Он пристально посмотрел на Авилова.

— Если звонил шпион, то пусть она же и выведет нас на него… Слух, что ею интересовалась контрразведка, вероятно, разнесется быстро. И если она как-то связана с агентом, то запаникует и непременно с ним свяжется…

Листок помолчал.

— Мы, пожалуй, поступим следующим образом — установим за ней наружное наблюдение. После разоблачения Дидлова и нашего посещения между ней и агентом должен произойти контакт.

Либо она пойдет к нему, либо он выйдет на нее. Как думаете?

Авилов помедлил.

— Если ошибаемся, потеряем время… Однако и зацепки другой нет… Что ж… В конце концов поймем, стоит ли ее подозревать. Давайте, Алексей Николаевич, организовывайте наблюдение.

Глаза их встретились.

— Что-то еще, Алексей Николаевич? — спросил Авилов, видя, как пристально смотрит на него ротмистр.

— Да, Виктор Николаевич, есть… Яд, которым покончил собой Дидлов, находился в серебряном кольце. Похожее кольцо сегодня я видел на пальце Сивцова, адъютанта Воробанова…

— И что с того? — подивился Авилов. — Какая связь? Мало ли кто носит серебряное кольцо!

Но Листок, не обращая внимания на возражение штабс-капитана, задумчиво продолжил:

— Помните, мы через Сивцова вызывали в "контору" Волчанова… А перед тем спрашивали, не имеет ли пограничный поручик Зайков "Анну"… Я и подумал: что, если мы тем самым подсказали ему, кого надо подставить вместо истинного отравителя перебежчика? Ведь как удобно — вы ищите офицера со "Святой Анной" — так вот он! Только и необходимо, что изобразить его побег да подбросить на квартиру цианид. И происходит следующее: Сивцов звонит со штаба сестре милосердия, говорит, что необходимо сделать, и та, как "влюбленная подруга", перезванивает Волчанову, вызывает его "на минутку" в госпиталь под каким-нибудь срочным предлогом — благо он рядом — и все! Капитан попадает в лапы Дидлова, навсегда исчезает, а все мы разыскиваем его, как шпиона и убийцу армянина. А? Может такое быть?

У Авилова глаза полезли на лоб. Он сглотнул слюну.

— Вы с ума сошли! Подозревать адъютанта Воробанова в шпионаже? На каком основании? На основании схожести дурацких колец? Это же полный абсурд! Сивцов и отравить-то армянина не мог, как и ваш Волчанов. Его же, как и капитана, в канцелярии не было, и это вы знаете не хуже меня. Нет! И как это вообще могло прийти вам в голову?

— Мы должны убедиться, что это не так… — произнес Листок, словно бы он и не слышал штабс-капитана.

— Но как? И главное — для чего? — раздражаясь, выкрикнул Авилов.

— Мы обязаны проверять каждую зацепку. Если после сегодняшнего с ним разговора кольцо с руки исчезнет, то над этим надо будет задуматься…

Авилов вскочил и направился к вешалке.

— Глупости, ротмистр, просто какие-то детские игры! Забудьте и даже не вспоминайте. И не смейте об этом говорить кому-либо еще!

Он рывком просунул руки в рукава шинели.

— Сейчас главное не гадать, а проследить за Берт! Возможно, она-то нас и выведет на истинного шпиона. Идемте!

Из дневника Николая II:

"28-го ноября. Пятница.

Утром усиленно дочитывал бумаги. В 10 час. поехал в военный собор, оттуда в Храм Славы, в Закавказский институт и в женское заведение Св. Нины.

После завтрака зашел в склад имени Алекс тут же в залах, где работала масса дам. Затем посетил Тифлисский кадетский корпус и реальное училище, в котором были собраны ученики и ученицы других учебных заведений. Вернулся во дворец в 4 а в 5 час. отправился в дом умершего купца Сараджева на чашку чая дворянства. Видел много старых знакомых дам и несколько очень красивых. Пел и играл грузинский хор. Пробыл там час с четвертью и приехал домой около 6½. Принял Воейкова и занимался. После обеда слушал с большим удовольствием замечательный хор певчих казаков конвоя наместника с старым Колотилиным. Была короткая пляска".

С вечера 27 ноября до утра 28-го Росляков с Яшкой находились в распоряжении "Петровича" — дежурили на двуколке невдалеке от госпиталя. Перед этим Листок заперся с филером и минут пятнадцать о чем-то говорил с ним. Потом вызвал его, Рослякова, и долго вталкивал то, во что Алексей верить не хотел: вместе с "Петровичем" взять под наружное наблюдение не кого-нибудь, а Наталью Ивановну Берт — сестру милосердия, милую избранницу сотника Оржанского! И лишь когда было приказано по команде филера арестовать и доставить в "контору" и ее, и того, с кем она войдет в контакт, — лишь тогда Росляков понял, что дело нешуточное. За всем этим стояла поимка вражеского агента, с которым Берт была каким-то образом связана и на которого должна была вывести именно она! Листок, правда, не стал раскрывать, что связывало сестру милосердия со шпионом, но предупредил: неизвестный может оказаться штаб-офицером, и оба могут быть вооружены.

Однако в тот вечер ничего не произошло — Берт, вероятно, дежурила и из госпиталя так и не вышла. Они с Яшкой простояли до утра в месте, указанном "Петровичем" — невдалеке от госпиталя, на перекрестке дорог, ведущих на Кагызман и к офицерским домам 156-го пехотного полка. Где в это время находился филер, Росляков сказать не мог. Только когда уже рассвело, он как-то внезапно вырос у двуколки, скороговоркой велел ехать в "контору", доложить Листку обстановку и возвращаться на прежнее место часа в четыре вечера, когда начнет темнеть. "Днем их встреча маловероятна, — на прощание сказал он. — По возвращении ждете меня здесь. Если через полчаса не появлюсь, езжайте к ее квартире на Складской улице. Встанете в переулке на Армянской!"

Сказал — и тут же исчез.

Листок выслушал доклад Рослякова в мрачном молчании. Спросил лишь:

— Адрес Берт знаешь?

Алексей сказал, что знает — провожали ее вместе с Оржанским. Ротмистр недобро посмотрел на него и, отвернувшись, приказал:

— Делай, что сказали!

И ушел к себе.

Сколько Росляков проспал в своей комнате, он не помнил. Проснулся от громкого разговора, доносящегося из коридора: о чем-то спорили Листок и штабс-капитан Авилов. Спорили, похоже, в "кабинете шефа", но столь отчаянно и шумно, что даже в комнате Рослякова можно было разобрать обрывки фраз. Из них-то Алексей и понял — пришло известие о приезде Джунковского, и что начальники бурно решают, что именно делать в оставшееся до приезда Императора время. Последнее подтвердила единственная внятно услышанная фраза Авилова, долетевшая до уха, как только послышался скрип раскрывающейся двери: "Только это и остается! Как хотите, но больше зацепиться не за что!"

А следом раздался приказ Листка, выкрикнутого в коридор:

— Алешка, дьявол, вставай! Пора выезжать!

Когда они с Яшкой выехали, повалил хлопьями снег. Сумерки только начали сгущаться, но от невероятно густого снегопада и в трех метрах что-либо разглядеть было невозможно. Так что к прежнему месту у развилки дорог доплелись уже в полной мгле. Росляков зажег спичку, чтобы глянуть на часы и отсчитать положенные полчаса, и от неожиданности вздрогнул: в двуколку тут же просунулась чья-то бесовская голова и голосом "Петровича" прошептала:

— Как скажу, пойдете следом, метрах в двадцати пяти — при таком снеге видно не будет!

Росляков хотел было спросить, как же следовать за ним, если его самого видно не будет, но не успел — голова исчезла.

"Вот же домовой! — сплюнул в сердцах Алексей. — Напугать напугал, да толком ни черта не объяснил, дьявол безрогий!"

Снег уже валил сплошной мелькающей стеной. Ветра почти не чувствовалось, тяжелые хлопья просто падали сверху, точно конфетти неведомого фокусника, стелющего землю белым покровом.

Росляков выглянул из повозки, посмотрел во мглу — хоть глаз коли! И как этот хорек "Петрович" может в этом месиве что различить? А как им самим не потерять "Петровича"?