Странное теплое покалывание в груди вспыхивает с удвоенной силой.

— Спокойной ночи, Джейк. Приятных снов.

Смотрю, как она устраивается под одеялом — образец чистоты, невинности и всего самого доброго в мире. Все во мне хочет, чтобы она смогла оставаться такой всю свою жизнь.

Поражаюсь собственной чувствительности. Я не какой — то мягкотелый слабак. Жесткий, циничный, предельно честный — да, сентиментальный — никогда.

Тушу свет.

— Спокойной ночи, Розалин.

Через какое-то время — тридцать минут? три часа? — просыпаюсь на полу. На коленях открытый ноутбук, подбородок упирается в грудь, шея затекла, задница совсем онемела. Сначала ощущаю некоторую дезориентацию в пространстве, не могу понять, где нахожусь и почему оказался на чертовом полу. Оглядываюсь, делая глубокие вдохи, потом вспоминаю. Фильм, Челси ушла со своими придурочными друзьями, дети.

Закрываю лэптоп и тру глаза, не понимая, что меня разбудило. Розалин в отключке, за остальными тремя закрытыми дверями тишина, включая комнату малютки. Поднимаюсь на ноги и…

Бух!

Звук идет снизу, тихие неразборчивые голоса.

Что за черт?

Весь напрягаюсь в предчувствии беды. Может, воры вломились? Интересно, Челси убрала тот ключ из — под коврика?

— Мммм… о да…

Это мужской стон. Взломщик стонать не станет.

Крадусь вниз по лестнице, напрягая слух. С каждым шагом голоса становятся четче.

— Лукас! — голос Челси.

— Ты просто бомба, детка.

Желудок сводит, руки сами сжимаются в кулаки. Это совсем не вор.

— Ты так нужна мне, детка, — продолжает.

— Лукас…

Она отвечает резким шепотом, так как думает о детях. Она всегда думает о детях. Но значение ее слов сразу понятно.

— Лукас, отвали.

Как и его.

— Не будь стервой, Челс. Я знаю, ты тоже этого хочешь.

— Нет. Прекрати, Лукас… нет!

— Шшш, расслабься. Просто позволь мне…

И тут мне сносит крышу.

Обогнув угол, влетаю в гостиную. Парочка лежит на диване все еще полностью одетая. Он на ней сверху, почти полностью закрывая своим телом всё, кроме ног.

Брыкающихся ног.

Легким движением стаскиваю ублюдка за шиворот с Челси. Одной рукой поднимаю в воздух, другой даю по морде. С удовлетворением слышу хруст носа. Глаза застилает ярость, в ушах убийственным маршем пульсирует кровь. Снова размахиваюсь и бью в зубы. Идиот в защитном жесте поднимает руки, и я швыряю его на пол.

Просто чтобы иметь возможность дать пинка. Ботинок встречается с его ребрами, вышибая воздух из легких.

Но этого мало. Жажду боли, крови и страданий.

Мерзавец задыхается и хрипит, пытаясь вздохнуть. Но я ничего не слышу и даже не вижу. Перед глазами стоит только одна картина — милая и нежная Челси под ним, вырывается и сопротивляется. Говорит «нет». Умоляет остановиться.

Он ей не внемлет. Так с какой стати я должен?

Вздергиваю его за руку и бросаю об стену.

— Она сказала «нет», говнюк! Ты глухой? — сжимаю его горло.

Шея мягкая, слабая. Так просто ее свернуть.

Сдавливаю сильнее.

Глаза вылезают из орбит, он начинает царапать мои руки. Но эффекта ноль — все равно, что прикосновение крыла бабочки.

— Джейк, остановись, пожалуйста.

Челси кладет руку мне на плечо, голос звучит приглушенно. Умоляюще.

— Не надо, Джейк. Прошу: не надо.

Челси для меня словно тихая гавань, надежная и спокойная среди бурлящих, черных, смертельно опасных вод.

Поэтому останавливаюсь. Не потому что подонок заслужил.

Только из-за ее просьбы.

Разжимаю руки, и мудак сползает на пол, отплевывая кровь. Тяжело дыша, прожигаю Лукаса взглядом. Сердце колотится как бешеное. Сдергиваю со стула куртку подонка, не забыв вытащить ключи из кармана, ведь от него несет, как от пивной бочки, и бросаю ему.

— Выметайся, — рычу как зверь.

Утерев курткой кровь, зыркает на меня с ненавистью. Ни капли раскаяния. Хрипит:

— Мне нужны ключи.

Тупой гаденыш.

— Нет. Поспишь в машине. К утру протрезвеешь, тогда можешь тащить свою задницу, куда душе угодно.

Подумать только, открывает рот, чтобы спорить. Не на того нарвался.

— У тебя два варианта. Спишь в чертовой машине или без сознания лежишь в реанимации. Сам понимаешь, какой лично мне больше нравится.

Явно не машина.

Смотрит через мое плечо на Челси. Меня прям трясет, что взгляд ублюдка смеет ее касаться.

— Делай, как он говорит, Лукас. Никки и Кевин проснутся через несколько часов. И можете уезжать.

Бросив последний злобный взгляд, сгорбившись, выходит за дверь, которую за ним захлопываю.

Поворачиваю ключ в замке и задвигаю щеколду, чтобы засранец уж точно ночевал на улице. Или чтобы я сам не вышел и не прикончил его. Руки дрожат, тело все еще вибрирует от едва сдерживаемой ярости… и от кое — чего еще, что не хочу называть.

За спиной раздается дрожащий голос Челси.

— Не могу поверить, что Лукас пытался…

Резко поворачиваюсь, как юла, и набрасываюсь на нее.

— Конечно, пытался! А чего ты, черт побери, ожидала? Думала, он пролетел через всю страну ради обнимашек и поцелуя в щечку?

Обхватив себя руками, шепчет:

— Я думала, он мой друг.

— Наивность мила, Челси, а идиотизм нет.

Отшатывается, будто я ее чуть не ударил.

— Прости, что?

Незнакомые чувства пузырятся во мне, обволакивая внутренности, как густая липкая смола.

И уродливая.

— Друг? — смеюсь, окинув ее взглядом с ног до головы. — Ты всегда так одеваешься для друзей? — цокаю языком: — Счастливчики.

Ее голос поднимается на октаву.

— Нет ничего плохого в том, как я одета.

Мой вопрос, жесткий и резкий, рассекает воздух.

— Ты пьяна?

— Нет!

— Под кайфом?

— Нет!

— Ты трахалась с ним раньше?

— Не твое дело!

Мои губы сжимаются в ниточку.

— Это значит да.

— Не смей устраивать мне допрос!

— Ты понимаешь, что могло произойти, если бы меня здесь не оказалось? — ору, забыв о спящих наверху детях.

Потому что в этом вся суть. Которая заставляет меня жаждать крови. Заставляет хотеть пробить стену кулаком, вернее, схватить тот кусок дерьма на улице и еще раз приложиться, как следует. То, что могло с ней случиться, если бы здесь присутствовал кто-то другой, а не я.

Я смотрел в глаза жертв насилия. Видел последствия. Конечно, потерпевшие как — то живут дальше. Возможно, преодолевают случившееся. Но никогда не забывают.

И навсегда перестают быть прежними.

— Да, прекрасно понимаю, Джейк. Вопреки тому, что ты думаешь, я не дура. И благодарна, что ты оказался рядом. А теперь можешь уходить, — голос из безжизненного превращается в ледяной.

Тыкаю пальцем во входную дверь.

— Никуда, черт возьми, я не пойду, пока он здесь.

— Прекрасно. Диван в твоем распоряжении.

И всё — больше со мной разговаривать не собираются. Челси разворачивается в направлении лестницы; спина прямая как палка. Через пару ступенек Челси оглядывается, и ее слова разят словно стрелы.

— Теперь я понимаю, почему ты такой успешный адвокат, Джейк. Отлично умеешь сваливать вину на жертву.

Мгновение просто стою на месте. Слишком ошеломленный — или слишком пристыженный, — чтобы ответить.

Челси уходит, и я остаюсь один. В ушах эхом отдаются все слова, которые мне не следовало говорить.

Уже через пять минут рыскаю на кухне в шкафах и ящиках как наркоман, позабывший, где спрятал свою заначку.

Бормочу, обращаясь к покойному брату Челси.

— Ну же, Роберт. Я знаком с твоими детьми, — залезаю вглубь холодильника, отодвинув в сторону миндальное молоко, тофу, экологически чистые груши. — Твою мать, ну не верю, чтобы у тебя в этом чертовом доме не был припрятан алкоголь.

Сейчас меня устроит даже бутылочка NyQuil.

Роюсь в морозилке. И там, под контейнером с замороженным соусом для спагетти, замечаю золото. Жидкое золото. Бутылку «Южного Комфорта».