала сразу, а ты, стоило мне сказать «спи», начинала прыгать и скакать в кроватке: гоп, гоп, гоп — и кричать, а когда наконец засыпала, то продолжала кричать во сне; соседи с ума сходили. «Что происходит, что у вас случилось, мадам Шварц?»
— «Ничего, ничего, это моя Морисетта во сне кричит». А твой отец только смеялся. Доктор Клейн всегда говорил: «Это глисты», — но твой отец возражал: «Нет, это нервы, а не глисты». Как они ссорились! «Месье Шварц, разве я даю вам советы, как кроить одежду?..»
— Спи, мама, спи!
Мать начинает петь колыбельную. Ее напевные звуки напоминают идиш, на котором и разговаривают <b>мадам Шварц</b> и <b>Морисетта</b>. Симон и Лея, замерев, слушают.
Симон (словно очнувшись от кошмарного сна). Лея, прошу тебя…
Лея. О чем?
Симон. Убеди ее не говорить больше на идише, пожалуйста. (Лея вздыхает. Колыбельная звучит все громче. Симон срывается на крик.) И будь любезна, не вздыхай, когда я с тобой говорю!
Молчание. Колыбельная смолкает. Теперь прислушиваются за перегородкой.
Лея (сдавленно шепчет). Симон, ночью, в доме, затерянном в…
Симон (прерывает ее). Ночью, днем, на улице, дома — нигде никто не говорит на идише, ясно? Никто больше не говорит на идише. Забыли, прекратили, заговорили по-французски. (Помолчав.) Черт, я же не прошу ничего особенного. Только одного, только одного! (Лея рыдает, зарывшись головой в постель. Симону становится ее жалко.) Ну ладно, ладно, если нас оставят вместе, поговорим об этом в Дранси, давай спать…
Лея. Даже когда она молчит, тебе кажется, что она молчит, как старая еврейка…
Симон. Пока пусть помолчит. А там видно будет…
Лея (перебивает его). Когда она начинает говорить по-французски, ты кричишь, что так еще хуже.
Симон. Пусть объясняется знаками, как глухонемые. (Лея не отвечает. Симон продолжает.) Тогда незачем было брать фамилию Жирар и обзаводиться фальшивыми документами. Ждали бы их дома, там все же было удобнее.
Лея (встает с кровати). Включи!
Симон. Что включить?
Лея. Свет!
Симон (ворчит). Тебя не поймешь: погаси, включи… (Неохотно зажигает свет. Лея одевается.) Что ты еще задумала?
Лея. Одеваюсь, ты же видишь?
Симон. Вижу! Но зачем?
Лея. Пойду прогуляюсь.
Молчание.
Симон (кивает). Если табачная лавка на бульваре Барбес открыта, будь добра, купи мне две пачки табаку «Капрал» и папиросной бумаги.
Лея. Будь добр, оставь меня в покое со своим бульваром и папиросной бумагой!
