Навалилась скука, какой никогда не ведала Нэя в неустроенной столице. Скука, свойственная всем обособленным, закрытым, упорядоченным и чрезмерно благополучным местам.

Но весна наступила. И однажды Нэя проснулась в утреннем розово-золотистом свечении, наполнившем через прозрачную стену всю её спальню. За одну ночь деревья оделись новой листвой, весь лесопарк возродился из склизкого и тёмного ливневого кокона, выпорхнул и расправлял своё ликование навстречу восходу. Утонувшие в дождях цветники и не думали гибнуть, они расправляли скомканные листья, отряхивались почти зримо и выстреливали новые разноцветные бутоны. Кристалл был наполнен тишиной, все спали в эту раннюю пору. Нэя подняла руки вверх над своей растрёпанной головой и, тряхнув волосами, сладко потянулась, как давно уже не делала. Её охватило желание любви, отринутые грёзы обступили со всех сторон. Где они были всё это время? Ей даже казалось, что свет имеет ощутимую плотность ласкающей мужской руки.

— Я простила тебя, — прошептала она, — ты обещал дать мне другие ощущения, а ты всегда выполняешь то, что обещал…

Из-за ближайших вершин деревьев, из просветов между ними выныривали острия надстроек на крышах «Зеркального Лабиринта». И одна из них, таящая за собою восходящее светило Магниус, но это по терминологии землян, а на местном языке — Ихэ-Олу, наполнилась концентрированным свечением. По её идеальным граням стекали золотые потоки, и эти светоносные ручьи заворожили Нэю. Это была хрустальная пирамида Рудольфа.

Хрустальная пирамида на крыше жилого помещения Рудольфа, — такие же торчали на крыше верхних жилищ и у всех прочих из управленческого, а по сути, командного состава земного десанта, — всегда вызывала усмешку у Антона. Более нелепой конструкции нельзя было и придумать. Крыша здания напоминала венец сказочного короля. У Антона в его жилье таковой надстройки не имелось. И он, поскольку никогда не был зван в гости ни к одному из вершинных обитателей, плохо себе представлял, что они делают там, в этих полностью прозрачных изнутри, но непроницаемых снаружи ни для чьего взгляда, вознесённых над вершинами леса, скворечниках? В какие игры они там играют? В заоблачных фараонов? Нет, аналогия хромала. Фараоны не жили в своих пирамидах. Если кто-то из рядового персонала земной базы в подобных жилых помещениях «Зеркального Лабиринта» и бывал, то обсуждать быт начальства принято не было. К Антону ребята ходили часто, но его обиталище находилось ниже этажом. Антону тоже хотелось совсем по-детски заглянуть туда, в те башни, но как-то случая не представилось. Добрый Франк на его вопрос, что у него там? — а у Франка тоже имелась надстройка на крыше, — ответил, что там пыль. И отлично понимая любопытство младшего сотрудника, проницательный доктор удовлетворить такое пустяковое чувство не пожелал. У Арсения же, по случайным обмолвкам одного из сотрудников, в его сверкающей мансарде хранилась груда древних, найденных им артефактов, включая окаменелые черепа и ещё какие-то костяшки. Вот это было ближе к сути, ведь существовали же теории, что пирамиды использовались в легендарной древности как склепы. Хотя и не факт. Арсений вообще был редкостный сыч, своё дупло считал неприкосновенным ни для кого, хотя как руководитель лучше и не пожелаешь. Никого не ругал, не тиранил, не заставлял, не воспитывал и прочие положительные «не». У Рудольфа там нечто вроде исследовательской лаборатории, где свалены какие-то ценные булыжники — это тоже было близко к сути подобной постройки. Где-то Антон вычитал, что пирамиды были своеобразными банками, где хранили сокровища. И что та самая пещера Али-Бабы, охраняемая могучим духом пещеры, и являлась пирамидой древности, отражённой в мифах и сказках. К Рудольфу тоже запросто не явишься, как бы он ни играл роль родного всем, хотя и требовательного отца. Всё это пронеслось галопом в его голове, в то время как сам он нёсся на вызов к шефу в его наземную резиденцию, встав непозволительно поздно и поднятый приказом явиться срочно.

Каждый входящий сюда понимал, тут царствует неисправимый уже сибарит. Кабинет, холл или приёмная, непонятно, что это было, помещение располагалось на поверхности в здании «ЗОНТА». Венд решал здесь свои задачи под прикрытием неких особых лабораторий, в которых никто из местных не работал. Но именно здесь он встречался с местной агентурой и с людьми из местной администрации городка в «садах Гора». Напоминало помещение небольшой филиал музея минералогии. В ячеистых сотах в стенах сверкали, искрились, пронзали входящего лучами кристаллы, минералы, образцы, отшлифованные и нет. Они играли гранями, туманились срезами, похожими на фантастические ландшафты. Было трудно понять, где образцы, где техническая составляющая рабочего кабинета. Всё сливалось в цветной хаос различных форм, плоскостей, и как он тут только ориентировался, где у него и что?

Антон сел в новую модель кресла, разработку местного дизайнерского мастерства, чтобы отдышаться от бега. Кресло упруго приняло форму тела: «Приятная штуковина», — отметил он мысленно, удивляясь себе, так как был равнодушен к мелочам интерьера. Венд внимательно всматривался в его непростительно заспанное и неумытое лицо проницательными глазами. В нём не замечалось расположенности к своему и ближнему, которого он сам же и вызвал. Он смотрел так, будто Антон вломился к нему без спроса и помешал ему. Короче, недовольно взирал, как на виновного. А уж в чём вина, то уж точно найдёт, за что пропылесосить. Да и не принадлежал он к категории обаятельных и располагающих к себе, что называется, «душа нараспашку» коллег. К нему нужно было привыкнуть, чтобы, если уж не полюбить, то хотя бы принять.

— Кажется, Арсений Тимурович окончательно переселился в свой фантомный мир, предоставив вас всех самим себе. Один из его сотрудников так и вообще переселился в столицу, став по сути трольцем, другой постоянно слоняется в пустынях, зарос бородой, и неотличим от подлинного уже отшельника, третий обустроил себе пещеру в горах и стал пещерным жителем, четвертый уехал в глухую провинцию и не подаёт оттуда и признаков жизни. Ты, кажется, скоро впадёшь в окончательную спячку. Арсению всё безразлично. Он же был подотчётен только Разумову, а того нет. Я для него и его коллег — пустое место. Но надеюсь, что тебя я из расслабляющего сладкого киселя вытащу.

Антон, в смущении от собственной недисциплинированности, взял с его стола образец, белый и отчасти полупрозрачный, с голубоватыми глубинными переливами. Стал вертеть его в руках.

— Беломорит, если пользоваться земным обозначением, — пояснил Рудольф, — Так называемый «лунный камень». По сути, это разновидность шпата. Ценность так себе. Я сам нашёл этот булыжник. На Земле, в Карелии, месторождения этого камня открыл наш русский Ферсман, минералог ХХ — века. Назвал в честь Белого моря — беломорит. По цвету и потому, что рядом с морем в горах он и нашёл месторождение. Ну, это и не важно.

— Вы затащили сюда булыжник с Земли? — удивился Антон, — зачем он вам?

— Да ты реально не проснулся! — Венд искрил глазами и готов был испепелить его на месте. Это был его излюбленный приём приводить в чувство отбившихся от дисциплины мальчишек. Если по своему возрасту, его подопечные в большинстве и были почти мальчишки. Мало того, что явился неумытый и шатающийся спросонья, так ещё смел и не слушать того, о чём шла речь.

— Сами же только что рассуждали про какого-то Феррума из Карелии…

Венд махнул рукой в его сторону, поняв, объяснять смысла нет. Не тот случай.

— Здорово у вас! Среди такого-то великолепия реально можно почувствовать себя каким-нибудь Навуходоносором.

— Сам ты новый худонос! — засмеялся Рудольф. — Слишком худым выглядишь, один нос и торчит. Когда будешь заниматься собственным физическим и духовным усовершенствованием? Нет, я, конечно, понимаю, скорбь и всё такое, что ты пережил в самом начале прибытия сюда, но пора уж тебе становиться в строй. Не в тот строй, как у Арсения, где все вповалку спят или вразвалку работают, а в наш, десантный строй.