Вопрос был резонный — предположить реакцию начальника гарнизона было нетрудно. Они помолчали.
— А если сказать, что все обошлось и Лавренюка можно оставить в приемной за адъютанта? — подумав, предложил Драч. — В конце концов, Его Превосходительство сам объявил его исполняющим должность Сивцова.
Вновь помолчали.
— Ну, хорошо… — медленно произнес Авилов. — Мы изолируем Лавренюка от Августейшего… А что потом? Что, если, как всегда, ошибаемся? Как уличить его в измене?
— Возьмем в разработку, установим наблюдение…
Перебив, Листок продолжил мысль:
— …и будем уповать, что эта сучка Калленберг окажется живучей? Но, думаю, будет поздно — и без нее узнаем!
— Это как? — спросил Авилов.
— Вы думаете, агент будет ждать, когда его разоблачат? Кто завтра сбежит, тот им и будет!
Штабс-капитан пристально посмотрел на Листка:
— Тогда нам крышка…
Ротмистр зажег потухшую было папиросу:
— Хорошо, если не гробовая!
25. 1 декабря 1914 г. Николай II. Неожиданный поворот
Из воспоминаний генерал-майора А.И. Спиридовича:
"… Через два часа приехали на русско-турецкую границу, в селение Меджингерт. В полутора верстах была и самая граница. В Меджингерт были собраны по пять человек, находящихся на боевой линии. Пехотинцы, пластуны, терцы, кубанцы, артиллеристы, пограничная стража — все выстроились на большой снежной поляне. Все, включая командира корпуса генерала Берхма-на, были взволнованы и приятно поражены приездом Государя. Этого здесь никто не ожидал. Приехать из Петрограда на турецкую границу, в боевое расположение войск… Это просто невероятно!
Но вот показался и царский автомобиль. Подъехали. Все замерло. От сильного волнения командир корпуса едва отрапортовал Государю. Тот медленно подошел к войскам, поздоровался и стал обходить выстроившихся. Каждого Государь спрашивал, в каком бою участвовал, не ранен ли, и награждал Георгиевским крестом. Говорили солдаты с Государем удивительно просто, все подвиги в их изложении казались такими простыми…
…Начало уже смеркаться, когда Государь кончил обход низших чинов. Поблагодарив всех еще раз, Государь высказал надежду, что все их части по примеру своих предков послужат России и ему, Государю, Генерал Берхман провозгласил здравницу за Его Величество, цариц, наследника. Гремело ура. Государь пожал руку генералу. Старый служака командир корпуса был так растроган, что расплакался и неоднократно поцеловал руку царя. Это произвело на всех большое впечатление. Нельзя было удержаться от слез. Солдаты придвинулись к автомобилю. Казаки вскочили на коней, и, когда царский автомобиль тронулся, все бросились за ним с криками ура. Казаки во главе с генералом Баратовым поскакали за автомобилем. Тот набирал ход, и казаки неслись сильнее, рискуя свернуться с шоссе и полететь с кручи. Так продолжалось, пока Государь не подал знак рукой.
Уже темнело. Густые тени стали падать с гор. Горы синели вдали в полном покое, как бы храня тайну, где неприятель. А неприятель, как узнали мы немного позже, был ближе, чем мы думали. Его разъезды видели с гор царский проезд, удивлялись, что происходит у гяуров".
Спустя несколько минут, как они перестали говорить, из кабинета Его Превосходительства вышли Лавренюк и Грушевский. Авилов направился было к генералу, но Лавренюк, явно вошедший уже в роль "адъютанта", остановил его:
— Николай Николаевич просил минуть двадцать его не тревожить. Можете пока отдохнуть в нашей с подполковником Грушевским комнате.
— Я подожду здесь, в приемной! — решительно заявил Авилов, многозначительно посмотрев на обоих ротмистров.
Листок кивнул:
— Будем в вашем кабинете, Владимир Николаевич!
Он отчего-то сделал ударение на слове "вашем", вероятно, желая подчеркнуть, что не намерен "отдыхать" в помещении, где произошло убийство…
В кабинете Драценко штабс-ротмистр сразу прошел за стол и, откинувшись на спинку стула, закрыл глаза. Листок также опустился на единственное в комнате кресло и, придвинув стул, вытянул гудящие в сапогах ноги.
Говорить не хотелось. Алексей Николаевич глянул на уже посапывающего жандарма и вдруг понял, что смертельно устал. "Однако, черт возьми, вздремнуть не мешало бы!" — мрачно подумал он и также сомкнул веки…
Разбудил скрип открывающейся двери. Вошел Авилов. Драч поднял голову, Листок сбросил ноги со стула и сел.
— Ну? Убедили? — спросил Драч, протирая глаза.
— Похоже на то… На удивление — без особого труда. — Авилов прошел к креслу ротмистра и сел на отодвинутый им стул. — Только что звонили из Меджингерта — Государь благополучно добрался до штаба Берхмана.
— Кому звонили? — настороженно спросил Листок.
— В приемную звонили. Говорил Лавренюк…
— И как он?
Авилов пожал плечами:
— Никак. Ни один мускул не дрогнул! Сейчас пошел докладывать Воробанову.
Он хлопнул себя по коленям:
— Черт знает что!.. Может, все-таки агента нет? Может, и были-то всего Калленберг да этот Отто "Дидлов"?
Штабс-ротмистр Драч лишь снисходительно помотал головой, но Листок устало возразил:
— Есть, Виктор Николаевич, есть! И вы о том знаете. Надобно молить бога, чтобы им не оказался кто-то, о ком мы и не подозреваем…
Авилов поднялся и, нахмурив брови, прошелся к стене и обратно.
Конечно, ротмистр прав — агент здесь, рядом… Только — хоть убей! — не вяжется он с подполковником — слишком уж Лавренюк непосредственен для этой роли! А может, это и есть игра? Агент обязан играть…
— Что ж… Если вы так едины во мнении… — медленно произнес он, — то кому-то надобно находится при подполковнике…
— И то верно! — сказал Драч поднимаясь. — Отдохните, Виктор Николаевич! Если что — дам знать!
Время ожидания тянулось мучительно долго. Авилов дремал. Ротмистр же заснуть уже не мог, хотя вновь развалился на кресле. Но и назвать его состояние бодрствованием также было нельзя. Он впал в какое-то тяжелое оцепенение — без течения мыслей, без желания двигаться… Только странное, ноющее и все нарастающее ощущение тревоги — некое предчувствие чего-то нехорошего, страшного, чего он не мог ни предвидеть, ни предотвратить… И это "что-то" не исходило от чего-то конкретного, а казалось некой темной, всепоглощающей силой — неизбежной, надвигающей, давящей…
И вдруг он очнулся. Как будто что-то пронзило мозг… Но что? Какая-то мысль? Что-то связанное с Лавренюком и Сивцовым? Да, что-то с Лавре-нюком и Сивцовым… Если агент не Лавренюк, то кто? Сивцов? Но Сивцов мертв! И виновником его смерти стал он, ротмистр Листок! Но отчего же он? Оттого, что добивался от штабс-капитана признания, кому тот раскрыл дату приезда Государя? Бог мой! А ведь кто-то действительно был — адъютант казался явно смущенным его напором! И этот "кто-то" был наверняка близок ему, если доверил государев секрет… Но кому? Другу? А был ли такой у Сивцова?
Листок открыл глаза.
"Был! Он сам говорил о том — товарищ по военному училищу, коего он встретил здесь, в Сарыкамыше. Тот, что приехал несколько месяцев назад. Уж не он ли и есть затаившаяся гадина?"
Уже не в силах лежать, Алексей Николаевич поднялся и сел.
"Но как узнать, кто именно? Как найти? Спросить Воробанова? Тот может не знать… По послужному списку Сивцов окончил Павловское училище… Значит, следует проверить всех павловцев Сарыкамыша — кто выпустился в одном с Сивцовым году! Однако на то уж нет времени… Дьявол!"
И словно в подтверждение этой мысли раздался окрик штабс-ротмистра Драча, внезапно появившегося в кабинете:
— Господа! К Воробанову! Государь возвращается!
Листок бессмысленно посмотрел на жандарма и отчего-то с облегчением подумал: "Наконец-то… Начинается…"
Офицеры уже стояли лицом к дверям Воробанова, когда генерал вышел из кабинета. Он был бледен, что не предвещало ничего хорошего. Так оно и случилось — не глядя ни на кого, он сорвавшимся голосом прохрипел:
