Ночью они просыпались дважды — в первый раз Шольт доел овощную смесь и печенку, а под утро пришло время занятий любовью. Прикосновения снова стали осторожными, поцелуи — нежными, а стоны усталыми.

В половине восьмого Шольт засобирался.

— Пойду, отправлю Йошу в школу. А то потом опять учительница начнет названивать, что он половину учебников забыл.

— Я выпью кофе и спущусь в кафетерий, — ответила Ханна, подставляя щеку для поцелуя. — Снежка должна написать список продуктов, надо заказать доставку.

Она полентяйничала в обществе чуть потускневшей розы и попискивающей висицы. Хвостатая половинка была довольна — считала, что заполучила волка навсегда. Ханну пока одолевала задумчивость — и не из-за того, что Шольт не озвучивал конкретных планов, рано еще. Она чувствовала, что между ними возникает нить связи. Крепнущая, превращающаяся в канат, способный тянуть вторую половинку на буксире, а в случае опасности вытащить с того света. Это немного пугало: а вдруг Шольт утащит ее куда-то не туда, заведет в тупик или столкнет в пропасть?

Все предания говорили, что истинная связь — дар богов, приносящий только благо. Действительно ли это истинная связь? Или голову вскружило обилие удовольствия? То, что ей в руки свалился запретный плод?

Ничего не решив, она привела себя в порядок, оделась, подкрасилась и спустилась в кафетерий. Ёжи и Снежка, отрабатывавшие последний день — пересменка была во вторник — уставились на нее с немым вопросом.

«Подсматривали, видели вчера, как мы в квартиру шли, — догадалась Ханна. — Не хуже Казимира с биноклем!»

Она ни словом не обмолвилась о личной жизни — твердо решила держать дистанцию и помалкивать, даже если ей будут задавать прямые вопросы. Утвердив список, она заказала товар, который должны были доставить к концу недели, перездоровалась с кучей знакомых и выскользнула из кафетерия, когда туда вошел полковник Новак. Взгляд волка ей не понравился — настойчивая попытка проникнуть в душу с тем, чтобы вызнать ее намерения.

«Альфа, — пожаловалась висице она. — Давит. Как будто наизнанку хотел вывернуть!»

«Он беспокоится о волке, — ответила та. — Ты боишься, что Шольт заведет тебя в тупик. А он — что ты обидишь волка. Это работает в обе стороны. А полковник тебя плохо знает».

Ханна фыркнула, огляделась по сторонам — потеплело, снег почти растаял, превратившись в серую грязь с неопрятными белыми кружевами — и увидела топчущегося под калиткой Шольта. В руках у него был пакет, из которого торчали повядшие перья зеленого лука.

— Что это? — спросила Ханна.

— Разное, — уклончиво ответил Шольт. — Можно сделать салат.

Судя по всему, он выгреб из своего холодильника то, что попалось под руку: три яйца, четыре картофелины, банку рыбных консервов и лук.

— Салат сделаю, — пообещала Ханна, оценив содержимое пакета. — Но, если ты не против, сначала сходим в магазин. Купим продуктов, чтобы я приготовила побольше.

Предложение Шольта обрадовало. Они оставили пакет на кухне Ханны, долго целовались в прихожей, потом пошли в универсам, где набили полную тележку продуктов — и для салатов, и для гуляша, и для супа, и для каши. Выяснилось, что отвращения к супам у Шольта нет, он недолюбливает только готовку Мохито. Белый рисовый суп — Ханна забыла купить томат и вычеркнула харчо — пошел на ура. Шольт съел две порции, вылизал тарелку и спросил, можно ли будет взять немного для Йоши.

— Пусть заходит и ест сколько пожелает, — предложила Ханна. — Если тебе принципиально нужно носить суп через дорогу, то, конечно, носи.

Таскаться с банкой Шольт не захотел, поэтому в обед, когда Ханна нарезала полную миску рыбного салата — картошка, лук, десяток вареных яиц, две банки скумбрии в собственном соку, майонез и тертый сыр — Йоша занял облюбованную табуретку на кухне, выложил им кучу школьных новостей, а, наевшись, уселся смотреть телевизор.

— Пусть потом уроки садится делать, — сказала Шольту Ханна, принимаясь за готовку гуляша. — Надо только пыль со стола стереть.

Вечером в квартиру к Ханне явился Мохито. С удовольствием съел подогретый суп, заполировал салатом и увел Йошу делать математику и спать, получив в нагрузку контейнер риса и гуляша. Шольт, пошептавшийся с Мохито, дождался, пока захлопнется дверь, и снова полез целоваться.

Как началось, так и повелось — страстные ночи сменялись днями, наполненными работой и готовкой, визитами Йоши, съедавшего обед и делавшего уроки то у Ханны, то у себя дома под присмотром Шольта. Наступил туманный ноябрь, ветер гонял по улицам можжевеловый дым, волки праздновали Камулов Покров, славя своего бога.

Шольт не говорил нежных слов, но в доме каждый день появлялись приятные мелочи: то цветы, то покровный оберег, то коробка конфет. Висица ликовала — повизгивала, приветствуя волка. Ханна была довольна, но чувствовала, что ей чего-то не хватает. Копилось мелкое раздражение: Шольт вообще не мыл чашки из-под чая, только изредка ополаскивал, если наливал молоко Йонашу. Выдавливал зубную пасту с середины тюбика, хотя ему каждое утро делали замечание. Взрыв произошел, когда Ханна нашла выброшенный в корзину для белья бритвенный станок. Шольт выслушал ее крики, и, вместо оправданий и обещаний исправиться, спросил:

— Мне уходить?

Ханна посмотрела на заляпанное зеркало в ванной, и, не обращая внимания на протест висицы, сказала:

— Да.

Она ощущала нить связи, не сомневалась, что Шольт вернется. И собиралась снова впустить его в дом, как следует промариновав за неопрятность.

Коса нашла на камень практически сразу. Шольт не считал себя виноватым и, похоже, ждал если не извинений, то особого приглашения. Судя по всему, он не обсуждал случившееся с коллегами и приятелями — Ханна не слышала шепотков, не замечала косых взглядов. Только полковник Деметриуш почему-то улыбался, а один раз легонько хлопнул ее по затылку газетой — наверное, перепутал с кем-то из спецназовцев.

Висица то ныла, то ругалась. Ханна перед выходом в кафетерий тщательно красилась, красиво одевалась и кокетничала с вояками и полицейскими, если Шольт отирался поблизости. Вечерами, чтобы отогнать подкрадывающуюся пустоту и чувство одиночества, она пекла — то пирожки с яйцом и луком, то кексы, то печенье. Пакеты с выпечкой она отдавала Йонашу. Волчонок благодарил, утаскивал добычу в логово, и, к счастью, не спрашивал, почему она перестала готовить обеды — Ханна бы не смогла подобрать правильные слова для объяснения. За это время Шольта, находившегося на больничном, успели принять в музей МЧС на должность временного экскурсовода, а через три дня с треском выгнать — за вспыльчивость и конфликтность.

Деметриуш привел Шольта в кафетерий после скандала. Усадил за столик на веранде, о чем-то долго шептался, потом отправил прочь, а сам остался с чашкой кофе и плошкой печенья на смальце. Минут через десять явились Розальский с Кшесинским — озабоченные и переругивающиеся на ходу: шел последний день Покрова, прихожане готовились к ночной службе, завершавшейся церемонией Срыва, а полицейские — к усиленному патрулированию улиц.

Увидев, как Деметриуш что-то рассказывает Розальскому, Ханна занервничала. Слов было не разобрать, но ей начало казаться, что полицейское начальство обсуждает ее персону и ссору с Шольтом.

«Не может быть. У них полно других дел».

Захотелось сбежать — на всякий случай — но она не успела. Розальский обернулся, нашел ее взглядом, позвал:

— Подойди на минуточку.

Ханна подошла с нехорошим предчувствием. Присела на любезно выдвинутый стул, сцепила пальцы.

— Теперь я хочу послушать тебя, — сухо сказал Деметриуш. — Что произошло?

Висица испуганно пискнула. Ханна завела речь о зубной пасте, ощущая, как от Деметриуша повеяло мертвенным холодком неприязни.

— Развлеклась на Покров, — сделал вывод он, не дослушав историю бритвенного станка. — Понял, бывает. Спасибо, что объяснила.

Ханна издала сдавленный звук и замахала руками — нет, мол, не развлеклась.