Невыносимо тяжело было видеть эту интеллектуальную кому русского либерализма. Никакой конструктивной роли для себя в чеченском кризисе он не увидел. Противопоставил он “партии войны” лишь то, что заведомо не имело решения: те самые бессмысленные переговоры с Дудаевым об устранении Дудаева. Трагический урок преподнесла нам вся эта история. Три года кризис тлел себе и тлел, предвещая неминуемый пожар. Но никто о последствиях возможного чеченского взрыва просто не думал - ни в России, ни на Западе. В результате к концу 94-го на повестке дня оказалась лишь одна альтернатива: переговоры или война. А поскольку бесплодность переговоров доказана была исчерпывающе, что, спрашивается, оставалось? Гражданская война, хуже которой никто и придумать ничего не мог, вспыхнула только потому, что некому было задуматься. Никто за предотвращение пожара не отвечал.

Рискуя показаться монотонным, я все же попрошу вообразить на минуту, что то самое политическое “совместное предприятие”, тот международный Форум, за который я уже пять лет безуспешно агитирую российских и западных политиков,— существует. И что у этих, на равных собравшихся, высших интеллектуальных авторите

91

тов России и мира, соединяющих исчерпывающее знание российской реальности с мощной политической экспертизой, нет никакой иной цели, кроме предвидения и предотвращения политических взрывов, способных похоронить российскую демократию. Разве можно себе представить, что не забил бы он тревогу по поводу тлеющего чеченского кризиса задолго до того, как “партия войны” изготовилась им воспользоваться? Что не решил бы он интеллектуальную задачу, которая, как мы только что видели, оказалась не по зубам либеральной России? Не противопоставил воинственным аргументам демократическую альтернативу? Не договорился заранее с международными организациями и правительствами о ее поддержке? Козырев вопрошал, что конкретно могут они для нас сделать. Кровопролития в Грозном не случилось бы - вот что могли они для нас сделать. Слепому видно, что Россия бредет по минному полю. Так ведь и будут взрываться у нее под ногами все новые и новые кризисы - и вовсе не только этнические, - покуда нет никого, обязанного их заблаговременно распознавать и обезвреживать. Не принимать же всерьез бухгалтеров из МВФ, хоть они, к собственному изумлению, и оказались в роли ангелов-хранителей российской демократии. Посмотрите: когда тысячи мирных людей стали гибнуть под бомбами в Грозном и начался лихорадочный поиск злодеев, все пальцы уткнулись в Ельцина. Ну, а западные правительства, которые на протяжении трех лет не удосужились присмотреться к тлеющему кризису хотя бы из собственных шкурных интересов? А, наконец, западные разведки? Они могли пройти мимо надвигающейся гражданской войны где-нибудь в джунглях Руанды. Но проморгать ее в ядерной сверхдержаве, в особенности учитывая террористический потенциал дудаевских преторианцев? Проморгали. И завтра, случись что, проморгают. Потому что - ну, не парадокс ли? - никто в мире не отвечает сегодня за предотвращение всемирного кризиса, которым несомненно обернется гибель гадкого утенка.

Теперь вспомним, что перед либеральной Россией стояла еще и вторая — политическая - задача.

Не сумев использовать против московской “партии войны” принцип национального самоопределения Чечни, демократы практически уступили ей инициативу. Хуже того, они позволили ей монополизировать и принцип территориальной целостности страны тоже. Здесь нельзя уже сказать, что о такой опасности либералы не подозревали. Генерал Волкогонов предупреждал их в “Красной звезде”, что абсолютно необходимо “исходить из интересов целостности России при всех вариантах развития событий в Чечне”52. Генерала не услышали. Вместо этого стали доказывать, что “Грозный не стоит войны”53. Или даже, как Константин Боровой, потребовали “немедленно признать независимость республики Чечня”.

И никто из демократов даже не вздрогнул от этой больше чем политической безграмотности. Ведь этот самый антидемократический из всех возможных вариант равносилен тому, чтобы отка92

зать чеченскому народу в праве на самоопределение, отдать его на съедение Дудаеву. В устах человека, полагающего себя демократом, такое полное пренебрежение правами этнического меньшинства звучало чудовищно. К сожалению, посыпались и еще более радикальные предложения. Например, вообще уйти с Кавказа: “Никакой Ельцин [не может] остановить исторический процесс. Северный Кавказ за сто с лишним лет так и не стал органической частью России. [Он] обречен на отделение. Речь тут могла идти только о сроках”54.

Одним словом, продремав все три года кризиса, демократы вдруг очнулись на ничейной земле, беспомощно повиснув между обоими священными принципами, в недоумении, какой предпочесть. Не сумев опереться на принцип самоопределения чеченцев, они заклинились на бесперспективных переговорах с Дудаевым. Пренебрегши принципом целостности России, они обрекли себя на подмену политического действия пацифистскими декларациями. Позиция, политически полностью стерильная: и чеченскому народу не помогли, и себя отшвырнули на обочину российской политики. А уж в психологической войне вообще подставились страшно, открывшись для стандартной “патриотической” демагогии относительно “ножа в спину солдатам, умирающим за родину”.

Слов нет, бомбить мирных людей - злодейство, государственный разбой. А если речь еще вдобавок о российских детях, гибнущих под российскими бомбами, протестовать против этого - долг каждого порядочного человека, независимо от его политических убеждений. Однако, для демократов свести всю свою реакцию на политический кризис к антивоенному протесту означало подмену политики моральным негодованием. Но самый благородный протест неспособен остановить кровопролитие, тогда как политическое действие, опирающееся на священный принцип,— способно.

Это правда, что самый замечательный из русских либералов Александр Герцен страстно протестовал против штурма восставшей Варшавы в 1863 г. Но Герцен был диссидентом, а русские демократы сто тридцать лет спустя — полноправные участники политического процесса, несущие ответственность за его результаты. И поэтому можно преклоняться перед доблестью Сергея Ковалева, обрекшего себя на “сидение в Грозном” под русскими бомбами, можно восхищаться мужеством прессы, резавшей правду-матку несмотря на рычание Кремля-и в то же время понимать, что их ситуация в 1994-м несопоставима с ситуацией Герцена в 1863-м.

Диссидент Герцен не мог влиять на формирование российской политики. Он мог лишь протестовать против действий начальства. Такова судьба всякого диссидента. От профессионального же политика, особенно работающего в условиях психологической войны с непримиримой оппозицией, требуется много больше, нежели благородный протест. Он обязан не только предвидеть официальный курс и не только участвовать в его формировании, но и предлагать политический план, рассчитанный на поражение противника “при всех вариантах развития событий”, как и советовал Волкогонов.

93

Из каких элементов должен был состоять этот план, при условии, конечно, что реальная демократическая альтернатива войне у либеральной России была?

Рассмотрим три таких элемента - важнейшие. Первый из них - цель: предотвращение силового курса в отношении Чечни. Не нужно было долго мучиться в поисках этой цели: она буквально кричала о себе сама. Последние сомнения в том, что война назревает, должны были испариться уже в июле, когда либеральная бюрократия в Кремле вдруг зашевелилась, пытаясь преодолеть чеченский кризис единственно доступными ей бюрократическими средствами. Достаточно было хоть просто спросить себя, с чего это вдруг так заинтересовались Чечней такие несомненные либералы в президентской администрации, как Эмиль Паин или Сергей Филатов? Почему ни с того ни с сего отбыл вдруг в Чечню с “миротворческой”, а на самом деле очевидно антидудаевской миссией Руслан Хасбулатов? Чем объяснялся внезапно начавшийся поиск “здоровых сил” в республике? Даже издалека было видно: что-то заваривается на кремлевской кухне. И Филатов, как и другие, стоящие у самой, так сказать, плиты, первыми испытывают на себе мощное давление. Как отчаянно они сигналили либеральной публике, что больше не в состоянии удерживать форт своими силами! Их действия на протяжении лета и осени и впрямь напоминали акт отчаяния: они, по сути, пытались предотвратить внутрироссийскую гражданскую войну посредством развязывания внутричеченской.