Ротмистр даже покрылся испариной от вдруг промелькнувшей мысли — что, если и вправду армянин наложил на себя руки? Сам! Но с какой стати? От безысходности? Чего-то испугался? Того, что раскрыл "агента с Анной"? Но откуда тогда у простого турецкого шофера столь редкий яд? Дьявол! Что, если этот армянин не перебежчик, а специально подосланный дезинформатор?! Но тогда…
Листок ринулся к дверям, на ходу бросив унтеру:
— Следуй за мной!
Он выскочил в коридор вовремя — носилки с накрытым простыней трупом уже выносили из канцелярии.
— Назад! — прикрикнул он на опешивших санитаров. — Заносите обратно!
— Что-то случилось, ротмистр? — поправляя очки, поинтересовался выглянувший из открытых дверей Поплавский.
— Одна формальность, доктор! Зайдемте… Карнаухов — ты тоже.
Уже в канцелярии, ротмистр, кивнув на покойника, приказал унтеру:
— Осмотри его!
— Осмотреть, Вашсокбродь? А чего именно? — растерянно пробурчал Карнаухов.
— Одежду, чурбан! Карманы, рубаху, штаны, обувь! Чего стоишь?
— Стремно как-то в покойнике ковыряться, Вашсокбродь…
— Мне прикажешь этим заняться? Вы оба! — прикрикнул он на санитаров. — Вам привычней, помогите ему!
— А что искать-то? — недовольно пробурчал один из них, похожий на мясника.
— Все, что найдете!
— В самом деле, ротмистр! — подал голос Поплавский. — Чего искать, если наверняка его и без того обыскали при задержании?
Листок резко повернулся в сторону подполковника:
— Вы можете сейчас сказать, от чего он умер? Его отравили?
— Да, вы правы, все указывает на цианид.
— А если так, то, значит, должно быть хоть что-то, что указывало бы на отраву — осколки ампулы, сверток или что там еще! Ощупайте ворот, обшлаги, подкладки! Ну же!
— Думаете, самоубийство? — неуверенно спросил доктор.
Жандарм лишь искоса взглянул на него.
— Приступайте! — махнул он нижним чинам. — А вы, доктор, помогите мне здесь, у стола. В ампулах вы разбираетесь больше моего.
Минут десять доктор и Листок внимательно осматривали на полу осколки разбитого стакана. Затем скрупулезно, сантиметр за сантиметром, прощупали стул, на котором сидел погибший армянин, место на крышке стола, куда уткнулся его лоб, пол вокруг стула…
— Кажись, ничего, Вашсокбродь! — раздался за спиной ротмистра голос санитара. — Одна щепотка табаку в шинели, а боле ничего…
Ротмистр разогнулся.
— Черт знает, что такое! Ничего так ничего…
Он снял перчатки.
— Что ж, доктор, и на том спасибо… Несите его!
Если что найдете — я имею в виду во рту… Ну, вы меня понимаете… В общем, сразу сообщите!
— Само собой, — качнул головой подполковник. — Всего вам хорошего!
— Да уж…
— А мне ж чего? — осторожно спросил унтер.
— А ты покажешь, откуда воду набирал.
— Ага, понял, — кивнул Карнаухов.
Листок прошел к вешалке и снял шинель. Застегиваясь, угрюмо бросил:
— Не "ага", а "так точно!"
— Виноват, Вашсокбродь, так точно!
— То-то…
Когда вошли в дежурную часть полка, поручик и двое рядовых поднялись.
— Отсюда, что ли, набрал воды? — кивнул ротмистр в сторону питьевого бака, стоявшего на табурете в углу комнаты.
— Так точно, с этого! — скороговоркой подтвердил унтер.
Листок повернулся к поручику.
— Когда наполняли? Сегодня?
— Никак нет, господин ротмистр — вчера вечером.
— Сами-то пили с него? Когда в последний раз?
— Я пил, — испуганно произнес один из нижних чинов. — Только что…
Но Листок его уже не слышал. Он и так знал, что бак чист. И бак чист, и в канцелярию занесли воду чистую, и никто из посторонних не заходил… А вода в стакане оказалась отравленной, а перебежчик-армянин умер, а какой-то немецкий шпион где-то рядом… Полные "Взвейтесь, соколы, орлами!.." Дела, в общем… И что теперь? Докладывать в Тифлис, в отделение, или сначала Воробанову? Нет, пожалуй, сначала генералу… Его Превосходительство надорвется, если из его огорода что-то вылезет без ведома! Что ж, надо идти… Только с чем?
Он перевел взгляд на дежурного офицера:
— Пусть нижние чины выйдут! И соедините меня с "тридцать вторым"…
На коммутаторе штаба это был открытый номер его контрразведывательной "конторы". Военным гарнизона он был хорошо известен, хотя формально проходил как номер "Отделения помощника начальника штаба 1-го Кавказского армейского корпуса". Так что поручик без лишних вопросов выпроводил кивком рядовых и прокрутил ручку полевого "Гейслера":
— Соедините с "тридцать вторым"! Побыстрей!
Затем протянул трубку ротмистру:
— "Тридцать второй" на проводе!
Листок прокашлялся:
— Гм… Росляков? А где Оржанский? Так найди его! И чтобы в одно касание выяснил, проживают ли в городе или в Верхнем Сарыкамыше некие братья… Записывай: Ашот, Вазген и Давид Акопяны… Акопяны, говорю! И пусть узнает, если ли у них за турецким бугром старший брат Арен. Записал? И по возможности пусть переговорит с кем-нибудь из них! Желательно, чтоб информация была через час! А звонит пусть адъютанту Воробанова, я буду у генерала. Все понял? При необходимости пусть седлает мою двуколку и с Яшкой дует куда потребуется. Уразумел? Все, конец связи!
Ротмистр подкинул трубку поручику:
— Я в штаб!
4. 25 ноября 1914 г. Доклад Воробанову
— У Его Превосходительства подполковник Лавренюк! — предупредительно объявил адъютант, как только Листок прошел в приемную.
— Давно?
— Да уж порядком, — понизив голос, доверительно сказал штабс-капитан в аксельбантах. — Как пришел с допроса…
— Тогда, пожалуй, доложите — у меня дело, касаемое их обоих…
"Доклад" адъютанта был предельно коротким — едва блюститель приемной открыл дверь кабинета, как раздалось нетерпеливое:
— Ротмистр?
— Так точно, в приемной! — кивнул адъютант.
— Зови!
Листок не стал оттягивать неминуемого — дойдя до середины кабинета, вытянулся и, глядя только на генерала, неожиданно для присутствующих отрапортовал:
— Ваше Превосходительство, перебежчик скончался!
Лицо Воробанова медленно вытянулось.
— Что значит… скончался?!
— Вода в стакане, которую я вынужден был подать, ввиду великого расстройства допрашиваемого, оказалась отравленной. Предположительно — цианид.
Подполковник, сидящий слева у приставного стола, испуганно перекрестился:
— Из графина? Боже Праведный! Я же… с него чуть не выпил! Неужели хотели отравить… меня?
— Вы понимаете, о чем говорите, господин ротмистр? — не обращая внимания на лепет подполковника, произнес неожиданно генерал. — Здесь, в казарме полка, под носом всего штаба и начальника гарнизона травят важного для всей армии информатора! Довели его жандармскими штучками?
— Ваше Превосходительство! — перебил его ротмистр. — Перебежчик умер у меня на глазах, после того как выпил стакан воды. Умер от яда, поскольку от его осколков специфически пахло цианидом. Вода же в графине отравленной не была! Установить отравителя не удалось, предпринятое мной расследование по горячим следам ни к чему не привело.
— Не привело? А к чему оно могло привести?! Вы, вероятно, только и способны…
— Выясненные в ходе расследования обстоятельства таковы… — Листок не дал договорить возбужденному начальнику. — Дежурный офицер, поручик Баков, после получения распоряжения о допросе перебежчика отдал приказ младшему унтер-офицеру Карнаухову навести порядок в канцелярии полка. Пока происходила уборка двумя нижними чинами из состава дежурной службы, унтер-офицер лично наполнил водой графин из питьевого бака дежурной комнаты и занес его в помещение канцелярии. Затем канцелярия им же была заперта и вновь открыта с приходом конвоя с задержанным. Следом прибыл и генерального штаба подполковник Лавренюк. Больше в канцелярию, кроме меня, никто не входил. Это подтвердил и конвойный. И все-таки вода в стакане, из которой пил перебежчик, оказалась отравленной, а кавказец погиб…
