Предание. Если что скажут женщины, надо делать вопреки, чтобы вышло целесообразно. Согласно предания пророк приказал: „Советуйся с ними, по поступай вопреки“. Если бы жены были с полным разумом, посланник — мир над ним! — не сказал бы этого.
Предание. В преданиях приведено: когда посланник — мир над ним! — сильно занемог, его постигла слабость, а подошло время общей молитвы и сподвижники сидели в мечети в ожидании выполнения общиной обязательного намаза. У его же изголовья сидели Айша и Хафса;[331] Айша спросила пророка: — ему мир! — „О, пророк божий! близко время молитвы, а у тебя нет сил пойти в мечеть. Кому прикажешь предстоять на молитве?“ Он ответил: „Абу-Бекру“. Она спросила второй раз: „Кому прикажешь?“ Ответил: „Абу-Бекру“. Айша сказала Хафсе: „Я спросила два раза, спроси ты еще раз. |160| Абу-Бекр, дескать, муж слабый, с чувствительным сердцем, он тебя любит больше всех твоих сподвижников. Вот встанут на намаз, он увидит твое место пустым, заплачет, этим он испортит намаз и себе и другим. Это дело Омара, который тверд и крепок сердцем. Прикажи, чтобы он был имамом, в этом не будет вреда“. Посланник — мир над ним! — разгневался, покраснел и сказал: „Вы подобны Юсифу и Кирсифе. Я не хочу приказывать того, что вы хотите. Я приказываю то, в чем благо мусульман. Пойдите и скажите Абу-Бекру, чтобы он встал на общую молитву“. Итак, несмотря на величие, знание, сподвижничество, набожность Айши, — да будет доволен ею господь! — посланник — мир над ним! — приказал противоположное тому, что хотела Айша. Поразмысли, каковы же будут мнения и знания других жен.
Рассказ о Юсифе и Кирсифе[332] таков: передают, во времена сыновей Исраиля было установление, что всевышний исполнял три нужды всякого, кто сохранял сорок лет себя от тяжких проступков и преступлений, совершал пост, читая своевременно молитвы, не обижая никого. В то время был один муж из сыновей Исраиля, набожный, благотворительный; его имя было Юсиф. Он имел жену, набожную, подобно ему, скромную, имя ее — Кирсиф. Этот Юсиф был послушен всевышнему таким образом в течение сорока лет и совершал поклонение богу. Он размыслил сам с собой: „Что мне теперь попросить у бога, всемогущего и преславного? Надо было бы с другом порассудить о том, что лучше всего попросить“. Сколько он ни размышлял, никого подходящего не находил. Вот пришел он домой, взглянул на жену и подумал: „Нет у меня на свете никого более любимого, чем моя жена; она — моя супруга, мать моих детей; то, что будет хорошо для меня, будет хорошо для нее. Посовещаться об этом с ней лучше, чем с кем-нибудь другим“. Вот он спросил у жены: „Узнай, что я завершил мое сорокалетнее подвижничество и имею право на исполнение трех просьб, во всем мире у меня нет никого благожелательнее тебя. Посоветуй, что мне попросить у всевышнего?“ Жена ответила: „Тебе известно, что во всем мире для меня ты — один, ты для меня свет очей, а ты знаешь, что жена — предмет созерцания мужа. Я — твой предмет созерцания. Твое сердце всегда веселится |161| при виде меня; ты испытываешь удовольствие от сообщества со мною. Попроси у всевышнего, чтобы он даровал мне красоту, какой не давал никакой женщине; всякий раз как ты войдешь в дверь и увидишь меня, твое сердце будет радоваться на эту красоту и прелесть, мы проведем остаток жизни в счастьи“. Человеку пришлось по душе предложение жены; он помолился и сказал: „О, господи! даруй моей жене такую красоту и совершенство, которых не даровал ни одной женщине“. Всевышний услышал молитву Юсифа; когда на другой день его жена встала с постели, она была уже не та женщина, которая заснула вчера вечером. Ее облик переменился так, что такого облика никто до этого не видал. Юсиф, когда увидал ее в таком виде, изумился, чуть не прыгнул от радости. С каждым днем увеличивалось совершенство красоты жены; через неделю она достигла такой красоты и совершенства, что ни у кого не хватало сил лицезреть ее. Слух о совершенстве красоты ее распространился по свету; мужчины и женщины шли, чтобы поглядеть на нее; люди приходили из отдаленных мест и глядели на нее. А женщина посмотрелась в зеркало, увидела свою красоту и совершенство, уверилась, сделалась надменной. Она преисполнилась самолюбования и высокомерия, сказала: „Кто равен мне теперь во всем свете? У кого такие красота и совершенство, как у меня? А я нахожусь в том же положении, как этот бедняк, который ест ячменный хлеб, и у которого нет ни радости, ни приобретения. Он стар, и не наделен никакими благами мира. Мне тяжело жить с ним. Мне достоин быть парой государь,. который сейчас же бы одел меня в золото, драгоценные камни и парчу, который дорожил бы мною“. От этого рассуждения в голову женщины вошли прихоть и желания; она повела себя с мужем недозволительно, проявляя плохой характер, непослушание и непокорность. Она дошла до того, что обижала мужа, ежечасно говорила: „Разве я ровня тебе, такому, который не имеет даже столько хлеба, чтобы им насытиться“. Этот Юсиф имел несколько маленьких детей, жена отказалась от попечения о малышах. Недостойность жены стала такова, что Юсиф дошел до крайности, изнемог и, сильно опечаленный, обратился к небу, сказал: |162| „О, господи! обрати эту женщину в медведя“. Женщина сейчас же стала медведем, была наказана. В таком виде она бродила, не уходя, около дверей, стен и по крыше дома, все дни из ее глаз лились слезы. Юсиф пожалел о том, что сказал так; занятый воспитанием детей, он отстал от подвижничества и поклонения богу, он пропускал свои молитвы. Необходимость вынудила его к тому, что он обратил лицо к небу, воздел руки и сказал; „О, господи! этого оборотня-медведя, обрати в ту самую женщину, которая была, обрати ее в такую же ласковую, какой она была, дабы она имела попечение о малышах, а я, раб, мог бы заняться поклонением“. Сейчас же она стала такой же женщиной, какой была, ласковой, заботящейся о малышах, участливой. Никогда она не вспоминала о том происшествии, полагая, что случившееся с нею она видела во сне. Сорокалетнее служение богу Юсифа развеялось как пыль, благодаря действиям и прихотям жены.[333] Впоследствии этот рассказ стал поговоркой: пусть никто на свете не будет под приказом женщины.
Рассказ. Халиф Мамун сказал однажды: „Не дай бог никогда ни одному государю допускать, чтобы женщины говорили с государем относительно государства, войска и казнохранилища, вмешивались в эти дела или кому-либо оказывали покровительство, одного прогоняли, другого наказывали, одного назначали на должность, другого смещали. Волей-неволей мужи обратятся к их двору, будут им представлять о своих нуждах. Приметив угодливость мужей, а во дворце такое множество войска и народа, они допустят в голову многие нелепые желания, дурные и злонравные мысли быстро найдут к ним дорогу; не пройдет много времени, как уйдет величие государя, почет, блеск двора и приема, у государя не останется достоинства, со всех сторон его станут порицать, государство придет в расстройство, у вазира не будет властности, войско будет обижено“. Как же освободиться от всех этих беспокойств? Государю следует применять те обычаи, что применялись до него, поступать, как поступали великие и сильные рассуждением государи. Бог, великий и преславный, приказывает: „Мужья стоят выше жен, ибо бог дал первым преимущество над вторыми“.[334] Если бы они могли себя сохранять сами, то бог не отдал бы их под власть мужчинам, |163| не оказал бы мужчинам преимущества.
Рассказ. Кей-Хосров так сказал: всякий государь, желающий, чтобы дом его был крепок, чтобы государство его не разрушалось, чтобы не потерпели ущерба его сан и величественность, пусть не позволяет и не дает разрешения женщинам говорить о чем-либо другом, кроме как о своих подручных и слугах, дабы были сохранены древние обычаи и все избавились бы от беспокойств.
