— Если замерзнете, приходите, — сказала она и вышла.

Мы с братом побежали к окну и посмотрели на мечеть и трамвайную остановку перед домом. Потом почитали в газетах о старых футбольных матчах.

— Мне скучно, — сказал я потом. — Давай поиграем в «вверх-вниз».

— Побежденный боец рвется в бой — сказал брат, не поднимая голову от газеты. — Сейчас я читаю газету.

После вчерашнего вечера мы играли еще и утром, и брат опять все время выигрывал.

— Пожалуйста.

— У меня одно условие: если я выиграю, то я возьму два вкладыша, а если ты — то один.

— Нет.

— Тогда я не играю, — сказал брат. — Как видишь, я читаю газету.

Он держал газету как английский детектив в черно-белом фильме, который мы недавно видели в кинотеатре «Ангел». Посмотрев некоторое время из окна, я согласился на условие брата. Мы вытащили из карманов серию «Знаменитые люди» и стали играть. Сначала я выиграл, а потом проиграл еще семнадцать штук.

— Я так всегда проигрывал, — сказал я. — Если мы не будем играть по старому, я выхожу из игры.

— Хорошо, — сказал брат, подражая тому детективу. — Вообще-то я собирался почитать эти газеты.

Я немного посмотрел из окна. Внимательно пересчитал свои вкладыши: осталась 121 штука. Вчера, после того, как папа уехал, их было 183! Мне не хотелось еще больше расстраиваться и я принял условия брата.

Сначала я немного выиграл, но потом он опять начал выигрывать. С удовольствием складывая вкладыши, которые он заполучил у меня, в свою пачку, он совершенно не улыбался, чтобы не сердить меня.

— Если хочешь, давай играть по другим правилам, — сказал он через некоторое время. — Кто выиграет, пусть берет один вкладыш. Если я выиграю, то выберу у тебя одну штуку. Потому что у меня нет некоторых вкладышей, а ты мне их никогда не даешь.

Я согласился, решив, что выиграю. Как так вышло — не знаю. Я проиграл три раза подряд и, прежде чем успел понять, что происходит, потерял обеих Грет Гарбо под номером 21 и Короля Фарука под номером 78, который был и у брата. Я захотел вернуть все за один раз, и ставка увеличилась: так, за два кона ушли Энштейн 63, Мевляна 3, основатель шоколадно-конфетной фабрики «Мамбо», Саркис Назарян под номером 100 и 51 и Клеопатра, которые у меня были по одной штуке и которых не было у него.

У меня перехватило дыхание. Так как я боялся расплакаться, я побежал к окну и посмотрел на улицу: каким всё было красивым пять минут назад, всё — трамвай, приближающийся к остановке, дома вдалеке, видневшиеся между веток деревьев с опавшими листьями, собаки, лениво почесывающиеся, на каменных плитках мостовой, — каким всё было красивым! Если бы время остановилось, если бы мы вернулись на пять клеток назад…

— Поиграем еще раз? — спросил я, прижимаясь к окну.

— Я не буду играть, — ответил он. — Ты будешь плакать.

— Клянусь, Джеват, я не буду плакать, — сказал я, стремительно подходя к нему. — Только давай, как в первый раз, на старых условиях.

— Я буду читать газету.

— Хорошо, — сказал я и перетасовал свою постепенно редевшую пачку вкладышей. — На тех же условиях, что в последний раз, говори, снизу или сверху?

— Только не плакать, — сказал он. — Хорошо, сверху.

Я выиграл, и он протянул мне одного из маршалов Февзи Чакмаков. Я не взял.

— Отдай мне, пожалуйста, короля Фарука!

— Нет, — сказал он. — Мы так не договаривались.

Мы сыграли еще два раза, я проиграл. Лучше бы я не играл в третий раз: дрожащими руками я отдал и Наполеона 49.

— Больше я не буду играть, — сказал брат.

Я стал умолять его. Мы сыграли еще два раза, и, проиграв, я вместо того, чтобы отдать ему вкладыш, который он попросил, бросил всю пачку в воздух, прямо над его головой. Все мои Мэй Уэст, Жюль Верн, Фатих Султан Мехмет и королева Елизавета, журналист Джеляль Салик и Вольтер, которых я, трясясь над каждым из них и аккуратно пряча, собирал два с половиной месяца, все они разлетелись по воздуху.

Если бы я жил в другое время другой жизнью! Не входя в бабушкину комнату, я тихонько спустился по скрипящей лестнице вниз, думая об одном дальнем родственнике-страховом агенте, покончившем с собой. Бабушка сказала, что те, кто покончил с собой, остаются под землей в темноте и не могут попасть в рай. Спустившись по лестнице, я остановился в темноте. Повернувшись, поднялся наверх и встал на последнюю ступеньку перед комнатой бабушки.

— Здесь твоя свекровь тебе ни чем не может помочь, — сказала бабушка. — Будешь смотреть за детьми и ждать.

— Но я все равно прошу вас, мама, я хочу вернуться сюда с детьми, — сказала мама.

— Ты не сможешь жить в этом пыльном доме, полном привидений и воров, с двумя детьми, — сказала бабушка.

— Мамочка, — сказала мама. — Как мы хорошо жили здесь втроем в последние годы жизни отца, после того, как мои сестры вышли замуж и уехали!

— А ты весь день смотрела старые папины журналы, Мебруре, красавица моя!

— Я растоплю внизу большую печь, этот дом за два дня прогреется.

— Я тебе говорила — не выходи за него замуж, — сказала бабушка.

— Я найду кого-нибудь и мы всю пыль и грязь в доме за два дня уберем, — сказала мама.

— Я в дом этих служанок-воровок не впущу, — сказала бабушка. — Да и к тому же, чтобы подмести пыль в этом доме и смести паутину, тебе понадобится полгода. А к этому времени твой витающий в облаках муж вернется домой.

— Это ваше последнее слово, мама? — спросила мама.

— Мебруре, милая моя, красивая моя девочка, если ты заберешь детей и придешь сюда, на что мы будем обе жить?

— Мамочка, я сколько раз просила, умоляла продать тот участок в Бебеке, прежде чем его конфискуют!

— Я не собираюсь ходить по кадастровым управлениям и раздавать бесчестным людишкам свою фотографию и подпись.

— Мамочка, чтобы вы так не говорили, мы со старшей сестрой привели нотариуса прямо домой, — сказала мама, повысив голос.

— Я никогда не доверяла нотариусам, никогда, — сказала бабушка. — У него по лицу видно, что он — мошенник. Может, он и нотариусом-то не был. Не кричи так на меня!

— Хорошо мама, не буду! — ответила мама. И крикнула нам из комнаты: — Дети, дети, собирайтесь, мы уходим.

— Постой, куда ты? — спросила бабушка. — Мы же даже толком не поболтали.

— Мы вам не нужны, мама, — прошептала мама.

— Возьми лукум для детей.

— Им не надо есть сладкое до обеда, — сказала мама и, выйдя из комнаты, вошла в комнату напротив. — Кто раскидал эти картинки? Немедленно соберите. А ты ему помоги, — велела она брату.

Пока я молча собирал вкладыши, мама, открыв старые сундуки, смотрела на детские платья, тюлевые занавески, коробки. От пыли на черном корпусе швейной машины с педалью у меня жгло в носу, слезились глаза, пыль забивалась мне в горло.

Когда мы мыли руки в маленькой уборной, бабушка стала мягко упрашивать:

— Мебруре, милая моя, возьми этот чайник, ты его очень любишь, так что бери, — сказала она. — Это моей маме привез дедушка, когда был губернатором в Дамаске. Из самого Китая. Возьми, пожалуйста.

— Мамочка, я у вас больше ничего не хочу брать, — сказала мама. — Поставьте его в шкаф, а то разобьете. Ну что, дети, поцелуйте бабушке руку.

— Мебруре, милая моя, красавица моя, смотри, не сердись на свою несчастную мать, — сказала бабушка, протягивая нам руку для поцелуя. — Хотя бы не забывай меня навещать, не оставляй меня здесь одну.

Быстро спустившись по лестнице, мы втроем открыли большую железную дверь и на улице увидели замечательное солнце, мы вдохнули совершенно чистый воздух.

— Хорошо закрывайте дверь! — прокричала бабушка сверху. — Мебруре, приходи еще раз на этой неделе, ладно?

Мы шли молча, держа маму за руку. До тех пор, пока стоявший на кольце трамвай не тронулся с места, мы молчали, слушая разговоры и покашливание других пассажиров. Когда трамвай поехал, мы с братом пробрались к переднему сиденью, откуда видно вагоновожатого, и начали играть в «снизу-сверху». Я смог отыграть обратно кое-что из проигранного. Я обрадовался, игра стала интереснее, ставки повысились, и я начал быстро проигрывать. На остановке брат сказал: