Рудольф прижал подбородок к её макушке, подойдя сзади, — Не убежишь. Я тебя поймал.

— Разве я не сама сюда пришла?

— Если пришла, то назови причину прихода.

— Я хочу кофе. Я не пробовала. Что это?

— Я редко его пью. Кофе у нас роскошь. Плантация в горах маленькая, и доктор устроил её только для себя. Дарит зёрна только своим любимчикам, а я к ним не отношусь. Я привык к местным напиткам. Только у меня всё равно есть кофе. Мне дал один мой коллега. Утром я принесу тебе в постель эту горькую роскошь в маленькой чашечке размером на пару глотков.

— Ты уже вообразил, что я останусь тут до утра? И не лягу я в твою постель. — На затылке глаз у неё не имелось, и лица его она не увидела, как и его выражения, но ощутила, что опять стоит одна. Стало холодно и неуютно, и Нэя вошла в теплый освещённый куб, где он включил кондиционирование.

— Могу проводить, а то поздно, — он лёг на свою постель и выглядел устало- безразличным без всякого притворства уже. — И вообще, мне пора на объект. Чего я тут торчу как влюблённый птич в стылом гнезде? Пожалуй, я устрою спальню там, где ей и положено быть. Внизу. Мне перестало тут нравиться и самому, и глупая эта башня уже давно меня раздражает.

Он встал и вышел. Спустился вниз по винтовой лестнице. Она услышала, как там, в нижнем ярусе, с шелестом раскрылась входная дверь и как потом захлопнулась. Он покинул своё жильё! Она поняла, что сказала что-то не то. Ждать незачем, и она тоже вышла следом из его жилого отсека в коридор, а потом спустилась вниз на лифте в тот холл, где струились и мерцали в полумраке туманные города Нэиля. Общий вход в жилое здание, он же и выход на улицу, каким пользовались те, кто тут и обитали, был ей неизвестен. Рудольф провёл её сюда, используя сугубо засекреченный уровень, известный лишь землянам. Она не знала, что делать теперь. Ведь выход был возможен только по специальному коду, какого у неё быть не могло. Она начисто забыла о пластинке-пропуске, которую он же ей и дал вчера. Вокруг никого. В растерянности, в холоде, в платье без рукавов, не согревающем, она обхватила себя руками.

— То припёк, то холодно, это и есть Рудольф, — пробормотала она, и тут же её подняли вверх его сильные руки.

— Куда собралась? Выход только утром. И только с моего разрешения. Придётся тебе спать у меня. Я же уйду в подземный город. У меня там отличный жилой отсек — мой настоящий дом.

— Не уходи, — Нэя обхватила его шею руками, — мне без тебя тут страшно!

— Ладно. Останусь. Позволю тебе ругать меня, сколько тебе захочется. Я же обещал быть покорным и кротким, — тая свою радость, хотя она и выплёскивалась через глаза, он не сказал больше ни слова, пока они не вернулись в хрустальную спальню.

— Здесь настолько красиво, — первой заговорила Нэя, — Не бросай этот чудесный дом. Вот когда я вернулась однажды в свой прежний дом, где жила в юности, он показался мне таким… наполненным невообразимым смешением застойных запахов и пыли, как старая ветошь, которую невозможно уже отполоскать. «Как я могла тут жить»? — спросила я себя. А после того, что я увидела в лесном городе, вернуться туда всё равно, что прыгнуть в могилу, в отжившее навсегда.

— Намёк на то, что всё в прошлом? — он вслушивался в её бормотание и плохо понимал, о чём она.

— Ты не прошлое и не будущее. Ты это всегда. Но я отчего-то стыну. Я…

— Да, да. Ломайся. Я зачту этот ритуал недосягаемости только тебе в плюс. Конечно, ты имеешь право на собственные игры, если уж я вынудил тебя принимать участие в моих, навязанных тебе играх.

— Я не играю. Я… — Нэя прижала ледяные ладони к горячим и почти воспалённым щекам. — Раньше ты был всё же не таким…

— Ваш мир не мог меня ни изменить. Ты ведь простила? Ты же пришла опять не для того, чтобы капризничать? Ты ведь хочешь любить? Даже там, в лесу во время нашего примирения, ты хотела… Нет?

— Ты же обещал мне свою дружбу даже в том случае, если я не захочу близких отношений. Тех, что возникли у нас в кристалле… Разве это я их прекратила? А если я не смогу стать той, прежней… не потому, что не хочу. Вдруг не получится? Мне страшно начинать… Будешь опять копить свою ненависть? Прогонишь за стены?

— Была только одна девушка, которая полюбила меня так сильно и нежно, что мне почти не пришлось её уламывать и умолять… Но это было так давно. Почти десять лет назад. С тех пор меня никто не хочет любить и принимать таким, каков я и есть.

Нэя подошла к нему и обняла его, как обнимала в прихожей у Гелии, повисла на нём и стала такой же, как и была в свои семнадцать…

Когда она проснулась, хрустальная пирамида оказалась целой и не разбилась на осколки, как в том страшном сне, и сама она не оказалась, как тогда, в одиночестве, а он так и остался рядом. Его рука лежала на ней, и была эта рука совсем не чужой и тяжёлой, как в подземелье, а той ласкающей и прежней как в её кристалле. И даже лучше, такой, как в их первый раз в доме Гелии. Доброй и родной.

— Ты вернулся ко мне?

— А ты ко мне?

— Это не тот блаженный сон, после которого я провалилась в подземелье?

— Нет. Это реальность. А подземелье, оно и было твоим кошмарным сном, и моим тоже. И мы его забудем.

Вокруг властвовала над миром глубокая уже ночь. Сколько же она проспала? Она с любопытством смотрела в сторону своей «Мечты», освещённой фонарями, которые в свою очередь заряжались от светила Ихэ-Олы. Они освещали Главную Аллею, по которой проходила главная дорога городка. И эта дорога, и Аллея уходили в бесконечную темноту, пропадали там. Нэя восхитилась необычностью открывшейся панорамы. Будто она, Нэя, находится где-то в воздушном пространстве над спящим городком, а кто-то, кого она сейчас не видела, словно дух эфира гладит её обнаженную кожу и хочет её любви. Той любви, которую они так и не смогли дать друг другу в прошлом. Но теперь она будет продолжена, хотя и будет всё иначе. Лучше. Потому что они научились ценить то, что так легко можно утратить. Навсегда. И Нэя заплакала от своего прошлого горя, от настоящего счастья, и от своего неизвестного будущего. Оно было тёмным, как шоссе, уходящее за пределы стен в мир, накрытый ночью, как мглистая небесная твердь, куда устремлялась вершина пирамиды. Хотя Нэя всегда знала ещё от мудрого Тон-Ата, что никакая это не твердь, а воздушная оболочка планеты. Она загадочно мерцала, как глаза Рудольфа, которые ничего ей не обещали, не обольщали как в юности, не манили в звёздные миры, а хотели только любви здесь и сейчас. Без оглядки на прошлое и загадываний какого-либо будущего. Он любил и хотел её только настоящую. А для Нэи он был соединён в трёх временах. В том времени, где обещал ей много детей и сокровища загадочных пещер. Сейчас, когда со страстью, казалось, оставленной в прошлом, входил в неё, и в будущем, каким он там ни будет, лишь бы был её…

Оказавшись тут впервые, Нэя ощутила разочарование. Обиталище инопланетных полубогов, мерцающая башня, столько лет тревожившая её воображение, занимающая её всегда, когда она видела её конус, отражающий от себя плоскость неба, с разлитыми по нему застылыми и алыми водами восходов и закатов Ихэ-Олы, оказалась полупустой и, по сути-то, стандартной небольшой комнатой. Этих башен, рисовавшихся ей чертогами детей Надмирного Света, на крыше располагалось несколько. Она воображала раньше, что всё там усыпано драгоценными камнями, всё пронизано загадочными лучами безмерно далёких звезд, с которыми общаются волшебники из рассказов Гелии…

Но всё оказалось обычно и прозаично, а к техническому комфорту она и попривыкла, живя в ЦЭССЭИ. В центре помещения стоял кристаллический стол и сфера, как в подземелье, и почти такая же широкая серебристая постель. И всё. Через стену-панораму открывался ландшафт лесопарка, — действительно красочное зрелище. В нижнем этаже холл, столовый отсек, сантехнические отсеки, спальня, в которой отсутствовала даже мебель, ведь спал он наверху. Всё полупустынное и скучное. Почему земляне жили в такой скудости, Нэя не понимала. В их жилищах не было ни единого лишнего, затейливого, радующего глаза, предмета. Всё функциональное, необходимое для жизни. Техностиль, как сказал Рудольф.