Через некоторое время они уже брели узкой тропкой по зеленеющему болоту вдоль одного из немногих сохранившихся в Японии девственного букового леса. Мостик-тропинка вёл их по полянам, усеянным жёлтыми горными лилиями и «капустой скунса», а вскоре они смело брели по зелёному древнему лесу, одетому местами в августовские жёлто-красноватые одеяния из тёплых оттенков. Целые поляны служили домом для каштанов, величественных буков, пахучих форманодендронов и кастанопсисов. Мизуки медленным размеренным шагом будто проплывала леса, закрыв глаза и глубоко вдыхая древесно-цветочный глубокий, как само море, аромат.

– Воздух здесь совсем другой, да? Дышать легче и… Даже думать, что ли. Я всегда хотела жить рядом с лесом на самом деле. Вот с таким: древним и дремучим, хранящим манящие загадки прошлого. Вдруг здесь царит волшебство или живут лесные духи? Если мы будем идти далеко, найдём ли мы здесь милого Тоторо[14]?

– Если сильно захотеть, то, думаю, всё возможно. Мудзин нам поможет. Уже вон берёт след.

Барсук носился поодаль от них, погружаясь своим сверхчутким носом не в композицию, а в целую выставку ароматных полотен, коими был переполнен лес: запахи различных животных, помёта, насекомых и птиц, душистых цветов и янтарных древесных смол, сочащихся со стволов, но главное, что где-то вдалеке он чувствовал лисицу, и вонь эта гнала его, словно кнутом, так что разум едва успевал остановить его стремление разделаться с древним врагом. «Хотя, – думал он, – если симпатичная…» Откликнувшись на своё имя, Мудзин, потупившись, уставился на Леона, не расслышав, что тот ему сказал.

«Чё надо? Я занят!» – направил свои мысли Мудзин Леону.

– Мудзин, найди нам Тоторо. Понимаешь? Шиншиллу такую здоровую.

«Да пошёл ты нахер, козёл! Смешно ему!» – Мудзин раздражённо оскалился, обнажая с досадой ряд зубов, – потерял лисий след. От такой картины Мизуки с Леном лишь рассмеялись, так как морда его была уж больно смешной.

– Может, ты его на барсучьем оскорбил как-то? – предположила Мизуки.

– Да вряд ли, милая. Мне кажется, что он сам по себе такой неуравновешенный.

Услышав невообразимое оскорбление, пробуксовав на месте, барсук кинулся в ноги Леона, пыхтя и едва ли не хрюкая от злости, и пытался допрыгнуть до лица, чтобы, наверное, укусить Леона за щёки. Мизуки звонко рассмеялась, а Леон, хоть и был достаточно ловким, но против волшебным образом образовавшего камня под ногой был не способен устоять и свалился на мягкую землю спиной, а барсук бросился ему на грудь, стараясь укусить за шею, пока Леон громко смеялся низким и хрипловатым смехом, словно бы его «механизм радости» привёлся в движение спустя сотни лет, будучи до этого ржавым и покрытым вековой пылью. Мудзин, добравшись до шеи, не стал кусать, а на удивление Леона, приготовившегося вкусить барсучьей ярости, облизнул его губы, что было, впрочем, не сильно уж и приятней укуса.

«Сам ты неуравновешенный, шут гороховый. Тебе повезло, что я тебе кучу дерьма не наколдовал под спину». – Барсук слез с Леона, пробежавшись по его лицу, издавая звук, похожий на ехидный смех.

– Вот же засранец полосатый, – пробурчал Леон с улыбкой на лице.

– Ну, ты сам его обозвал, – посмеялась Мизуки. – И всё же вы хорошо ладите.

– Брось.

– Какой ты недотрога! Пора уже расслабиться. Чего ты напряжённый всегда такой?

– Я не…

– Да-да, зна-а-а-а-аю, мистер сама серьёзность. И всё же постарайся расслабиться. Твоя семья рядом с тобой. Я рядом с тобой.

– Семья… У меня только ты, солнце, – с незаметной печалью вдумчиво произнёс он.

– Ну, вообще не то-о-олько, – улыбаясь, словно играючи, протянула Мизуки.

– Что ты имеешь в виду?

Маленькие японские жаворонки, пёстренькие, переливающиеся бежево-коричневым окрасом скакали в нескольких метрах от них, ища всяких жучков, а над вершинами деревьев промчалась в танце стая украшенных красно-синих соек, напоминающий спелый-спелый каштановый персик, окружённый стеблями лаванды и астры. Их неумолкаемая песня, казалось, заполнила собой весь лес и всю близлежащую округу.

– Не что, а кого, глупенький. Кого-то очень на тебя похожего.

– Ты… Не может быть…

– Да, Леон. Кто-то скоро станет папой.

– Я стану отцом?.. Я… Я не знаю, что и сказать.

– Ты не рад? – ещё не грустя, но с надвигающейся печалью и непониманием говорила Мизуки.

– Нет, что ты! Я рад… Просто не думал, что когда-то настанет такой день. Семья, дети, дом, тихий сад: всё это звучит как сказка. Словно всё это было придумано не для меня.

– Если сильно захотеть, даже сказка может стать реальностью.

– Ты права, Мизуки. Я… Я очень люблю тебя.

– И я тебя люблю, милый, – она улыбалась, а на щёчках её растекался нежный румянец. – Ты достойный человек, и я рада, что повстречала тебя в этой жизни. Ты очень многое сделал для меня, хотя, может, и не понимаешь этого… Надеюсь, наше дитя сможет излечить твою печаль, до которой я не в силах добраться.

– Только ты и в силах.

Хрустнул тоненький прутик под ногой Леона. Он сделал шаг к Мизуки и крепко обнял её, вглядываясь в освещённые солнцем кроны деревьев, где угнездились птичьи семейства. Едва уловимое чириканье птенцов доносилось с вершин. Ветер приглаживал их кожу, заползая под кимоно, а в небе не было ни одной тучки.

«Всё сгорело дотла… Но, по счастью, вишнёвый цвет уже облетел в саду. Не таи в сердце печаль, друг мой. Жизнь продолжается», – прошептал в сознании его Мудзин, а мордашка его полна была неловкой радости.

С благодарностью Леон кивнул своему другу-барсуку, влюбляясь в возникшее перед ним мгновение.

«Ну, а вообще сочувствую!» – раздался гнусавый и противный барсучий смех.

Леону лишь осталось тяжело вздохнуть и закатить глаза.

– Милый?

– Да?

– А ты много лесов видел?

– Достаточно.

– Достаточно для чего?

– Чтобы ответить на твой вопрос.

– А какой тебе запомнился больше всего?

– Хм… В Румынии есть интересный лес Хойя-Бачу. Говорят, что там ещё со времен Трансильвании находится портал в другой мир.

– И как? Есть?

– Портал? Лес и в правду очень странный, и красота его какая-то волшебно притягательная, но портала я там не находил. Может, не повезло. Хотя изогнутые деревья и поляна, лишённая растительности, наводит мысли о всевозможном мистическом. Легенды гласят, что именно в этом лесу исчез граф Влад Дракула Цепеш, преследуемый легионами охотников за нежитью, после чего в виде его мести из леса начали выбираться различные твари, терроризировавшие всю страну. Легенды умалчивают, что было дальше, но, учитывая, что больше на кровососов и прочую нечисть не жалуются, смею предположить, что у Дракулы запас служителей исчерпался.

– Никогда не слышала эту легенду.

– Она непопулярная. Я услышал её, когда навещал Румынию по работе.

– А какие ещё ты знаешь непопулярные легенды?

– Ох, вспомнить бы их все. Знаешь такой эффект, когда забываешь обо всём, что знал, стоит лишь кому-либо задать тебе вопрос?

– Конечно, – улыбнулась Мизуки, погладив его по плечу.

– Уже прошёл. Одни из самых интересных легенд настигли меня в Ираке и отсылали они ко временам древней Месопотамии, а ещё в Средиземноморье много не дошедших до слушателя легенд…

И Леон принялся рассказывать своей возлюбленной истории о всевозможных существах и героях древности, о мифах, столь интересных и столь детальных, будто происходящее он видели своими глазами. Даже Мудзин, знавший много историй, прислушался, поняв, что даже ему многое рассказано и представлено впервые. Выдумки ли это были или же нет, но слушать всем было интересно. Мизуки мечтательно смотрела на своего мужа таким взглядом, о котором мечтает каждый мужчина. «У малыша будет прекрасный отец. Столько он историй ему расскажет!» – думала она.

«Скелеты свои люди в шелка завернули. Глядят на цветы», – думал теперь уже про себя Мудзин, смотря на своих дорогих людей.