— Договаривай, раз начала.

— Я в тебе разочаровалась. Вот и всё. Ты такая же, как все. Может быть, лишь чуть более добрая, нарядная и душистая, чем прочие. А я думала, что ты похожа на мою маму. Только моя мама была ни на кого не похожей. Единственной. И я уверена, что для отца она таковой и осталась.

Икринка перестала любить Нэю и стала отдаляться. Не окончательно, но заметно. Нэя печально приняла её отношение, не пожелав ничего уже объяснять. Но что ещё она и могла объяснить? Если всё было сказано на пределе возможной откровенности. Икринка приходила только на примерки одежды, которые продолжала шить ей неутомимая швея-художница, но уже редко. Платья тоже перестали её волновать. И так натащила целый шкаф. Что в них? Антон же любил её безо всяких платьев. Ему всё равно, в чём она ходит. Могла бы и в той тунике ходить. Чего ради и выбросили? Нэя по-прежнему, встречая их с Антоном, бросалась к ним как к родным. Антон ей тоже радовался, а Икринка давно перестала, проявляя безразличие. От её былой дружбы, переходящей в любовь дочери к матери, ничего не осталось. Хотя и какая мать-дочь? Нэя и была-то старше всего на десять лет.

«Десять лет… да неужели столько лет прошло с того времени? Так много»? — задала она себе вопрос, впервые попав к нему в его загадочную башню. На самом верху зданий «Зеркального Лабиринта» существовали несколько надстроек пирамидальной формы, вроде мансард, примыкающих сверху к жилым помещениям тех, кто тут обитал. Неизвестно, кто и как использовал такие вот архитектурные излишества. Но Рудольфу пришла в голову идея устроить там свою спальную комнату. Прозрачные стены не были таковыми на самом деле. Материал, созданный по земной технологии, имел свойство экранировать то, что прятали стены.

У Нэи тоже была прозрачная стена в её жилище в сиреневом кристалле. Её материальность ощущалась лишь касанием руки. Она занавешивала стену шторками, хотя и понимала, что её никто не видит снаружи. Какой смысл, кроме освещения, имели подобные стены, не было понятно. Почему бы не сделать просто окна в стене? Оказалось же, что помещения внутри пирамиды обычные и квадратные. Это был куб, встроенный в призму. Три стены ничуть не прозрачные, а голубовато-синие и похожие на обычные стены, какими и бывают все стены в домах, разве что идеально гладкие и отполированные по загадочной технологии. Четвёртая стена, полностью прозрачная, открывала вид на город. Таким же прозрачным был и потолок, и сквозь него просматривалась вся конструкция крыши, уходящая вверх своим остриём.

Как выяснилось потом, и потолок и стену при желании можно закрыть светопроницаемыми, но непрозрачными жалюзи такого же тона, как и прочие стены. В одной из стен скрывалась дверь, выводящая на смотровую площадку, огибающую всю постройку по периметру. Так что можно было обойти всю пирамиду вокруг, чувствуя себя кем-то, пойманным в хрустальную ловушку и подвешенной незримой силой над лесопарком и жилым городком. Вентиляция и кондиционирование скрывалось где-то вверху. Отсюда хорошо просматривался бледно-фиолетовый в проблесках зелёного кристалл «Мечта», преломляющий в себе как в многомерном зеркале цветники и окружающий окультуренный лес. Отлично просматривалось и место на террасе, где она по утрам не так давно любезничала с Антоном. И хотя она догадывалась о том, что он мог отсюда её наблюдать, Нэя тем ни менее ощутила прилив стыда, вспомнив свои порхания вокруг недостижимого «Каменного Красавчика». Стоило ли удивляться теперь тому, какую ревность он накопил против неё.

— Ты часто наблюдал за мной до того, как мы стали вместе?

— Нет, — отозвался он безразлично, и неумелая игра выдала его.

— Ты ревновал меня? Ты же ревнивец, я знаю.

— Если знаешь, зачем провоцировала?

— Чем?

— Тем. Что обнюхивала его голые плечи, моя похотливая бабочка.

Нэя оскорбилась. — Я и в мыслях ничего тогда не держала. Любовалась лишь красотой Антона. На него все любуются, не исключая и старух. Ты же уничтожал меня своими взглядами при встречах. Я даже плакала иногда, ну за что он меня так презирает? А сам забрался ко мне как вор, безудержный и наглый, и меня же во всем обвинил, обозвал шлюхой, — она произнесла всё как бы шутя, но это вовсе не было шуткой. — Зачем вам прозрачные стены?

— Чтобы мы никогда не забывали о своей принадлежности к нашему коллективному разуму Земли и не выпадали из социума, как вы тут.

— Я не смогу привыкнуть. Такое чувство, что мы тут у всех на виду. У меня очень консервативное воспитание.

— Судя по твоим нарядам среди всех этих шаблонных людей, на правду мало похоже. Ты любишь быть не похожей на других.

Внизу на дорожках сновали люди. Мирок закрытого городка прятался в лесном массиве. Краснели и розовели высокие вершины столетних деревьев, почти доставая до невидимых стен с той стороны пирамиды, где здание окружал лес. Постель Рудольфа располагалась как раз у прозрачной стены.

— Зачем она стоит у окна? — она назвала стену окном, да та и была гигантским окном. — Я не привыкну, — капризно и даже властно она подвергала критике установки хозяина. — Наверное, такое чувство, что спишь на сцене. Как же тут… — сказать слово «любить», она не смогла. — Как будто всё будешь демонстрировать неведомому зрителю…

— А Гелии нравилось, — сказал он, чтобы позлить её. — Она даже жалела, что прозрачность односторонняя.

Нэя отвернулась от него. — Кто же был тут ещё?

— Кто бы мог тут быть? Ты же и сама знаешь про Гелию. После её гибели сугубо личная жизнь перестала меня занимать. Можно и так сказать, что вся моя прошлая жизнь была начисто стёрта с её исчезновением. Тебя устраивает такой ответ?

Она промолчала. Она не могла спросить про Азиру напрямик, да и нужно ли?

— Считай, что ты здесь первая в новой версии моей жизни, — промурлыкал он ласково у самого её уха. — А как насчёт меня? Я каковой по счёту?

— Знаешь сам. Как был, так и остался единственным… — Она слегка отстранилась, едва он попытался прижаться к её губам. — Мне стыдно. Будто всё будет происходить в стеклянном резервуаре, у всех на виду.

— Но это же иллюзия. Снаружи ничего не видно. Ты же знаешь…

— Я не готова…

— Если ты думала, что мы будем здесь только щебетать друг с другом, это странно. Ты же вполне себе взрослая девочка, успевшая и замужем побывать, да и я мало похож на стерильно-белоснежного ангела, как думаешь?

— А говорил вчера совсем другое… о дружбе…

— Да я не против! Иногда будем и щебетать как две птицы в хрустальном гнезде. Но сегодня я как-то не расположен к такому вот времяпрепровождению, поскольку я чрезмерно загружен, а всякий отрыв от моих обязанностей всегда риск. Ты понимаешь, на какие нарушения нашей внутренней дисциплины я иду ради тебя? Я и сплю-то не каждую ночь. Так что сегодня ты можешь возвращаться к себе. А утром поджидать на своей террасе ещё какого-нибудь любителя цветочных напитков. Я же, как ты помнишь, напитков такого рода не употребляю. Я не собираюсь тебя ни о чём умолять. Нет, ты свободна.

Она вышла в дверь, расположенную в одной из стен башни-мансарды, поскольку он сам же открыл её, демонстрируя внутреннее устройство того чертога, где и предполагалось их окончательное примирение и единение. Обошла вокруг и встала на том месте, где площадка повисала над лесом словно бы в пустоте. Ночной ветер грубо трепал вершины деревьев, их возмущённый шелестящий ропот был слышен отсюда, хотя сам ветер проникнуть в закрытую конструкцию не мог. Нэя поёжилась, представив, как неуютно и страшно сейчас за стенами, а она совсем недавно бежала одна вдоль кромки мрачного леса, подгоняемая ветром, пытаясь придержать тонкий лоскут шарфика, наброшенного на сложную причёску. Кстати, шарфик она так и обронила где-то, пока Рудольф тискал её у входа. Она протянула руку, уловив твёрдое препятствие, абсолютно незаметное для зрения. Незримые стены хрустальной ловушки препятствовали падению вниз, как ни прижималась она к ним лбом и раскрытыми ладонями.