Третий раз уже за день приходилось Илье рассказывать о том, что он увидел и узнал в Березовке. Но даже и в третий раз говорить об этом спокойно он не мог.

— Да что ты так переживаешь-то? — сочувственно усмехнулся Оданец. — Наладится! — Поправился: — Наладим!

Больше всего понравилась и запомнилась ему история с колотушкой. Даже захотелось по приезде рассказать ее жене.

При въезде в город Илья попросил Оданца остановиться.

Сразу же за дорогой начиналось опытное поле техникума, а еще дальше, вдоль реки, тянулся вековой липовый парк. В этом парке Илья иногда поджидал Тоню с занятий, там была у них своя условленная скамейка.

Время — вечер, и вряд ли Тоню застать в техникуме, но, чтобы знать наверняка, он решил попутно заглянуть туда.

Парк только-только начинал оперяться новой молодой листвой. Вблизи темные стволы и сучья виднелись еще довольно четко, но чем дальше, тем плотней их покрывала нежно-зеленая сетка. Внизу набирала силу острая молодая травка, постепенно забивая грязно-желтую, прошлогоднюю, протыкаясь своими шильцами сквозь плотный слой палого листа.

По дорожкам парка изредка проходили юноши и девушки, которым Илья и раньше, бывая здесь, и вот теперь немножко завидовал. Завидовал и их еще не растраченной зеленой молодости, и их будущей профессии. Профессия агронома, преобразователя природы, казалась Илье такой же благородной и смелой, какими считаются профессии каких-нибудь первооткрывателей или полярников.

Сам того не замечая, Илья шел быстро, будто боялся куда-то опоздать. Вон уже показались сквозь деревья белые колонны здания техникума. А вот, в сторонке, виднеется и та заветная скамейка. Кажется, на ней сейчас сидит какая-то старуха и вяжет… Нет, не на ней, на соседней, их скамейка свободна.

Чтобы немного отдышаться, Илья решил на минутку присесть. Он свернул в сторону, сел посредине скамьи, как бы давая понять, что она занята вся, и достал трубку.

Год назад, ранней весной, пришел он первый раз с Тоней в этот парк.

Группа студентов техникума явилась на завод сельскохозяйственного машиностроения, где работал Илья, на экскурсию. Показать завод экскурсантам поручили Илье. Он долго водил их из цеха в цех, объяснял, где, что и как делается. Под конец Тоня с подругой замешкались в одном из цехов и отбились от товарищей. Илья проводил их до проходной, а потом чуть дальше, еще дальше… День был теплый, солнечный, по мостовой бежали ручьи, и весело было шлепать по лужам, ощущать на лице, на руках ласковое солнечное тепло… Так, незаметно они и дошли до этого парка…

— Дяденька, двадцать копеек не хватает, — где-то совсем рядом услышал Илья и обернулся.

Сбоку скамейки, не рискуя подходить близко, стоял мальчуган лет восьми в изрядно заношенном спортивном костюмчике и большой, не по росту, кепке. Кепка оттопыривала уши, и козырек, чтобы не падать на глаза, был лихо, почти торчмя, заломлен. Где-то Илье уже приходилось встречать эту чумазую плутоватую мордочку под лихим козырьком.

— Куда ж это тебе не хватает столь значительной суммы? — нарочно мудрено и строго спросил он, продолжая разглядывать паренька. А тот, соображая, поглядел влево за кусты, где стоял в выжидательной позе, видимо, такой же неимущий дружок, перевел глаза на лоток с мороженым и ответил не очень уверенно:

— На билет… в кино.

Теперь Илья вспомнил, где встречал этого юного любителя кинематографа. Встречал здесь же, в этом парке, год назад. Он так же вот вырос, точно из-под земли, и с такой же просьбой, когда Илья только-только собрался поцеловать Тоню. Раздосадованный, он сердито цыкнул на мальчишку, и тот поспешно убежал, а Тоня рассмеялась и сама поцеловала Илью…

Илья сделал вид, что роется в карманах, затем встал, подошел к мальчишке и схватил его за руку:

— А ну-ка, приятель, пойдем со мной.

Мальчик струхнул, хотел вырваться, но, убедившись, что держат его крепко, понуро поплелся с Ильей. В некотором отдалении, с опаской поглядывая по сторонам, следовал дружок.

Когда поравнялись с мороженщицей, Илья все так же сердито и строго сказал:

— Вот что, тетя, дай-ка нам по две порции мороженого. — И, уже обращаясь к мальчишке, спросил: — Ты какое любишь? Шоколадное? И дружок твой тоже? Вот и хорошо!

Илья отдал мальчишке все четыре брикета и сдачу:

— Это на билет, — нахлобучил по самый подбородок фуражку. — До новой встречи, — и, не оглядываясь, пошел к техникуму.

В одной из аудиторий он нашел Тонину подругу, но самой Тони в техникуме не было.

Илья сел в трамвай и, с удовольствием глазея по дороге на давно не виденные улицы и скверы, доехал до дому.

Тоня стирала. Она открыла дверь и прямо мокрыми руками обхватила Илью за шею. Он почувствовал через рубашку упругое касание ее груди, а на губах солоноватый привкус слез. Он слышал, как бьется ее сердце: неровно, толчками.

— Что ж ты не сообщил? — тихо спросила Тоня. — Я бы неделю радовалась — нынешний день ожидала… А то видишь — стираю, ничего не приготовлено.

На лице ее было написано такое неподдельное огорчение, что Илья рассмеялся.

— Ну, пока иди в комнату, а я сейчас все уберу… Подожди, — она еще раз прижалась к нему. — Даже и не верится, что ты дома… Четыре месяца — легко сказать…

Илья вошел в комнату и одним коротким взглядом охватил все вещи в ней. Все было так, как и четыре месяца назад, даже календарь, по совпадению, показывал то же число, в какое Илья уехал. Разве что на столике прибавилась его карточка. Ее раньше не было.

Илья ходил по комнате, перебирал книги, словно хотел убедиться, что и они те же самые. Потом пришел со смены отец, и они с ним мылись в ванной.

За это время Тоня сбегала в магазин, приготовила ужин.

Приятно разморенные, они полулежали с отцом на диване и курили.

— Ну, как нравится на новом месте? — спросил отец.

— Да ничего, пока нравится: простору много, люди хорошие.

Отец улыбнулся.

— Кровь, Илюха, в тебе заговорила. Крестьянская кровь. Я вот, считай, чуть не тридцать лет из деревни, а и до сих пор она мне во снах снится и нет-нет да и потянет, позовет к себе… Давай обживайся. Может, и я к тебе приеду, все равно скоро на пенсию…

Накрывая на стол, Тоня зачем-то вышла в кухню.

— Не знаю я ваших дел, — кивая на дверь, в которую вышла Тоня, сказал отец, — но мне, признаться, жалко ее. Скучает. Больно скучает… Ну, давай подвигаться ближе к столу.

Тоня вернулась, и сели ужинать. Отец налил Тоне вина, а себе с Ильей водки.

— Что же, со встречей. Теперь не часто видеться приходится…

Он посидел еще некоторое время, потом ушел к себе спать.

Илья потушил верхний свет и оставил одну настольную лампу. Комната от этого стала меньше и уютней. Тоня села с ногами на диван и, облокотившись на подушку, покрутила ручку приемника.

Плавная, чуть грустная музыка заполнила комнату, заплескалась звучными волнами, то затихая, то снова нарастая. Слышалось в ней что-то очень близкое, знакомое, рождались на время исчезнувшие из памяти, но дорогие сердцу картины.

Илья налил еще. Вино искрилось в гранях рюмок, отливало темным янтарным цветом.

— За что? — поднимая рюмку, спросила Тоня.

— За то, чтобы мы всегда были вместе, — ответил Илья и поднял свою.

Тоня слегка запрокинула голову, и, когда допивала вино, подбородок, с ямочкой посредине, оказался перед самыми глазами Ильи. Илья поцеловал эту ямочку. Тоня опять обхватила его за шею, и ее мягкие волосы защекотали лицо.

По радио лился вальс из «Щелкунчика» с его узорными вариациями и тонкими, неуловимыми переходами.

— А помнишь, Илюшка, в парке мы на лодке катались — его передавали?

Да, Илья хорошо помнил все, что у них было с Тоней. Но в эти воспоминания врывались вдруг Новая Березовка, разговор с Оданцом, каждодневные дела МТС. Он старался не думать обо всем этом, а в сознании сами по себе возникали вспаханные и засеянные поля, образы людей — его новых товарищей… Видимо, новое постепенно начинало входить в его жизнь и пускать крепкие корни…