Субботов, завидев бегущего Тимофея, поспешил ему навстречу!

— Запалишься. Разве можно тебе такой прытью-то?

Тулагин в изнеможении упал в протянутые Софроновы рука, обхватил друга за плечи:

— Ничего, сейчас отдышусь… Собрал? Привел ребят?!

Софрон улыбался:

— Принимай, командир, тридцать шесть сабель.

Варвара захлопотала с ужином.

— Давай-ка, командир, мне помощников победовее, — потребовала она у Тулагина. Ее большие серые глаза озорно стреляли по казакам. — Вон того красавца чубатого, — указала на Глинова. — И против него не возражаем, — теперь кивнула в сторону Ухватеева. Усмехнулась, оглядывая «колобка» Пляскина: — Маленький тоже, сгодится.

Чернозеров вытащил из сарая вместительный котел:

— Давно, однако, в ем ничего не варилось.

Он передал посудину подоспевшему Пляскину, а сам вместе с Хмариным повернул к стайке. Вдвоем поймали ядреного барана с круто закрученными рогами.

— Нажировался, будя, — бубнил басом старик. — Жалковато оно, конечно. Дык все одно: на семя не гожий уже, теперь люди пущай мясцом твоим подживутся.

Тимофей уловил в голосе старика жалостливые нотки, проговорил:

— Ничего, Илья Иваныч, за народной властью твое добро не пропадет. Разобьем Семенова, все возвернем.

Жареного и пареного хватило бы на целую сотню. Чернозеров угощал от души. И на самогон не поскупился, выставив на стол ведерный лагун.

— Помяните Федюху, сына мово. Тоже ведь был красногвардейцем.

После ужина бойцы кто где раскидались на сон. Тимофей с Софроном вышли на улицу проверить посты. После обхода караульных Софрон спросил Тулагина:

— Ну как? По солнцу или с рассветом двинемся?

— Мне кажется, лучше пораньше, — сказал Тимофей, — чтобы Серебровскую потемну миновать.

— А чего опасаться Серебровскую? В ней сейчас, кроме есаула Кормилова, твоего крестника, и десятка казаков, никого больше нет. Поручик Калбанский увел эскадрон куда-то.

Тимофей усмехнулся:

— В гости к есаулу бы заглянуть. Должок отдать…

— А что? Давай заглянем. У ребят руки чешутся.

— С зарею бы в станицу нагрянуть, чтобы в постелях, тепленькими, застать Кормилова и его вояк.

— А што? Вполне можем.

— Значит, пораньше выезжаем.

Подъем сыграли спозаранку. Конники наскоро подкрепились тем, что осталось от ужина, заседлали лошадей.

Уходящая ночь бодрила колючей прохладой.

— Утренники уж на осень поглядывают, — накинул на плечи ергач Чернозеров. — Мерзну. Дык дряхлеем.

Старик провожал тулагинцев до молодого березняка, где в высокотравье вилась таежная стежка.

— Ты, паря, хорошенько примечай эту нашу лесную тропину, — напутствовал он Тимофея. — По ей ты и отряд твой безо всякой опаски на перевал выведете, а там с него — до самой станицы. По етой тропике, што у бога за пазухой. На ей вы никого, однако, не встретите. А уж дале — как придется. Поостерегаться надобно. Хотя на Марьевку, Колонгу, Михайловский хутор дорога не шибко людна.

Тимофей обнял старика:

— Спасибо за все! Что подобрали, выходили… Вовеки буду помнить.

Он сел на коня. Чернозеров тронул напоследок колено Тимофея:

— Жалко, однако, прощеваться с тобой. Привыкли к тебе мы с Варварой. Дык што поделаешь. Храни тебя бог…

У перевала Тулагин оглянулся на заимку. В предрассветной серости она увиделась ему сиротливой, маленькой, будто тонущей в густой приозерной осоке. На лугу, поодаль от избы, между низкими копешками сена, застыла одинокая женская фигура.

После перевала отряд Тулагина окунулся в густой туман. Лес кончился, где-то рядом должна быть станица, но сориентироваться трудно. Людей как бы накрыл молочный колпак.

— Стой! Кто такие? — оклик донесся до Тулагина совсем не по-земному, глухо, как из преисподней, протяжно, затухающе.

— Свои…

Это не Тимофей и не Субботов ответили. Отвечали откуда-то издали, со стороны.

Деревянно клацнул затвор винтовки. Оклик повторился:

— Пароль?

— Вот заладил: «Клинок». Что отзыв?

— «Киев», — последовал отзыв.

— Скажи-ка, служивый, как проехать до станции?

— До станции? А вы хто такие, чтоб говорить вам?

— Кто такие — не твоя забота. Пароль назвали, стало быть, не красные. Напуганы вы тут, как видно.

— Много вас разных ездиют… Держитесь к поскотине. Хотя где вам ее увидеть в тумане таком. В общем, держитесь поближе к дворам. Дорога там накатана. Она и есть на станцию.

Тимофей толкнул Софрона:

— Слыхал пароль и отзыв? Молодчага караульный, помог нам. Поехали.

Двинулись молча, прямо по стежке, наугад — куда приведет. А привела она все к тому же караульному.

— Стой! — раздался его голос почти перед самым носом Тулагина.

— Задремал, служба, — с укоризной сказал Тимофей окликавшему и назвал пароль.

— Чегой-то задремал? — обиделся караульный. — Никак нет, не задремал. Я в явном виде — как есть.

Сначала из молочной пелены вырисовался небольшой зарод, потом уже сторожевой пост возле него.

Постовой, пропуская мимо себя ряды конников, возмущался:

— Нет от вас покоя. Вон сколько всяких… Ого! Сотня, что ли?..

Проезжавший Хмарин шикнул:

— Поговори мне…

— Сказали бы хоть, какой части.

— Много знать будешь, скоро состаришься.

Отряд Тулагина беспрепятственно вошел в станицу…

Из рассказов Чернозерова и Варвары Тимофей знал, что улиц в Серебровской одна всего, зато переулков больше чем достаточно. Они с разных концов разрезали станицу вдоль и поперек. Но откуда бы каждый ни начинался, непременно выходил к Круговику, так серебровцы именовали площадь возле церкви, где обычно собирался казацкий круг. Поэтому Тулагин, въехав в первопопавшийся проулок, уверенно повел им отряд.

В Серебровской туман был значительно реже. Или оттого, что сидела она на возвышенности, или сказывалось приближение восхода. Во всяком случае, здесь можно было различить не только избы и изгороди, но и станичников, выгонявших со двора скот, хлопочущих по хозяйству.

Как и предполагал Тулагин, проулок уперся в круглую площадь, посреди которой стояла в чугунной ограде небольшая церковь, вскинув в утреннюю дымку неба медную шапку колокольного купола. Сворачивая к атаманскому флигелю, Тимофей приказал Софрону:

— Перекрой двумя десятками подступы к площади и держи под прицелом уличный выезд из станицы. Увидишь, что мы с Хмариным отгостевали у есаула, гоните за нами.

Шестнадцать красногвардейцев во главе с Тулагиным с карабинами наизготове приблизились ко двору Шапкина. Из ворот вышел зевающий часовой. Он не успел как следует прозеваться, а Ухватеев уже занес над ним шашку и негромко, но внушительно скомандовал:

— Кидай оружие! Ложись!

Семеновец не подчинился, отпрянул к воротам, однако клинок Ухватеева настиг его, часовой охнул, свалился у ограды.

Соскочив с лошадей, несколько бойцов вбежали во двор. Хмарин и два казака поднялись по ступенькам на открытую веранду. У двери на корточках сидел второй часовой. Они разоружили его, сволокли с лестницы.

— Во флигеле есть охрана? — спросил Тимофей очумевшего от страха часового.

— Не-е-ма… — протянул он.

— Кормилов спит?

— Их благородие, кажись, покедова не проснулись. А господин урядник выходил по надобности.

— Где расквартированы остальные?

— У станичного батюшки отца Конона. В правлении. И у лекарки Василихи…

Тимофей кинул Ухватееву.

— Возьми ребят, наведайся в правление, к попу и лекарке. — Повернулся к часовому, до которого, кажется, дошло, что перед ним красные и главное для него сейчас — спасти свою жизнь: — А ты, охрана, давай веди нас в гости к есаулу, И без дурости… Постучи Шапкину, да так, штоб открыл дверь не тревожась.

— Все сделаю по вашему указу. Не убивайте, ради Христа… У меня детишки… Все сделаю. Не губите, родненькие….