Драценко взглянул на Авилова и затем перевел взгляд на генерала.

— Для связи же со всеми нами по линии контрразведки, с вашего разрешения я бы оставил при них штабс-капитана Авилова…

Подполковник поморщился, словно соображая, не забыл ли чего еще, и завершил:

— Вот, пожалуй, и все. В связи с тем, что о реальном агенте нам пока не известно практически ничего, думаю ограничиться находящимся здесь кругом людей, дабы о наших намерениях не стало известно шпиону. По этой же причине необходима и полная секретность, о чем, мне кажется, напоминать излишне.

Офицеры поворотили головы на Воробанова — что ответит генерал? Тот же, с какой-то печалью в глазах, обвел взглядом сидящих перед ним и, вздохнув, точно решаясь на что-то нехорошее, негромко сказал:

— Государь прибывает на вокзал в девять утра. В семь прошу быть у меня… Признаться, ожидаю приезд Императора с тяжелым сердцем. Все, о чём мы с вами условились, больше напоминает поиск черной кошки… Да-с, господа, черной кошки в черной комнате! Уповаю лишь, что уже предпринятые нами усилия не дадут совершиться возможному злодейству! Но, к сожалению, ожидаю самого худшего, не приведи Господь!

Генерал мелко перекрестился.

— Не дай бог, если мы поступаем неверно! Однако, что бы не происходило, действуйте решительно и с головой. Обо всем подозрительном немедленно сообщайте сюда, в штаб, и хоть ценой собственной жизни, но обеспечьте безопасность Богом избранного Государя нашего Николая! И да помогут нам святые угодники!

Воробанов встал, за ним, как по команде, поднялись остальные офицеры; все молча, исступленно осенили себя трижды крестным знамением.

— А теперь, господа, я хотел бы переговорить со своим адъютантом. Позовите его и будьте в приемной — надолго не задержу…

Драценко искоса переглянулся с контрразведчиками и кивнул:

— Понимаем, Николай Николаевич! Подождем в приемной.

Но ждать им не пришлось — приемная была пуста. Это было странно, поскольку Сивцов никогда не позволял себе отлучаться в присутствии своего генерала.

— Алексей Николаевич, посмотрите — не в коридоре ли? — распорядился Драценко.

Но в то же мгновение дверь в приемную распахнулась и на пороге — в шинели, бледный до неузнаваемости, — предстал штаб-офицер для поручений подполковник Грушевский.

— Господа! Произошло нечто невозможное! — изменившимся голосом прокричал он. — Штабс-капитан Сивцов — мертв! В комнате штаб-офицеров!

Сивцов лежал посреди комнаты, отведенной под штаб-офицеров — подполковников Грушевского и Лавренюка. Она также располагалась в левом крыле коридора второго этажа, на котором находился и кабинет Воробанова. Лежал штабс-капитан, откинувшись головой к дверям, с неестественно подвернутой правой ногой и раскинутыми в стороны руками. Рядом валялись осколки стекла, один вид которых привел Листка в волнение — слишком все напоминало инцидент с армянином-перебежчиком в канцелярии 156-го пехотного полка! И это было недалеко от истины: при более тщательном осмотре осколки оказались разбитым при падении стаканом, явно отравленным цианидом, — пахло все тем же миндалем… Но что более всего изумило ротмистра, так это кольцо на безымянном пальце адъютанта — то самое кольцо, которое штабс-капитан с улыбкой протягивал ему… На нем он разглядел неприметно вмонтированную, совершенно крохотную пластину-крышку, как и у покончившего собой "Дидлова", и, как у него, она была отведена в сторону!

Листка бросило в жар — Сивцов и есть разыскиваемый агент, только что отравивший себя после разговора с ним!

Он поднялся и, показывая глазами на руку покойника, только и сумел произнести:

— Это он, агент! Кольцо, как у санитара…

Авилов поглядел на окоченевшую руку адъютанта, затем изумленно на Листка. Получалось, ротмистр был прав, долдоня о кольце Сивцова!

Драценко, кажется, также понял, о чем шла речь. Все еще разглядывая руку штабс-капитана, он медленно сказал, обращаясь, видимо, к Грушевскому:

— Господин подполковник… Свяжитесь с дежурным офицером — пусть вызовет докторов и жандармов. И в первую очередь штабс-ротмистра Драча! До их прихода оставайтесь здесь — нам необходимо доложить о случившемся Его Превосходительству…

Воробанов одиноко стоял у дверей своей приемной в противоположном конце коридора. Он издали о чем-то спросил их, но гомон поднимающихся по лестнице офицеров помешал услышать, что именно. Листок вспомнил, что Сивцов давал кому-то распоряжение собрать в канцелярии штаба начальников оперативных групп. Значит, с минуты на минуту должен явиться человек из свиты Джунковского. Черт бы побрал этого Астафьева! Как некстати! Надо успеть доложить Воробанову…

Листку даже стало жалко гарнизонного начальника, когда Драценко в двух словах объяснил генералу, что произошло с его адъютантом и в чем тот подозревается: Воробанов на глазах превратился в жалкого, сгорбленного старика с дрожащими губами.

— Вы убили его, господа… — едва слышно прошептал он. — Найдите Лавренюка, пусть встретит Астафьева и сопроводит его… Я не могу. Мне необходимо доложить…

Листок нашел подполковника на третьем этаже, в канцелярии штаба, уже полнившейся офицерами. Вызвав его в коридор, он передал распоряжение генерала. Лавренюк удивленно взглянул на ротмистра:

— Случилось что?

— Да, Павел Эдуардович, случилось — штабс-капитан Сивцов покончил собой…

Глаза у Лавренюка округлились.

— Как это… покончил? Он же полчаса назад передал мне распоряжение Его Превосходительства встречать их с Астафьевым в канцелярии! Боже! Прямо в приемной?

Он как-то нервно взмахнул руками, словно прогоняя ужасную мысль, и перед глазами ротмистра проблеснуло золотое кольцо, почему-то надетое на средний палец. "Господи! — подумал Листок. — И даже этот пьяница окольцован!" Но вслух сказал:

— Нет, Павел Эдуардович, все случилось не в приемной, а в вашей с Грушевским комнате штаб-офицеров.

Лавренюк обалдело уставился.

— Вы шутите?

— Не до шуток, господин подполковник, — почему-то раздражаясь, ответил Листок. — Встречайте Астафьева, а после совещания прошу спуститься в кабинет господина начальника гарнизона.

Самоубийство адъютанта, да еще подозреваемого в шпионаже, произвело эффект разорвавшейся бомбы. Сколько секретной информации он мог передать неприятелю и что мог совершить в момент приезда Его Величества Императора — страшно было представить!

Начальник штаба Кавказской армии генерал-лейтенант Юденич, с которым почему-то соединили Воробанова, был уничижающе короток: "Надеюсь, Николай Николаевич, вы отдаете себе отчет, что означает случившееся для армии и для вас лично? Проведите тщательнейшее расследование и доложите к вечеру рапортом!"

Генерал-квартирмейстер армии генерал Болховитинов после доклада Драценко был еще более категоричным: "Крайне плохо, господин подполковник! Ваши Контрразведчики шпиона прозевали, посему с каждым предстоит особый по военному времени разговор. Отправляйтесь в Меджингерт, завтра Государь прибудет туда к двенадцати часам — на вашей совести безопасность Императора! Остальным тщательно разобраться с Сивцовым и к нолю часов доложить. И боже вас упаси, если вновь эти болваны ошиблись и шпион по-прежнему разгуливает по Сарыкамышу! Подключите жандармов, найдите реальных свидетелей, восстановите события утра поминутно. Необходимо быть твердо уверенным, что это тот самый агент! Честь имею!"

Вскоре второй этаж штаба закишел жандармами и докторами. Возглавить расследование было поручено штабс-ротмистру Драчу, что, после совещания, одобрил и представитель шефа жандармов подполковник Астафьев.

К трем часам пополудни, после осмотра тела покойного и освидетельствования его медиками, после тщательного изучения обстановки штаб-офицерской комнаты и опроса соприкасавшихся с адъютантом в то утро свидетелей сложилась следующая картина самоубийства, которая впоследствии и была отражена в рапорте.