— У-у, — он застонал. В такие минуты её нежный воркующий голосок становился чем-то вроде тупой пилы. — Я подумаю. Дай же мне время на то, чтобы решиться на такое…

— Времени осталось немного… ты понимаешь всё…

— Какое же мучение, Нэя!

— Да в чём мучение? Муку испытываю я! От моего неопределённого положения! А в Храме мы увидим Надмирные селения.

— Мучение от того, что ты сгибаешь мою волю. Она буквально скрипит. Я согласен. Но только не сразу, не завтра. Дай ещё пару дней поскрипеть.

Она обхватила его, тыкалась в подмышки носом, повизгивая и ласкаясь, лизала кожу как комнатная собачка. Ему было стыдно ощущать её благодарность за то, чего пока не произошло.

Он уснул лицом в подушку. Рука Нэи затекла под его шеей, но она боялась вытащить её и потревожить его сон, а его рука лежала на её груди. «Он так любит меня, у меня нет, и не может быть соперниц», — думала она. Счастливая и наполненная им во всех смыслах, и телесно, и словесно, она смотрела в конус пирамиды. Где-то за тёмной твердью, где сияют звёзды, живут многочисленные миры. И Нэя ничего не знала о том, что её «навсегда» будет очень коротким по мере земного времени. Ибо где-то там, в этой космической дали блуждала некая планета, сорванная когда-то со своей орбиты. И она тоже никогда не забывала его и продолжала искать свою утраченную орбиту и посылала в бездну свой зов. И она была сильнее Нэи, она была укоренена в нём, о чём не подозревали ни он, ни Нэя. И она тоже ждала своего «навсегда» и верила в него, даже блуждая во вселенском холоде.

Это была огненная планета по имени Ксения, с рыжими кудрями, веснушчатая ранней весной, с длинными и легкими ногами бывшей балерины, и с лицом обманчиво беспечным, но с серьёзным характером, с глубоким женским сердцем. Она ждала своего часа, своего будущего. Он был нужен ей любым, старым и уставшим, всё равно, она одна знала и помнила, как она считала, его истинное лицо. Нэя о ней не знала, а Рудольф никогда не рассказывал о ней. Но она и была тем мощным фактором, что искривил русло его реки Судьбы, заставив сделать петлю длиною в полжизни. Тем искривляющим воздействием, что закинуло его на планету земного прошлого, где его и вывернули наизнанку. А Нэя и не знала, что выворачивает вывернутое ради чьего-то чужого будущего. Ведь у неё впереди было своё «навсегда».

Пирамида быстро остывала в холодном воздухе надвигающейся ночи. Чёрно-искристое небо казалось ледяным. Безмолвное, оно слало некий посыл. Угрозу надвигающегося вселенского оскудения, неотменяемого конца всего. Оно вовсе не было благом, созданным для укрытия человеческого счастья. Оно было чёрным зевом Хроноса, разинутым для поглощения и лишь на время задумчиво застывшим над своей маленькой жертвой, наблюдая за её самонадеянной вознёй. Дискомфорт внешний усиливал то, что она тщетно пыталась затолкать как можно глубже, — страх невнятного будущего, нежелание его детальной обрисовки для себя. Она цеплялась только за настоящие мгновения взаимно счастливой близости, родной и предельно возможной открытости. Рудольф уснул и не включил теплое кондиционирование воздуха. Нэя же не умела этого делать. Она боялась странной и сложной техники. Смятый плед весь целиком был под Рудольфом, и Нэя не хотела его тревожить. На окружающий всё здание лесопарк наползал не только холод, но и всеохватный мрак. Он растворял в себе всё, топил, не обещая возврата тепла, красок и форм поглощаемому миру. Если она уйдёт к себе в свой уютный и светлый кристалл, то Рудольф, проснувшись и не обнаружив её, обидится. И Нэя, дрожа, прижалась к его горячему телу и укрыла своё плечо его послушной и тяжёлой рукой. Спине стало тепло, а на живот она натянула край пледа, который смогла всё же вытянуть из-под него. Он что-то промычал, но не проснулся.

Она опять подумала о пугающей и загадочной маске. Могла ли она быть только её бредом? Если была она частью той, закрытой для Нэи информации, что таилась в таких же загадочных и живых хранилищах инопланетного существа, спящего рядом с нею сейчас. Выходит, она с ним сплелась настолько тесно и глубинно, что он перетекает в неё не только в процессе телесного акта любви, но и как-то ещё, информационно. А она? Значит и она тоже? В этом и есть таинство любви, в слиянии двух существ в единое уже, но внутреннее существо при остающемся разъединении внешнем? Ответа на свой собственный вопрос у Нэи не было.

Ответа на свой собственный вопрос у Нэи не было: «Что будет, когда ребёнок выйдет на свет и станет явленной реальностью для всех»? А не задавать его себе она не могла. Когда по утрам с подавляемой тревогой рассматривала себя в зеркало, вставая с постели. Отмечала малейшее изменение в себе. И если очередной день изменений, вроде, и не приносил, то по прошествии месяца, другого, они являлись настолько очевидными ей, но тщательно и умело укрываемыми от всех. Она ела за двоих в присутствии удивлённых её аппетитом обитательниц «Мечты», а они обедали и ужинали все вместе в том самом, бездействующем теперь, круглом зале показов. Эля любезно подкладывала ей добавку, и непонятно, что думали другие, а наблюдательность в мелочах не является последним женским свойством. Спохватившись, Нэя стала умышленно разыгрывать отсутствие аппетита, по возможности обедая у Рудольфа или у себя в своём жилье. Но от Эли она укрыться не могла. И сонливость накатывала временами такая, что она спала по полдня, забросив работу и раздражая своих малочисленных уже, персональных клиенток невозможно-затянутым сроком изготовления того или другого изделия из тех, какие нельзя было доверить уже никому. Если это происходило, взыскательные и чуткие на малейшие нюансы привереды тут же распознавали подмену. Изделию сразу же не хватало чего-то, что не имело определения, а было зримо. Так было и у бабушки. Как ни старались потом многие повторить её, не получалось ни у кого. Подобие было, а той особой, вроде и простой, а не уловимой мерцающей грации в созданной вещи не было. Одеяние дочери Надмирного Света превращалось в обычное, если не банальное. А дочерью Надмирного Света хотелось быть каждой. Даже не очень молодой, не очень и складной. Она и сама превращалась уже в не очень складную, утаивая под избыточными извивами тканей заплывающую талию, придумав модель вообще просторную. И все захотели стать такими же, считая это её очередным изобретением и шиком. Женщины — облака заполнили вдруг ЦЭССЭИ, вызывая непонимание и насмешку у консервативных обывательниц. Что касается мужчин, большинству не были доступны подобные тонкости восприятия женского тряпья. Болтается что-то на фигуре и ладно! Главное, чтобы красочно и чистенько. «Красиво, волшебно и для глаза приятно», — как шутил обычно Рудольф на требования Нэи дать оценку её творчеству.

«ЗОНТ» — Закрытый Объект Наземного Типа, или «Зеркальный Лабиринт», как называли его местные жители городка, был сердцевиной ЦЭССЭИ, его сакральная и самая оберегаемая часть, уходящая под землю на несколько уровней. Сам же город в лесах и садах был окружен стеной четырехметровой высоты. Один из углов стены выходил на трассу, ведущую в близко расположенную столицу Паралеи. Стена имела силовое поле, защищающее её сверху. Источник, генератор поля, был скрыт под землей. Невидимая сила отбрасывала любого любопытствующего сильным ударом, не смертельным, но ощутимым. И желающих испытывать на себе его воздействие становилось всё меньше и меньше с каждым очередным днем и годом, пока стена не стала привычной для людей близлежащей окраины настолько, что они перестали подходить к ней. Они воспринимали стену как границу своего мира обитания, за которой делать было нечего. Есть и есть. Помимо неё столько интересных и разнообразных мест. Но, по сути, не так уж и привлекало их разнообразие каких-то там мест, где их никто не ждал. Их мир был весь перекрыт и разделён такими же недоступными кусками, куда большинству хода не было. Жители Паралеи были тихи и послушны, бестолковы отчасти, потому что неразвиты, архаизированы умышленно убогой системой образования, практически её отсутствием. И путешествия по своей стране были большинству неведомы, да и неинтересны. Помимо стены и защитного поля имелась и система визуального скрытого контроля.