К пяти часам хочется глотнуть свежего воздуха. Выхожу на улицу и иду по тротуару, чтобы размять ноги. Сегодня прохладно, небо грязно — серого цвета, дует ветер, раздувая мой темно — синий пиджак. Тем не менее холод приятно освежает после целого дня взаперти. Закрываю глаза, делаю глубокий вдох, чувствуя, как ледяной воздух наполняет легкие … и внезапно сталкиваюсь с чем-то теплым, высотой мне по пояс.

Оно отскакивает от меня, издав тихое:

‒ Ой!

Смотрю вниз. Большие сине — голубые глаза, вьющиеся каштановые волосы, бледная кожа с веснушками. Не больше девяти или десяти лет. Распластавшись на тротуаре, смотрит на меня несколько секунд, открыв рот и тяжело дыша от удивления. Затем поворачивается на бок и сует руки в рюкзак, чтобы убедиться, что ничего не выпало из многочисленных кармашков.

‒ Ты в порядке, малыш? — спрашиваю, протягивая руку, чтобы помочь встать.

Его взгляд замирает на моей руке, и, поколебавшись, мальчик принимает помощь. Поднимаю его на ноги.

‒ Да, нормально. Простите, мистер, — опускает подбородок на грудь и закидывает на плечо коричневый кожаный рюкзак.

В свою очередь рекомендую:

‒ Смотри, куда идешь. Будь я на велосипеде, ты мог бы серьезно пострадать.

Быстро пробормотав «ладно», он поворачивается и идет дальше.

Я же отправляюсь в противоположную сторону. Но через несколько шагов понимаю, что… что-то не так.

Слишком легко.

Нарушен баланс.

Руки сразу же тянутся к карманам. Телефон в правом кармане, а кошелек… его в левом кармане нет.

Резко оборачиваюсь, вглядываюсь в толпу прохожих, идущих против ветра, пока не замечаю вдали мальчишку.

‒ Эй! — мой голос гремит, как пушка. Пацан и несколько пешеходов останавливаются и смотрят в мою сторону.

Даже на таком расстоянии встречаюсь с ним взглядом. Насмешливое выражение, медленно появляющееся на его лице, говорит мне всё, что я хотел знать. Самодовольная ухмылка над прямыми, по — детски белыми зубами и блеск победы в глазах с наглым кошачьим прищуром. Нахаленок уверен, что вне моей досягаемости.

Поднимает вверх правую руку и выставляет средний палец.

«Паршивец».

Затем убегает вниз по улице.

«Не выйдет, пацан».

Размахивая руками, бегу по тротуару, затем резко сворачиваю влево на соседнюю улицу, прикладываю максимум усилий, чтобы не сбивать с ног пешеходов. Уворачиваюсь от сигналящей машины и пересекаю проезжую часть в три прыжка, еще в два — взмываю по бетонным ступенькам в пустой торговый центр, который тянется вдоль двух кварталов. Как раз до того проулка, в который свернул мальчишка. Пролетаю мимо магазина «Gap» и через ресторанный дворик.

‒ Осторожней! — угрожая тростью, кричит сутулый седой покупатель, когда я несусь в непосредственной близости.

Выскакиваю на улицу через заднюю дверь торгового центра.

Смотрю направо, затем налево. И замечаю убегающего маленького засранца. Его рюкзак мелькает, как сигнальный огонь в гаснущем солнечном свете. По моему лбу струится пот; я мчусь, перепрыгнув через пожарный гидрант, как атлет в беге с препятствиями. Вытягиваю руку, растопырив пальцы, и хватаю гаденыша за шиворот.

«Попался!»

Он возмущенно шипит и дергается, как рыба на крючке, пытаясь вырваться из моей хватки. Не выйдет.

‒ Отцепись! Пусти!

Встряхиваю его, чтобы утихомирить, и рявкаю:

‒ Довольно!

Кулачки колотят меня по рукам и животу. Встряхиваю пацана еще раз.

‒ Я сказал, прекрати! Немедленно. — Затем добавляю спокойнее: — Не собираюсь тебя бить.

Но воришку так просто не заткнуть.

‒ Помогите! — вопит малец, пытаясь поймать взгляды любопытных прохожих, пялящихся на нас. Как и большинство зевак, окружающие проходят мимо, полагая, что вмешается кто — нибудь другой, а они могут идти. Затем маленький засранец пускает в ход мантру, которую сверхзаботливые родители — и социальные службы со своими предупреждениями об опасных незнакомцах — вбивают в голову детям.

‒ Ты не мой отец! Я тебя не знаю! На помощь!

Трясу его еще сильнее, так что воришка клацает зубами. Шикаю:

‒ Уверен, что хочешь привлечь внимание, когда в твоем чертовом рюкзаке лежит мой кошелек?

Это сразу его усмиряет. Задыхаясь, как лисица в ловушке, прекращает извиваться. Смелости мальцу не занимать ‒ смотрит на меня, сердито нахмурив брови.

‒ Проблемы?

Вопрос задает полицейский, подошедший справа. Оценивает ситуацию строгим взором, пока не узнает меня.

‒ Привет, Бекер! — едва заметно улыбается.

Большинство полицейских инстинктивно недолюбливает адвокатов. И я их понимаю. Копы каждый день рискуют жизнью, чтобы убрать с улиц всяких негодяев, а я и мои коллеги из кожи вон лезем, чтобы их освободить. Часто извращаем действия самих полицейских — как провели арест, имели ли на то основания, — чтобы найти причины вызволить наших клиентов. Конечно, по своей природе это враждебные отношения. Лед и пламя.

Лично мне полицейские нравятся. Конечно, они жесткие парни и временами ведут себя как обличенные властью мудаки, но в большинстве своем — честные люди, пытающиеся выполнять очень трудную работу.

Пол Ноблеки — патрульный полицейский и посещает тот же спортзал, что и я. Мы несколько раз играли в баскетбол, а после пропустили кружку — другую пива.

‒ Как дела, Ноблеки?

Офицер приветливо кивает.

‒ Не жалуюсь. — Показывает на мальчишку, которого я все еще держу за шкирку, как бродячего щенка. — Что случилось?

Прежде чем я успеваю открыть рот, щенок встревает:

‒ Я просто дурачился. Бекер за мной присматривает. Я сказал, что бегаю быстрее него, а он не согласился.

Сначала я чуть было не рассмеялся — мальчишка определенно умеет вешать лапшу на уши. Интересно, он никогда не задумывался о карьере адвоката или политика? Потом возникло желание опровергнуть его выдумки, объяснить все Ноблеки и сдать в полицию. Умыть руки.

Но что-то в лице пацана… не позволило мне так поступить. Выражение глаз ‒ смесь отчаяния и горечи. Малец надеется на мои помощь и сострадание, но в то же время ненавидит свою нужду в них. Есть в этом мальчике некая невинность, в отличие от потрепанных беспризорников. Что-то в нем говорит мне: его еще можно спасти.

И что парень того стоит.

Поэтому я лохмачу его волосы, разыгрывая спектакль.

‒ Я же говорил, что поймаю тебя.

Ноблеки смеется.

‒ Неужели кто-то действительно доверил тебе ребенка? — смотрит на мальчика. — Соболезную.

Тот вздрагивает. Быстро, почти незаметно. Но я улавливаю.

Ноблеки пихает меня локтем и шутливо спрашивает:

‒ Сколько берешь? — У него самого пятилетний ребенок. — Если в ближайшее время я не свожу Эми куда — нибудь поужинать, она со мной разведется.

Качаю головой.

‒ Разовая сделка. Дети — это не мое.

Полицейский разворачивается.

‒ Ладно, увидимся, Бекер.

‒ Не унывай, — желаю на прощание.

Как только Ноблеки оказывается вне зоны слышимости, оттаскиваю мальчишку в сторону от края тротуара, поближе к зданию. Вытянув руку, требую:

‒ Верни.

Малец закатывает глаза и, выудив мой кошелек из рюкзака, отдает. Вряд ли у него было время что-то вытащить, но все равно проверяю наличные и кредитки.

Довольный, кладу кошелек в карман.

‒ Как тебя зовут?

Он пронзает меня сердитым взглядом.

‒ Ты коп?

Качаю головой.

‒ Адвокат.

‒ Я Рори.

‒ Рори, а дальше?

‒ Мак-Куэйд.

Оглядываю мальчишку. Белая рубашка с фирменными пуговицами, бежевые брюки — форма частной школы. Кеды за двести пятьдесят долларов и рюкзак марки «J.Crew». Возникает вопрос:

‒ Зачем ты стащил мой кошелек, Рори Мак-Куэйд?

Пинает тротуар.

‒ Не знаю.

Ну конечно, не знает.

Малец приподнимает плечи.

‒ Наверное, хотел посмотреть, смогу ли.

И тут я задаюсь вопросом: что, черт возьми, мне теперь с ним делать? Спасти его от системы кажется правильным, но нельзя позволять улизнуть, избежав ответственности. Рори следует усвоить, что дурацкие выходки имеют последствия, серьезные, и понять это он должен сейчас. Иначе, почувствовав безнаказанность, в будущем может совершить гораздо худшие поступки, за которыми последует более суровое возмездие.