О больнице для душевнобольных при мечети Беязит в Эдирне писал еще Эвлия Челеби, и он, естественно, слышал и таинственную музыку, которую играли для больных; но когда однажды мрачным и тоскливым весенним утром мы с женой поехали гуда посмотреть на это здание, то со страхом и грустью увидели только грязные развалины этого прекрасного сооружения. А еще любимых падишахом аистов. Некоторые сны падишаха-охотника, которые должны были толковать мои герои, на самом деле видел я сам (например, сон о темных людях с мешками). Как и у моего героя-итальянца, у меня тоже однажды в детстве был новый наряд, который надели не мне, а брату, потому что его одежда была разорвана; но мой костюм был не красным, как в книге, а синий с белым. Зимой, холодными утрами, когда мама вела нас с братом с прогулки, она покупала нам что-нибудь вкусненькое (но не халву, как в книге, а печенье с горьким миндалем) и, как мама Ходжи, всегда говорила: «Поедим, пока никто не видит». Рыжеволосый карлик из книги не имеет никакого отношения к старой известной детской книжке про рыжего мальчика и к карликам из других моих романов, которые я уже написал или еще напишу: я видел такого карлика в 1972 году на рынке в стамбульском районе Бешикташ. Некоторое время я думал, что идея часов, которые бы показывали время намаза, что так долго пытался изобрести Ходжа, была только моей юношеской фантазией, но я ошибался. Оказалось, что изобрести такие часы пытались многие, и я удивлен, что никто так и не смог их создать; от кого-то я слышал, что японцы сделали такие наручные часы, но я их не видел.

Возможно, теперь наступило время сказать: идея «Белой крепости», конечно же, не в том, чтобы понять, насколько удобно и соответствует реальности разделение Востока и Запада, проведенное для того, чтобы выявлять отличительные особенности разных культур и людей. Это разграничение — иллюзия, но если бы ее не создавали с таким энтузиазмом на протяжении многих столетий, то и моя история не была бы такой яркой. Чума — старинное средство, которое давно, как лакмусовая бумажка, используется для того, чтобы различать Восток и Запад. В одном месте своих мемуаров барон де Тотт пишет: «Если турок от чумы просто умирает, то европеец терпит ужасные муки, боясь смерти!» Такое наблюдение не кажется мне ересью или наукообразием; оно кажется мне одним из оттенков того воображаемого, красочного, полного неожиданностей мира, тайну которого я попытался приоткрыть. Возможно, эти краски напомнят писателю о пережитом счастье, когда он создавал свою книгу или читал другие книги, чтобы написать свою.

Мои самые сильные воспоминания о «Черной книге» связаны с последними днями работы над ней. Я писал эту книгу три года и в ноябре 1988 года закрылся в пустой квартире семнадцатиэтажного жилого дома в Эренкёе[15], чтобы за короткое время закончить ее, и целыми днями только писал. Моя жена была в Америке, номер моего телефона никто не знал и не звонил мне, то есть все, что могло бы отвлечь меня от приключений Галипа и от моей книги, в жизнь которой я так глубоко погрузился, было далеко. Я не видел никого, кроме нескольких знакомых соседей из того же дома, иногда любезно приглашавших меня на ужин, и был очень доволен тем, что не общаюсь ни с кем, как бывает со мной всегда, когда я радостно забываю обо всем на свете, глубоко и страстно погружаясь в работу над книгой.

Но, запершись в своей комнате, я никак не мог закончить «Черную книгу». Я спрятался от всех и писал книгу, а конец ее все не наступал, и я постепенно, наслаждаясь работой и одиночеством, начал ощущать странное отчаяние и страх, понемногу напоминая самому себе моего героя Галипа. Пока Галип безуспешно ищет по всему Стамбулу свою жену, он видит множество чудес, но все эти неожиданные подземные туннели, двойники красавицы Тюркян Шорай и беседы с известными журналистами его не радуют, поскольку он чувствует лишь боль и утрату. И я, работая и расширяя сюжет книги, чувствовал все более глубокое удовольствие от создания истории, делавшей меня счастливым человеком, но эта победа не радовала меня. Вскоре я окончательно остался один, как Галип. Я перестал бриться, перестал следить за собой. Помню, как по вечерам я бродил, как приведение, по переулкам Эренкёя, в кепке, в отвратительных, стоптанных кроссовках и плаще с оторванными пуговицами, сжимая в руках вульгарный полиэтиленовый пакет. Я наобум заходил куда-нибудь в закусочную и наедался, ловя на себе неприязненные взгляды. Помню, как отец, приходивший раз в две недели навестить меня и вытащить поужинать, был страшно огорчен тем, что я живу в такой грязной и неубранной квартире, выгляжу таким опустившимся, а книга моя никак не кончается.

Я чувствовал себя совершенно одиноким, как Галип (наверное, потому и сумел привнести эту боль в книгу), но его одиночество было вызвано грустью, а мое, скорее, гневом. Потому, что никто не поймет мою книгу, постепенно становившуюся необычнее; потому, что ее будут сравнивать с классическими романами; потому, что ее будет сложно понять, а ее самые неясные места будут считать свидетельством ее провала; потому, что, может быть, я никогда не смогу ее закончить; потому, что я написал не то… «Черная книга» доказала мне, что успех литературного произведения зависит не от его способности решать литературные или структурные проблемы, поставленные в нем, а от величия и важности этих проблем, а также от степени усилий автора, пусть и безнадежных, решить их. Насколько тяжело писать хорошие книги, настолько тяжело и изобретать темы, требующие от писателя полной самоотдачи, всех его физических и творческих сил и всей его жизни.

Такие книги — книги, которым мы посвящаем всю свою жизнь, — как и сама жизнь, не существующая без такой книги, медленно уводят вас именно туда, куда хочется им. Конечно же, этот новый край, эта странная страна создана из нашего прошлого, наших воспоминаний и фантазий, и «Черная книга» полна страхов и сомнений, вестников поражения и одиночества, которые я ощущал в те дни, когда писал по ночам до утра, выкуривая сигарету за сигаретой. Вы первый познали его; и это ваше первое утешение. И спасло вас ваше упрямство и отчаяние, а не сознательный профессионализм. Несмотря на упрямство и терпение, в которые я верил больше, чем в то, что называется талантом, временами я со страхом чувствовал, что книга стоит на месте, а все эти написанные мной страницы ни к чему не приведут ни меня, ни читателя, а лишь запутают, и еще больше отчаивался. Пока я писал «Черную книгу», мне казалось, что я мечусь между личным стремлением к цели и важному смыслу и поверхностной бесцельностью, между пониманием, как написать великую книгу, и неизвестностью. В минуты одиночества меня больше всего пугали мысли, навеянные этим напряжением: возможно, я посвятил пять лет жизни пустой книге, возможно, меня ждет неудача. Сейчас мне кажется, что подобные страхи — лекарство для таких, как я, кто может писать, лишь страдая от беспокойства и напряжения.

Первый замысел «Черной книги» возник у меня еще в конце 70-х годов как идея о книге, действие которой будет происходить в Стамбуле и где будет отражена история и анархия города, поэзия улиц моего детства. В тетради, которую я начал вести в 1979 году, я написал об одном тридцатипятилетнем интеллигенте, который уходит из дома и за длинные выходные переживает различные приключения в Стамбуле; о футбольном матче национальной сборной, проходившем в городе в эти дни, переросшем в национальное бедствие, об отключениях электричества и о стамбульских улицах, об атмосфере картин Брейгеля (снег) или Босха (демоны), а также о «Месневи», «Шахнаме» и «Сказках тысяча и одной ночи».

Пока у меня в голове формировались эти первые мысли, я еще не сумел издать свой первый роман, «Джевдет-бей и сыновья», но, думая о новой книге, решил, что герой будет художником, а книгу я назову «Порванная миниатюра». Я соединил в воображении непрекращающийся шум Стамбула и царящую в нем путаницу; стамбульскую интеллигенцию и их веселые вечеринки; семейные ужины и похороны; футбольные матчи и конкурсы красоты по телевизору и, как обычно, чувствовал себя счастливее, задумывая образы нового романа, который будет впоследствии назван «Черная книга», чем от романов, над которыми тогда работал (мой первый незаконченный политический роман, «Дом тишины» и «Белая крепость»).