Стоило ей прогнать эти мысли у себя в голове, как Эмма ужаснулась. Когда она стала настолько бессердечной? Неужели они всё-таки сломали её, как и обещали? Неужели она стала одной из них — такой же полной ненависти и презрения тварью, которой собственное существование было важнее всего? Нет, она не позволит этой стороне победить. Ни за что.

В памяти возникла картина: рулевой оскорбляет Ли, а затем бросает его на палубу. Но Ли оказался вовсе не тем беззащитным невинным мальчишкой, которым она его считала. Это был монстр в человеческом обличии. Казалось, он был истинным воплощением Первого Города — красивая внешность, под которой пряталась всепожирающая бездна, которой не было ни до кого дела. Как Город утилизировал всё вокруг, включая своих граждан, ради собственных нужд, так и Ли перепахивал врагов, чтобы выжить. Капитан Валентайн был тем ещё мерзавцем, но он был мерзавцем идейным. Он верил в то, что делал. Ли же походил на пса, который секунду назад ластился к тебе, а сейчас рвал твою руку в клочья. Может, она и в оценке Томми сильно ошиблась?

— Расскажите о себе, Марцетти, — сквозь силу выдавила она, стараясь смотреть в пол. Справа от неё началось движение, и в поле её зрения возник сам Томми. Рулевой присел на корточки перед ней, с вызовом глядя ей в глаза:

— Что, решила в знатока душ человеческих поиграть? — спросил он, сплюнув на палубу. — Что тебе нужно?

Эмма с гордостью выдержала его взгляд, не отводя глаз.

— Я просто решила спросить, кто вы такой. За это время я успела насмотреться на всех. Я знаю Насифа и Саргия относительно неплохо, я служила с ними, пусть и недолго. Но вы, Томми, вы — самая большая загадка для меня.

Томми хохотнул и, потеряв равновесие, с матами рухнул задницей на палубу, заставив Эмму ухмыльнуться. Потирая пятую точку, рулевой проворчал:

— Смешно тебе, когда другим больно, да?

— Разве же это боль? Это просто реакция организма на внешний опасный раздражитель. Сигнал от тела мозгу. То, что сидит в голове, может быть страшнее. И, мне кажется, именно это вас гложет больше всего.

— Правда что ли? — выдал Томми с нарочитым удивлением. — Как же так получилось, что ты знаешь больше обо мне, чем я сам, а?

— Потому что я зашиваю людей, Томми, — сказала Эмма, подаваясь вперёд. — И я всякое видела. Видела, как взрослые мужики плачут и ходят под себя, зовя маму. Я видела, как раненые сами ползут к утилизатору, чтобы не заставлять товарищей таскать их трупы. Я видела, как эти товарищи потом не позволяли перерабатывать трупы своих друзей. Как люди уходят в патруль, прекрасно зная, что квадрат кишит врагами, и они не вернутся. Я видела трусость, видела смелость, видела тупое упрямство, приводившее к смертям многих хороших людей, и видела самопожертвование, когда офицеры шли под трибунал по обвинению в измене, лишь бы не отправлять своих людей в самоубийственные миссии. Я ненавижу убийц и паразитов Синдиката, Томми. Я плохо понимаю людей, которые идут в армию убивать, а не получать гражданство. Больше всего я ненавижу добровольцев, воюющих за Первый Город. Тех, кто идут во Вне, чтобы убивать не похожих на первенцев людей, потому что это, якобы, «защитит наш стиль жизни». И здесь я оказалась по фальшивому обвинению. Синдикат принудил меня оказаться здесь. Но я им, по-своему, благодарна, потому что узнала много нового. Многое успела понять, о себе и людях. И вот что я вижу: ты не такой плохой, каким пытаешься казаться.

Томми молча закурил сигарету, а затем выдал:

— Вроде спрашивала про меня, а выдала свою историю жизни. Непорядок. Да и мне не интересно, кто ты, девочка. Ты, как и этот придурок капитан, не понимаете — вы приходите и уходите. А я и «Катрина» остаёмся.

— А как же твой помощник? Он тоже пришёл и уйдёт?

— Ты даже не знаешь, как он здесь оказался. Ты ничего не понимаешь, дорогая. И ничего не поймёшь. Тебе кажется, будто ты центр вселенной, вокруг которого всё крутится, да? Что только ты всё понимаешь и можешь решить. Но никому до тебя нет дела. Ты просто такой же винтик в этой огромной зелёной машине.

Эмма усмехнулась:

— Такое впечатление, будто ты меня подслушивал, когда я говорила с Валентайном.

— Я же говорю: тебе кажется, будто только ты всё понимаешь. А я тебя расколол почти с момента, когда ты появилась.

— Правда что ли?

Томми выпустил кольцо дыма, посмотрел в потолок, а затем сказал:

— Ладно, не сразу. Просто кое-что притянуло мой глаз. То, как ты возилась с этим иммигрантом.

— И как же?

— Ты от него ни на миг не отходишь?

— Я же говорила, что мы вместе служили. Разве это не повод беспокоиться о нём? Да и других тяжелораненых у нас нет.

— Это верно, — качнул головой Марцетти. — Да и какой медик не хочет спасти доверенную ему жизнь? Вот только мне кажется, что ты просто не хочешь, чтобы другие поняли — ты не имеешь ни малейшего представления, что ты делаешь.

Эмма с горечью рассмеялась:

— Да это просто смешно…

— Смешно? — переспросил Марцетти. — То, что у нас на борту медик, который едва справляется с первой помощью — это смешно? Видишь ли, перед тем, как меня занесло на «Катрину», я сам был армейцем. И я успел повидать, в какое говно люди могут попасть в Городе, если не будут слушаться приказов. У нас в отряде был молодой медик, по совместительству ещё и священник. Мы его называли капеллан Чарли, хотя у нас был и настоящий капеллан, жирный говнюк по имени Хьюз. Не суть. Как-то мы совершенно случайно забрели на территорию одного очень маленького и гордого Дома. По незнанию мы подумали, что столкнулись с бандитами. Слово за слово, всё вылилось в перестрелку. В той стычке полегла половина нашего отряда. Собственно, тогда мне пришлось взять командование и приказать отступать, а заодно помочь Чарли вытащить раненых. Мы эвакуировали всех, и Чарли на месте прооперировал каждого, вытянул пули, зашил раны и удостоверился, что у всех всё нормально. А потом там же отъехал от кровопотери. У него не было ни сумки-утилизатора, печатающей лекарства, ни гелевого пистолета. У него была стандартная аптечка первой помощи и умения, которые он приобрёл в колледже. Смотря на твоё оборудование и то, как ты спасаешь людей, знаешь, что я думаю? Что те, кто послал тебя сюда, решили над тобой посмеяться. И ты решила присоединиться к шутке, потому что вместо того, чтобы научиться что-то делать, ты просто исполняешь роль, которую для тебя выбрали.

— Интересный взгляд, — произнесла Эмма. — А кто из подопечных этого Чарли выжил? Я так думаю, совсем немногие. Не путай вину выжившего с компетенцией. И потом, ты в своей истории сосредотачиваешься совсем не на том. Героизм героизмом, но если бы вы не сцепились с тем Домом, погибших бы вообще не было. Я успела повидать героев. Но мне претит сама мысль о существовании государства, которое делает такое со своими гражданами. Это же полное безумие. Неужели тебе от этого не хочется поставить Синдикат на место?

— Не важно, что мне хочется, — с ощутимой горечью сказал Томми. — Намного важнее, что я могу сделать. А всё, что я могу — это вернуться в Первый Город, выполнив миссию.

— Похоже, одну из самых важных в истории, — сказала Эмма. — Это больше, чем может сказать кто-то другой. Мы не бесполезны, Томми. Ты не бесполезен.

Марцетти поднял слезящиеся глаза и слабо улыбнулся:

— Надеюсь, ты не говоришь это всем мужчинам, которых пытаешься спасти?

— Только избранным, — усмехнулась Эмма. — Многие этого не понимают. Но ты, как и я, видел жестокость Синдиката, преступность такого правительства, что отправляет людей на смерть без весомой на то причины. А сейчас, мы спасаем военного преступника, развязавшего войну, из-за которой Бог знает сколько жизней уже было потеряно. И этот преступник работает на врага и явно пытается нам помешать. Более того, вполне возможно, что он и врагов использует в своих целях. Подумай, Томми: что мы навлечём на Город, если спасём этот кусок дерьма?

— А что ты предлагаешь? — заинтересовался Томми. — Не спасать его?