Ну вот, случилось то, чего я с опаской ожидал: моя сильная маленькая девочка расклеилась.

— Эй, я жив, рядом, только прекрати мокроту… Хотя, если тебе от этого легче, то ни в чем себе не отказывай.

Прижимаю Василису к себе сильнее и улыбаюсь, когда льнет ко мне крепче.

— Он не только тебя хотел убить, — всхлипывает, прижимаясь крепче. — Я не верю, что все закончилось, и мы втроем здесь, живые, целые и невредимые.

Её руки обнимают меня так панически, словно она хочет втереть меня в себя.

— Расскажи всё, если чувствуешь, что настало время, — терпеливо целую ее в висок.

— Следователь расскажет, — качает головой, поднимая заплаканное лицо. — Я правда не хочу, оно само срывается, потому что я не хочу никогда больше иметь никаких тайн от тебя, и при этом я не хочу говорить об этой твари сейчас, когда мы снова вместе и должны говорить о нас. И о ней, — снова кладет мою ладонь на свой живот и улыбается. — Да, лучше о ней. На первом УЗИ она так смешно пряталась от аппарата, скрывая свой пол. Маленькая интриганка.

Следователь значит. Я не окажусь встретиться с этим проходимцем. Да кто ж так вмешивается в жизнь? Я был готов крушить всё на своём пути, услышав дикость, слетевшую с губ моей девочки. Отчаяние преследовало меня долгие месяцы. Возможно, этот Романов скажет что-то здравое, я это понимаю, но, черт побери, так можно рехнуться окончательно.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Как ты себя чувствуешь, ходишь нормально? И главное, — улыбаюсь вымученно, ведь уже который час чувствую её близость, родной аромат и хочу всю от макушки и до кончиков пальцев, — тебе можно?

Поднимает взгляд на меня, сразу приосанилась, пытается выглядеть соблазнительно, хотя лицо заплаканное и косметика размазалась слегка, пока терлась об меня.

— С тобой всё можно.

Василиса улыбается, кладет ладони мне на шею и притягивает в себе, прижимается носом к носу и целует. Сначала нежно, неспешно, словно я куда-то убегу, но наши тела быстро вспоминают, как они любят это делать, и жарко становится уже не только от пламени камина.

— Я думал, что уже больше никогда не попробую тебя на вкус, — выдыхаю ей в губы и нетерпеливо сажусь, стаскиваю футболку вместе со свитером и швыряю куда-то на диван.

Смотрит на меня с обожанием, я это не только вижу, но и чувствую. Каждый нерв покалывает от перевозбуждения. Чертово воздержание в который раз делает меня неудержимым пацаном. Это просто пиздец какой-то. Расставание — это как испытание на прочность нашей силы воли. Италии было критично мало, я жил лишь мыслями о том, что те долгие безутешные три месяца поисков окупятся сторицей. Мы вновь были вместе, строили планы, мечтали и возвращались на родину с твердой уверенностью в том, что впереди нас ждёт только счастье. Очередные три месяца оказались хуже предыдущих, в это время я просто существовал.

И теперь, глядя на Василису, боюсь ущипнуть себя на руку. Что если это просто мечты воспаленного мозга? Оазис, который видит страждущий путник в пустыне. Все реалистично, тактильные эффекты, армат ее духов, голос. И тело, которое хочу вновь почувствовать своим телом, порваться в мою горячую девочку и любить ее.

Кладу руку ей на живот, задираю водолазку, тяну её выше, освобождаю груди и улыбаюсь. Стали больше, налились. Набрасываюсь на каждый сосок и ласкаю эти сладкие горошины до тех пор, пока пальчики Василисы не сжали до боли мою кожу на плечах.

— Люблю тебя, — выдыхаю ей в губы и стаскиваю теплые джинсы вниз, вместе с трусиками.

Жадно взглядом ласкаю измененное тело, улыбаюсь и немного укрощаю свой пыл.

— Ещё ни разу не занимался любовью с беременной женщиной, волнуюсь, как пацан. Ты же меня знаешь, я жадный.

— Я не знаю, кто из нас жаднее, — выдыхает девчонка, садится и тянется к моим штанам, быстро и резко избавляя меня от них.

Прикасается к своему налитому от желания трофею аккуратно, бережно, склоняется и целует его с тем же трепетом, с которым целовала меня. Обхватывает губами и берет его в рот, где тепло и влажно, и я едва сдерживаю рык.

Резко открывает глаза и смотрит в мои глаза. Выпускает своего пленника изо рта, ухмыляясь дерзко. Толкает меня, укладывая на лопатки на ковер, и взбирается сверху, воспользовавшись моим замешательством и взяв инициативу в свои руки.

С ее губ срывается хриплый полу-стон, полу-рык, когда я оказываюсь в ней. Прикрывает глаза, положив ладони на моё тело, и пытается двигаться, а я пытаюсь не сойти с ума. Тугая, что пиздец. Это невозможно просто.

— Занимался любовью с девственницей на пятом месяце беременности? — неловко шутит, пытаясь приноровиться к новому для наших тел состоянию.

— У меня жуткий недотрах, девчонка, я же могу облажаться, — скалюсь неловко и вжимаю ее бедра в себя.

Вряд ли продержусь долго. Да и пофиг, я ее залюблю в этом домике до умопомрачения.

Я брал жадно, но осторожно, она отдавалась страстно и отчаянно. А когда наши тела разлетелись на миллионы осколков, упала на мою грудь и довольно выдохнула, ногами сжимая мои бедра. Так долго не был в ней, что дрожу как мальчишка. Руки скользят по влажной разгоряченной коже. Нежная, шелковистая, ароматная.

— Не выпущу тебя из этого домика до тех пор, пока мозги на место не станут. А они у меня критично съехали набекрень от безнадеги, — хмыкаю не радостно, и целую Василису в плечо.

— Я согласна. Я уже говорила? С тобой я на все согласна, любовь моя. Тем более, мои поехали за твоими, будем возвращать на место, — целует меня в подбородок и прижимается всем телом. — Я так скучала по этому, — мурлычет, устраиваясь поудобнее.

Я лежу, перебираю её волосы и совсем скоро понимаю, что она уснула и сладко посапывает прямо на мне.

Две недели прошли, как один день. Лёша воплотил в реальность своё обещание, и мы остались в этом домике до тех пор, пока оба не стали медленно учиться дышать снова. Это было нелегко, я не знаю даже кому тяжелее. Каждый из нас прошел через свой ад.

Мы много разговаривали и проговаривали свои худшие кошмары, чтобы оставить их в этом домике и к ним не возвращаться. Я рассказала максимально подробно о том, как жила без него, он рассказал, как жил без меня. И каждый из нас понимал, что судьба в очередной раз вставила нам ножи в спину.

— Но мы в очередной раз нашли путь назад друг к другу, — улыбнулась, перехватив его ладони, которые в очередной раз тянулись к моему животу. Мне кажется, они готовы были покоиться там любую свободную секунду, в попытках словить движения и толчки нашей малышки.

Внутри он горел от того, сколько пропустил, и я понимала его, пожалуй, даже слишком хорошо. И всегда с удовольствием подставляла живот его прикосновениям.

Мы много гуляли и проводили время в горах, на свежем воздухе, или в своем уютном домике. Я впервые за эти месяцы снова вернулась к плите. Без него я не готовила совсем, заказывала доставку или покупала что-то незатейливое. А теперь меня не отогнать было от плиты, и Леша угрожал ремнем, потому что боялся, что я переутомляю принцессу.

— Пусть учится готовить для папочки, — дразнила его в ответ.

Меня умиляли все его реакции. Его гиперопека, его некоторая категоричность, всё, что раньше злило и раздражало, теперь будило нежность и улыбку на лице. Каждый раз, когда он обнимал меня, я таяла и ценила это объятие как самый ценный приз. Каждый поцелуй, каждая ночь люблю, всё это сводило с ума и плавило изнутри. Так, как никогда не плавило. Я, наконец, пришла к тому, чего так долго сопротивлялась — расслабилась и с любовью принимала его таким, какой он есть, позволяя ухаживать за собой, командовать и заставлять даже воздух шевелиться вокруг.

В субботу утром мы нежились в кровати, когда зазвонил телефон. Мой. Странно, я отключила его специально, чтобы нас с Лешей никто не тревожил.

Он поднялся с кровати и пошел на зов трели телефона, вернулся с ним в руках.