Не успел командир к ней повернуться, как она схватила несколько склянок из чемодана и с силой сжала их. Осколки впились ей в ладонь, на пол потекла кровь, а она уже смеялась, круша остальные образцы. Подняв голову, она увидела, как к ней бежит солдат и заносит приклад.

Она даже не почувствовала удара. В её гаснущем сознании билась лишь одна мысль: «Вы будете молить убить вас».

* * *

Страшнее всего была не темнота и даже не теснота, что сжимала её со всех сторон, не давая нормально вдохнуть или выдохнуть. Страшнее всего были мысли, что продолжали пульсировать в её голове, которые каждую секунду причиняли ей невыносимую боль, но не убивали — словно садист, наслаждающийся каждым мгновением мучений своей жертвы.

«Ты убила его. Он погиб из-за тебя».

В такие моменты ей хотелось кричать от собственного бессилия. Она не могла: трубка питания затыкала рот. Она хотела наложить на себя руки: вот только в железном шкафу она едва могла двигаться. Её сны становились всё более реалистичными. В них она снова и снова встречала Рэя, повторяя первый день их знакомства, только каждый раз в других декорациях. Сны становились реальностью, зато реальность — беспросветная, не меняющаяся уже много дней — всё больше походила на сон.

Иногда мысли давали ей передохнуть. Тогда она утопала в воспоминаниях о лучших деньках, пытаясь прожить их заново. Она не замечала, как задрёмывала: и тогда тёплые страницы памяти превращались в кошмары. Огонь пожирал её, Рэй обливался кровью. Солдаты короля мучили его у неё на глазах, а она ничего не могла поделать. Она просыпалась и проводила целые часы в безмолвных рыданиях.

Всей душой она жаждала, чтобы её убили тогда вместе с Рэем. Но её пощадили. Почему? Неужели посчитали, что она не заслуживала лёгкого выхода? Что за совершённое преступление она должна прожить в мучениях весь остаток своей жизни?

Так она и проводила день за днём, то впадая в беспамятство, то до ужасающей чёткости осознавая каждое мгновение, где находится. Время для неё остановилось. Она не знала, день ли сейчас или ночь. Сколько уже прошло с момента, когда Рэй погиб? Как-то раз она попыталась начать считать секунды, но сбилась уже на третьей минуте. Какой смысл заботиться о времени в мире, где ничего не происходит?

Она не сразу поверила своим ушам, когда услышала скрип — это открывалась крышка её саркофага. Заслонка распахнулась, и Эмма вывалилась вперёд, не в силах устоять на ногах. Её окружили люди в балахонах и начали извлекать катетеры. Вытащив их, техники спрятали трубки внутри железного гроба и ретировались. Откашлявшись, Эмма поняла, что она практически голая. Первым же инстинктом было прикрыть наготу: вот только мускулы так долго находились в бездействии, что подвели её. Руки повисли вдоль тела словно плети. Эмма едва держалась, чтобы не повалиться на пол. Подняв голову, она воззрилась на своего спасителя.

Перед ней стоял Билл, сопровождаемый копами в броне. Франт погладил усы и произнёс:

— Выглядишь дерьмовее некуда. Приведите её в порядок. Буду ждать в камере для допросов.

Сказав это, Уотерс развернулся и вышел. Копы накинули на плечи Эммы одеяло и приподняли её с двух сторон за руки. Она и не заметила, как её притащили в санузел. Увидев себя в зеркале, Эмма ужаснулась. Она стала настолько бледной и худой, что сквозь кожу просвечивали кости. Волосы стали жидкими и перестали блестеть. Она походила на живого мертвеца.

Намного сильнее её поразила гримаса, застывшая на лице. Как Эмма ни силилась, ей не удалось придать ему нормальное выражение. Похоже, её так сильно отметелили, что повредили некоторые нервы. Теперь могло показаться, что она смотрит на мир из-под маски презрения и неприязни.

Что же, после всего случившегося, такая мысль не будет далека от правды.

Собрав все силы, она всё-таки сумела принять душ. Вытершись одеялом, Эмма вышла в коридор, где её ждали копы. Ей кинули серую рубашку и штаны. Едва она успела одеться, как её повели по бесконечным коридорам, сквозь двери, открываемые ключ-картами. Через каждую дюжину метров стояли охранники в полном боевом обмундировании: в бронежилетах, шлемах и наколенниках. В руках полицейские сжимали дробовики. Эмма спросила себя, зачем заключённым, практически живущим в гробах, такое количество охраны? Вероятность побега была настолько мизерной, что ей можно было пренебречь.

«Они не охраняют Башню от заключённых, — вдруг подумала она. — Они охраняют заключённых от Башни».

Присмотревшись, она увидела, что на формах тюремщиков были нашивки в виде щитов, которых не было у сопровождавших её копов. Блюстители Правосудия не боялись побега заключённых — они опасались, что кто-то снаружи попытается до них добраться.

Лица тюремщиков скрывали непрозрачные забрала, но Эмма знала точно: в их глазах она сочувствия не увидит. Впрочем, охранники обращались с ней достаточно бережно. В конце концов, ведь Рэй успел позвонить своему загадочному знакомому, а значит, в Башне её должны были принять мягче, чем могли бы изначально.

И всё же, это не помешало им осудить её и заключить под стражу. Эмма бросила косой взгляд на непроницаемые физиономии её конвоиров. Они не издевались над ней — но это не значит, что они питают к заключённой хоть какую-то симпатию.

Её нарекли террористкой. Объявили всему Старому Городу, что она хотела уничтожить подданных короля биологическим оружием, похищенным из лабораторий. Пусть копы и ненавидели Синдикат, но не настолько, чтобы желать всем гражданам смерти. Для них Эмма едва была приятнее слизи, прилипшей к подошве. Странно, что за это время её никто не попытался убить.

Подумав об этом, она вдруг осознала: впервые за всё это время она могла трезво мыслить. Поток новой информации стимулировал её изголодавшийся по работе мозг. Собирая детали, она тут же пыталась составить картину мира. Хоть как-то обозначить перспективы того, что её ждёт.

И больше всего она опасалась неумолимо приближающегося будущего, в котором она снова будет заперта в железном гробу на веки вечные, пока не издохнет. Одна только идея о возвращении превращало её нутро в дрожащий комок. Приходилось прикладывать все усилия, чтобы не рухнуть на пол и не завизжать от страха.

Не закричать: «Лучше уж смерть!»

Когда они дошли до камеры допросов, она уже едва держалась на ногах. Отвыкшие от работы мускулы грозили с минуты на минуты уйти в полный отказ. Едва сдерживаемая паника тоже не прибавляла сил. Открыв дверь, копы впустили её, а сами остались снаружи.

Внутри за железным столом уже сидел Билл во всём своём великолепии. Его парфюм ни с чем нельзя было спутать. Эмма так привыкла к запахам железа, пота и грязной кожи, что новые ароматы, ворвавшиеся в её ноздри, произвели впечатление разорвавшейся бомбы. У неё начала кружиться голова.

Она рухнула на стул, уперев взгляд в исцарапанную блестящую поверхность перед глазами. Чёрточки на белой глади представились ей жизнями людей, пересекающимися под причудливыми углами и обстоятельствами. Подняв глаза, она посмотрела на Билла. Что бы произошло, не встреть она его тогда в университете? Как бы всё повернулось? Была бы она сейчас на свободе?

Был бы жив Рэй?

Уотерс непринуждённо улыбался, будто они встретились в кафе в Центре, а не в застенках Башни Правосудия, куда Эмму запихнули по надуманному обвинению. Его зубы блестели несмотря на тусклое освещение. Бант растекался кроваво-красным пятном на фоне накрахмаленного белого воротника. Усы вздорно топорщились на красивом лице с правильными чертами.

Сама эта встреча казалась абсурдом. И всё же, Эмма заговорила первой:

— Надеюсь, ты здесь, чтобы вытащить меня, верно? Произошла ошибка, ведь ты об этом знаешь.

Как только она произнесла эти слова, в горле у неё встал ком. Как она могла быть такой спокойной?

— Билл, — продолжила она срывающимся голосом. — Они убили его. Они убили Рэя. Это просто какой-то кошмар…

Она всё-таки не выдержала и начала рыдать. Теперь не было катетера для питания, не было гроба, сковывающего движения — она была свободна полностью предаться горю. Одеться в него как в шаль, ограждающую от холода, как в броню, защищающую от большей боли.