– Много же у меня тут близнецов, получается.

– Вот ещё чавыча есть, – не обратила на его замечание внимания Люда. – Есть цельные тушки, если нравится разделывать, ну и выгоднее так будет. Муксун вот! Палтус есть! – показывала на свои сокровища с неподдельной гордостью хозяйка лавки.

– Да что ты вот начала? Три года же уже покупаю одно и то же.

– Знаешь, что?

– Что?

– Только глупый портной будет работать со своими клиентами по старым меркам. Умный портной каждый раз снимает новые со своих клиентов.

– Умно… Но мне как обычно.

– Так ты бы с этого начал! Ё-моё! Распинаюсь тут стою! – рассмеялась Люда, бывшая будто древним примитивным божеством матери-земли и жизни, смешанным с древнегреческим Дионисом, который всегда был «хорошеньким» подлецом.

Затем она сложила в плотный термостойкий пакет около пятнадцати килограммов резаных стейков форели и посчитала сумму на калькуляторе.

– Двадцать две. Скину пару тысчёнок – ты у нас так один берёшь с размахом.

– Спасибо, – спокойно ответил ей Леон, немного улыбнувшись, и передал деньги. – Хорошего тебе дня. Юре привет – я никуда не делся и особо не собираюсь исчезать.

– Ой, спасибо-спасибо, Лёвушка! Ох, исчезать это, как говорится: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему свои планы». Ну, давай, тебе тоже всего хорошего! А то я тебя замучила!

По пути Леон зашёл во фруктовую лавку и купил немного свежей айвы, хурмы, немного красных и зелёных яблок, пару грейпфрутов, кило апельсинов. Ощутив, что нести продукты стало тяжело, он вернулся к машине и закинул всё в багажник, а затем вернулся и дополнил перечень покупок несколькими килограммами черешни и клубники, а заодно взял и арбуз, подумав о том, что Мизуки будет рада. Вспомнив про просьбу Мизуки, посмотрел на часы, сказавшие ему, что его нет дома уже два часа. Быстро вернулся к машине, закинул все покупки к остальным и побыстрее направился к художественному магазину «Да Винчи», где наскоро купил хорошие наборы красок целиком, потому что забыл, какие именно цвета закончились.

Выдохнув внутри машины и сильно устав от утомительных тривиальных «приключений», Леон поскорее завёл машину и поехал в сторону дома. Вновь выехав на трассу А-370, вздохнул с облегчением. Стоит лишь познать покой загородной жизни, так более никакие силы не могут заставить тебя отправиться в город, дабы «наслаждаться» его бренной суетностью. Словно старые коты, ощущающие приближение смерти и оттого прячущиеся в самые дальние углы своих домов, люди тоже имеют свойство искать место максимального покоя на конечном этапе своей жизни, когда воля к приключениям покидает их разум, а сердце обуревает страх.

Минут через пять Леон резко ощутил что-то неладное. Взглянул в зеркало заднего видения и увидел, что зрачки его заметно расширились, почти полностью поглотив радужку. Нога сильнее вжалась в педаль газа, словно её прижало скалой, – не пошевелить. Уже без зеркала Леон почувствовал, как мышцы его правой щеки начали интенсивно подёргиваться, поднимая губы в форму причудливого агрессивного оскала. Руки крепче вжались в руль.

– Оно приближается, Леон, – говорит кто-то Леону.

«Оно приближается, Леон. Ты долго скрывался, но оно нашло тебя, почуяло твой страх, услышало шёпот твоего дыхания. Оно пробралось в твоё сознание чёрной тенью. Ты чувствовал это, но надеялся, что ощущения тебя обманывают, но оно всё же приближается, Леон, и ты это всегда знал – ты знал, что момент настанет, но ничего не предпринял. Ты не знаешь, где ошибся, – тебя подвела самоуверенность, тебя подвела ложность твоей жизни. Тебе конец, мясник. Такие, как ты, не ведают покоя. Для таких, как ты, не бывает утешения».

Колёса «Лексуса» разогнались почти до двухсот пятидесяти километров. Воздух до боли в ушах свистел за окном, разрываемый серым лезвием, проносящимся через него. Чтобы не снести с дороги другие автомобили, Леон резко объезжал их для обгона, а затем снова принимал положение на своей половине дороги.

«Ты хочешь закричать, но не можешь. Ты хочешь что-то ответить, но это не в твоих силах. Мышцы твоей шеи свело, ты хочешь повернуться и посмотреть на соседнее сиденье, но не можешь. Периферия отчётливо выдает чей-то силуэт в салоне. Здесь кто-то ещё. Надо было защитить их, Леон. Надо было прислушаться к хрипу. Нужно было закончить начатое. Ты опозорил имя Дунканштайна, старая сопливая сучка. Перед тобой автомобиль плетётся, как подбитая кляча, как медленная старушка, которую хочется сбить на пешеходном переходе. Хочется подъехать и сравняться, вытащить из бардачка ствол и нашпиговать пулями эту тупорылую скотину! Руки твои уже трясутся. Они уже сползают с руля, тянутся к чёрному корню, взывают к семени, затаившемся в тебе, но ты сопротивляешься. Не можешь говорить, потому что говоришь ты сам. Ты забыл, Леон. Всё забыл, простофиля. Забыл смотреть на дорогу. Что это? Фура?..»

Фура дальнобойщика вовсю гудела на Леона, выскочившего на встречную полосу после обгона и так и оставшегося на противоположной стороне. Едва не столкнувшись, Леон выправил машину, проскочив в последний момент, да так, что автомобиль занесло и чуть не выбросило в бухту Бражникова. Тяжело дыша, Леон ощутил, что руки его трясутся настолько сильно, что руль так и норовит повернуть корпус стального зверя в сторону водной глади. Сбавив скорость до адекватного минимума, Леон доехал до суши и остановился недалеко от посёлка «Белый парус», тяжело переводя дыхание. Зеркало показывало, что зрачки в норме. Резко повернув голову, он так никого и не нашёл. Пощупал сиденье – прохладное и никем не примятое, но он точно знал, что здесь кто-то был и этот кто-то больше не говорил. Туго соображая, Леон решил, что пока что лучше переждать пару минут и подышать воздухом. Рядом расположилась опушка небольшого леса, окружающего посёлок и уходящего выше по побережью на север.

Пройдя немного глубже в лес, Леон опустошил мочевой пузырь, затем прошёл метров тридцать вглубь, стараясь медитативно прислушаться к звукам леса. Конечно, это был не настоящий лес в вопросах масштаба – дикий, древний и лишенный человеческого влияния, где бродят духи природы, нашёптывающие свои песни, но всё же неплохая скорее лесополоса, наполненная мелким треском, шуршанием всякой крошечной дичи и щебетанием птиц. Какое-то странное чувство заставило Леона пройти чуть дальше на небольшую полянку, где посреди неё расположилось упавшее дерево с дуплом, а вокруг сплошная высокая зелёная трава, усыпанная цветами. Чей-то голос шептал из дупла – не тот, что был в машине, – Леон сразу это понял. Чувство оказалось довольно знакомым. Аккуратно подойдя к дуплу, из которого доносился шёпот, Леон медленно заглянул в него.

– Че зыришь, срань?! – рыкнул на него гнусавый голос изнутри.

– Ладно, я пойду тогда, – никак не отреагировав, сказал Леон.

– Куда пойдёшь?! Ты куда пойдёшь?! А?! отвечай мне! Хочешь меня обмануть?! Хочешь шкурку мою дёрнуть, ублюдок?! Знаю я вашего брата! Твари все поголовно ёбаные! Срать вам под дверь – вот что мне хочется делать!

– Понятно. Я пошёл.

– Погоди! – уже менее злобно крикнул гнусавый из дупла, – Ты мою шкуру содрать не хочешь? Правда?

– Зачем мне твоя шкура?

– Что за идиотские вопросы, придурок?! Ты же человек, а я не я!

– И?

– Тоже мне уникум! Хотя я тоже не пальцем делан! Тоже немного другой барсук!

– Давай выползай уже оттуда, уникум, – передразнил его Леон.

– А ВОТ ЭТО ТЫ ЗРЯ, ДУБИНА!

Обиженно вопя, из дупла молниеносно вырвался тучный барсук с огромными яйцами, болтающимися из стороны в сторону. Дикие, прямо-таки бешеные маленькие глазки, вдоль которых проходили чёрные полоски на белой морде, уставились гневно на Леона. Пробуксовав на месте, барсук с криком кинулся на своего обидчика, но сам не понял, как оказался в метре от земли, удерживаемый за гриву.