— Бабушка никогда не рассказывала мне о таком. Ты всё сочиняешь!

— Я вдруг подумал, а почему тебе в том закутке, предназначенном для вкушения райского блаженства, привиделся кто-то другой, а не я? Кто это был? Точно ли Чапос? О нём уж точно грезить ты не можешь. Может, это явился тот брутальный тролль со шрамом? — он шутил, чтобы развеселить её хоть немного.

Она вспомнила вдруг Реги-Мона и «Ягодную булочку», оставленных во вчерашнем дне. Также неожиданно всплыла вызолоченная маска, проявившись в туманной и перепутанной мешанине образов, — Реги-Мон никогда не проявлял агрессивности к женщинам. Он всех берёт лаской и умением. К тому же он красавчик и испугать не смог бы. Там появилось какое-то чудовище…

— Так ты имела опыт общения с красавчиком Реги? — спросил он.

— Не тебе бы задавать такие вопросы, — обиделась она.

— Но ты же была в него влюблена. И уж он точно искал подступы к тебе.

— Нет. Я не привлекала его никогда.

— Ну, да! Я помню, как он сверкал на тебя глазами в «Ночной Лиане».

— Тебе показалось. Призрачное освещение…

— Так это же происходило утром. Там было как раз естественное освещение.

— Ничего такого не могло и быть, к чему стоило бы ревновать.

— А я жутко ревновал, — засмеялся он.

— Чего же тогда не подошёл?

— Опасался, что ты огреешь меня по голове тарелкой за ночную выходку.

— Руд, а Ифиса сидела вчера в маске или её вообще не было?

— Как же не было? А кто же и съел вместо тебя твой ужин, пока ты облизывала пустой бокал. Не мог же я прогнать голодную женщину.

— Не была она голодной! Она ещё в мастерской Реги-Мона объелась… — Нэю вдруг озарила вчерашняя картина произошедшего в мастерской Реги-Мона. Вспомнился позорный трёп Ифисы за столом в присутствии малознакомых людей. Она посмела при посторонних затрагивать такую тему, больнее которой у Нэи и не было… Вернулась обида на неё, великодушно забытая в «Ночной Лиане». — Не нужна она никому! Она не хочет мириться с очевидным для всякого, но только не для неё! Ей пора переходить туда, где народ проще и не так избалован изысками и доступностью красавиц. Но поскольку она твоя прошлая подружка и подружка Гелии, я позволила ей с нами ужинать. Только я отлично поняла, что не ужин её манил, а ты! Она хотела напомнить тебе о прошлом. Ведь было о чём?

— Никакой маски на ней я не заметил. — Рудольф вглядывался в её лицо, — О чём ты?

— У мужчин скудная память, оказывается. Она сказала, что прислала тебе весточку на космическом страннике. Вчера был звёздный дождь.

— Кто? Ифиса? На каком таком страннике она прибыла?

— Не Ифиса! Женщина в маске, одетая в переливчатое платье, настолько узкое, что казалось это и не одежда, а её кожа. Но лицо… Она сказала, что и сама забыла о том, какое оно. Когда она встала и побежала, я увидела, что она высокая как Гелия. Я никогда не видела таких странных масок. Она выглядела пугающе… Жуткая своим правдоподобием, но не живая, хотя и не мёртвая. Она же дышала и разговаривала. Что со мною происходило? Тебе не было стыдно за меня? Надеюсь, я не очень там опозорилась…

— Ну… ничего такого ты себе и не позволяла. И умница, что после первых же пары глотков отвергла это наркотическое пойло. А вот подружка Гелии, вдруг возникшая как из-под пола вынырнула, уж точно давненько пристрастилась к такому вот отдыху, приправленному синей бутылочкой местного изобретения.

— Помимо радостных самоощущений «Мать Вода» продляет молодость. Потому у неё и стоимость такая запредельная. Ты обратил внимание, что Ифиса мало изменилась с тех пор, как была жива Гелия…

— Не разглядывал я её! Подошла какая-то лахудра, вся распоясанная, успевшая нахлебаться под самую завязку…

— Какую ещё завязку?

— Да под ту самую, которая давно уж развязалась у твоей вчерашней подружки. Нагляделась вчера? Пусть она будет для тебя как указатель, предупреждающий, чего должен избегать здравомыслящий человек.

— Чего мне избегать? — Нэю ещё сильнее обижал его развязный тон, будто она совершила нечто такое, за что он перестал её уважать. Да и уважал ли когда?

— Того самого, где мы и были с тобой. Вашей «Пьяной Лианы» и поисков небесных удовольствий. Их нет нигде. Только яд даёт подобный самообман. За сказочную иллюзию на час он отбирает здравомыслие на всю оставшуюся жизнь. Можешь считать вчерашний отдых такой профилактической прививкой.

— Но ты и сам не был против «небесных», как ты говоришь, утех. Сам же потащил меня в каморку для райского блаженства. А там под постелью кто-то прятался, жуткий. Напал сразу.

— А говоришь, что ничего не помнишь.

— Начинаю вспоминать, но обрывками. Маску отлично помню. И Ифису… А ты хотел её прогнать. Тебе было жалко еды? Она, если и не поела, то домой остальное утащила. Вместе с посудой. — Нэя засмеялась, вспомнив раздутый мешок Ифисы и её испорченное соусом платье, — Всё равно еда вся осталась нетронутой. Когда-то Ифиса была первой красавицей континента…

— Она и теперь имеет спрос.

— Ага! Заметил, какая она! Я же говорю, она не стареет. Не у всех есть возможность настолько часто вкушать этот божественный напиток…

— Намекаешь на то, чтобы я не жадничал и почаще потчевал тебя этой колдовской водичкой? Мне показалось, что она заметно опустилась.

— Временный внутренний упадок, такое происходит с любой женщиной, — Нэя ринулась на защиту Ифисы лишь из-за желания перечить ему. Он продолжал её раздражать. Собственное возникшее вдруг бесчувствие пугало её тем, что останется навсегда. Ведь возникло же оно когда-то у Гелии, да так и осталось при ней. Будь иначе, Гелия не выбрала бы Нэиля. Реакция Нэиля была лишь ответной. Спустя годы Нэя могла признаться себе, что Гелия преследовала Нэиля, а не наоборот.

— Главное в такой ситуации не упасть в какую-нибудь очередную придорожную канаву и не захлебнуться там гнилой водой. А так, всё проходит. Кризис стареющей красавицы, — согласился он миролюбиво.

— Когда я постарею, ты меня разлюбишь? — спросила она вяло, ничуть не желая думать ни о каком будущем. А в настоящем любил ли он её? Или она сама себе навеяла сказку о небывалой любви, тогда как из-за его нежелания идти в Храм Надмирного Света её здесь воспринимают особой девой и мирятся с её «Мечтой», не имея сил отказаться от её необыкновенных платьев и прочих украшений. Никто из местных женщин не входит с нею в задушевное общение, не приглашает в гости, не желает её дружбы.

— Нет. Не разлюблю. И ты не постареешь. На Земле есть средства против старения.

— На Земле? — спросила она всё также безразлично. — К чему мне думать о твоей Земле?

— Действительно, к чему? — согласился он с лёгкостью, прозвучавшей как оскорбление.

— Тебе-то уж не придётся увидеть меня старой, чего тебе и думать о том. Почему так ужасен наш мир? Почему так низок, если душа умеет и способна летать? И даже, — редко, но бывает и такое, — постигать своим зрением высшие миры? — спросила она с горечью, будто он мог понять всё и вылечить, избавить всю планету от её неустройства.

— Потому что ваши властители подобны безумному мозгу, приговорившему своё тело, то есть ваш народ, к пагубному голоду в надежде, что это даст неслыханную власть и волю над ним, а им самим откроет немыслимые высоты. И это уже заложено в алгоритме их существования во времени. А инерция вывернутого существования очень сильна. На деле же они также сдохнут без того, что только и способно питать, носить их. То, что есть тут порок, это трофические язвы умирающего уже тела здешнего человечества.

— Зачем же вы сидите в глубине нашей планеты, если не хотите помочь? Убейте подлых владык.

— Не всё же так просто. Если вырезать больной мозг, кто будет управлять телом? Если удалить самые верхние, самые высшие эволюционно слои, то как компенсация место займут более древние, более тёмные, более дремучие, те, что сейчас подавлены верхними. Надо тонко целить, надо уметь постепенно вылечить, а не кромсать то, что и так искалечено. Возможно, нас сюда и закинули как некий целительный и лекарственный агент для вашего мира. Но насколько подходит лекарство? Какие у него побочные действия? Каков вообще эффект? Как сразу понять? К тому же, тут и без нас много чего было и есть. Вот ты кто? Знаешь сама? И я не знаю. Но я тебя принимаю полностью. И ты ведь меня тоже? Даже со всеми моими изломами? — И обнимал уже бережно. Может, он и не признавал своей вины, но делал вид, что раскаивается во вчерашнем проступке, когда ввёл в искушение в «Ночной Лиане», лишь бы успокоить её, заговорить как маленькую.