Тысячелетние традиции авторитарной власти были у всех европейских и тем более азиатских стран. Но это не помешало Англии и Франции преодолеть их еще в прошлом столетии. Германия и Япония, хоть и с опозданием, но тоже полвека назад с ними разделались. И только России не удалось до сего дня преодолеть ни раскол своих политических элит, ни “тысячелетнюю традицию”. Проблема, стало быть, в том, почему именно она, в отличие от всех других великих индустриальных держав, одна, в компании отсталого аграрного Китая, так и не стала - ни в прошлом столетии, ни в нынешнем - нормальной страной? Как случилось, другими словами, что именно Россию попрежнему регулярно сотрясают политические катаклизмы, вздергивая страну на дыбы и превращая ее политические элиты в непримиримых врагов?

На мой взгляд, ответ на этот фундаментальный вопрос однозначен: военная империя. Это она сделала монархическую Россию прошлого века жандармом Европы и она же заставила ее после коммунистической метаморфозы стать оплотом авторитарной реакции в современном мире. К этому, собственно, и сводилась традиционная роль России в мировой политике на протяжении двух последних столетий, начиная с 1815г. И эта роль оставалась за ней и при капитализме, и при социализме, и под властью царей, и под властью коммунистических олигархий. Если так, то суть конфликта последнего десятилетия состоит в освобождении России от военной империи. Сразу вспоминается хрестоматийное замечание Маркса, что не может быть свободен народ, угнетающий другие народы. Военная империя, по самой своей природе,

- образование феодальное, пережиток средневековья. —Она изначально ориентирована на территориальную экспансию, а не на благополучие своих граждан, на поддержание военной мощи, а не гражданской экономики. Ее функция — война, а не мир. А война требует единоначалия и уставной дисциплины. У) Впервые Россия восстала против этого проклятия в 1917 г., решительно отрекшись от имперского статуса и объявив себя демократической республикой. Силы новорожденной демократии, однако, были ничтожны в сравнении с мощью имперского реванша, опиравшегося на пятисотлетнюю традицию. На протяжении нескольких лет республика была сокрушена, империя реставрирована и ее традиционная роль в мировой политике восстановлена. Но для этого ей пришлось сменить маску. Вчерашний жандарм Европы стал знаменосцем всемирной пролетарской революции.

Драматическая смена имперской маски вызвала не менее драматическое перераспределение ролей в мировой политике. Жандармские функции были перехвачены реставраторами империй в Германии и в Японии - те самые функции, которые как раз и исполняла Россия, когда призрак коммунизма только еще бродил по Европе. 183

Смена маски военной империи означала мировую войну, смертельно опасную для самой России.

Несчитанные жертвы потребовались от страны для отражения угрозы, которую создала для нее империя. Чтобы выстоять, потребовалась помощь того самого демократического Запада, сокрушить который должна была пролетарская революция. Но это не помешало военной империи, не успевшей еще даже залечить страшные раны, сразу повернуть штыки против вчерашних союзников. Хотя что обвинять ее в этом? Оставаясь реликтом средневековья в современном мире, ничего другого, кроме войны, делать военная империя просто не умела.

Полувековая осада Запада, известная под именем холодной войны, кончилась для империи полным крахом. Созданная для войны, от войны она и погибла.

Во второй раз на протяжении одного столетия открылась перед Россией возможность стать нормальной современной страной. Снова, как и в 1917-м, провозгласила она себя демократической республикой.

Сбросить феодальные цепи, душившие ее свободу, расколовшие ее элиты и изувечившие ее историю - в этом, я думаю, был действительный смысл и главный итог перестройки. Однако страдания, причиненные распадом империи, огромны. Имперская традиция могущественна. Жить без империи страна не умеет. Она чувствует себя осиротевшей, несчастной, обрубленной. Не успев сбросить феодальные вериги, она снова погибает от тоски по ним. И нет никаких гарантий, что и эта, вторая за столетие, попытка освободиться не кончится тем же, что и первая - сменой имперской маски.

Как велика вероятность, что в один прекрасный день империя возродится и снова приступит к тому единственному, чем только и может она заниматься — наглядно показал и этот юбилейный “круглый стол”.

Ни один из его участников - а среди них были отважные люди, в том числе бывшие диссиденты, - даже по имени не назвал эту смертельную для России опасность. Зациклились на споре с отставными вождями имперской бюрократии по каким-то замшелым темам. О том, что весь смысл последнего десятилетия заключался в освободительном восстании против феодальной военной империи, не впомнили даже те, кто против нее воевал. Могущество имперской традиции так велико, что мысли о реванше не оставляют даже либеральную часть политического спектра - от Горбачева до Явлинского. Конечно, приемлемыми здесь кажутся лишь самые “мягкие” варианты (в форме, скажем, евразийского союза, конфедерации, еще какогонибудь “собирательного” альянса, способного погасить тоску по утраченной славе, могуществу и жизненному пространству). Но все эти люди составляют лишь своего рода греческий хор, аккомпанирующий, против своей воли, таким солистам, как Владимир Жириновский или Александр Дугин, которые на глазах лепят мовую маску империи. Погрузившись в свою ностальгическую печаль, хор не чувствует органической связи между реставрацией империи, в какой бы то ни было форме, - и восстановлением ее традиционной роли в мировой политике. А вот солисты—

184

они не только видят эту связь. Они ее планируют, ради нее и карабкаются на авансцену.

Мировой порядок, рассуждают они, так же уязвим, как в начале века, хоть теперь уже не левые, а правые экстремистские силы бросают ему вызов. Каждая из них дудит в свою дуду - Ирак и

Северная Корея, европейские неофашисты и американские экстремистские милиции, иранские фундаменталисты, боснийские сербы… Нужен

дирижер, чтобы составить из них оркестр. Кто же, спрашивается, кроме ядерной сверхдержавы, может выдвинуть такого дирижера?

Создать “черный” Интернационал, дающий феодальной империи новую возможность сменить маску, ничуть не труднее сегодня, чем было во времена Интернационала “красного”. Тем более, что как бы ни именовали “черные революционеры” своего главного врага - Мировым ли

правительством, Всемирным еврейским заговором или Новым мировым порядком - олицетворяют его все те же Соединенные Штаты Америки.

Только в маске дирижера гигантского “черного оркестра” способна Россия вернуть себе роль, которую исполняла она в мире на протяжении двух столетий.

Такой вот получился у бедной перестройки юбилей. Не только рядовые граждане, по сей день не оправившиеся от шока Беловежских соглашений, когда десятки миллионов россиян проснулись

иностранцами или, того хуже, “оккупантами”, потенциальными бездомными беженцами, но и сами ее зачинатели и энтузиасты готовы стать ее могильщиками, сочувственно подпевая реваншу.

“Мягкому”, разумеется, даже “мягчайшему”! Но разве мало нас учили, что лиха беда начало? Кто сможет сдержать лавину, если она стронется с места и покатится по стране? Смог ли в свое время Горбачев укротить грозную антикоммунистическую стихию, не позволить ей прорвать плотину и перетечь из “мягкой” стадии, которую он поощрял, в “жесткую”, похоронившую все его планы и его собственную карьеру?

Как предупреждал еще два столетия назад знаменитый английский политический мыслитель Эдмунд Берк, “для победы зла нужно только одно: чтобы хорошие люди ему не сопротивлялись”.

185

3 ЧАСТЬ ИДЕОЛОГИ

186-187

ПЕРЕД ЗНАКОМСТВОМ

У психологической войны 1990-х свои правила, преступать которые для практических политиков рискованно. Читатель помнит, наверное: то Проханов погрустит, что у Муссолини просто недостало времени привести Италию к демократии, то Стерлигов пообещает, что “новая Россия вернется к демократии народных собраний, которая веками существовала на русских землях”1… Это не обмолвки. Если хочешь перетянуть на свою сторону скептическое прозападное большинство, с младых ногтей уважающее демократию, поостережешься объявлять ее идеал историческим тупиком и “уходящим общественным строем”2. Даже в своем пропагандистском мифотворчестве политики оппозиции вынуждены держаться в определенных рамках. Вскрывать пороки западной демократии, как Стерлигов, или говорить об “американском тоталитаризме”3, как Бондаренко, - это сколько угодно. Но надо показывать, что сама идея демократии для оппозиции священна. Более того, только она, в отличие от предательского послеавгустовского режима, способна привести к ней Россию. Лозунги, модели национального строительства, излюбленные герои - все подается с прибавлением слова “демократия”. Даром, что путь к этой демократии лежит через диктатуру, эталоном служит Чили 70-х, а роль кумира исполняет Пиночет.