Турп очень удивился и, пробормотав: «Ну я-то уж точно сплю, в таком случае!» — закатил Торпу пощечину.

Торп снес это без единого звука. Только подпрыгнул на месте.

— Ну точно — я сплю, — сказал Турп, но тотчас же получил пощечину от Торпа и заорал: «А-а! Нет, все-таки не сплю!»

— Прекрасно. Мы оба не спим, но крыша все же исчезла. И исчезла довольно быстро.

— Но как же так? Мы же никуда не уходили с этой площади последние тридцать минут! Когда я стоял здесь и ждал тебя, крыша еще была.

— Да. И когда я показывал тебе котенка, крыша тоже была!

— Мало того, она была еще и тогда, когда ты спрятал котенка в карман!

— Да, она была, когда мы закурили сигары!

— И, однако, когда мы докурили их, крыша исчезла!

Они ошарашенно глянули друг на друга и замолкли.

— Не хочешь ли ты сказать, — осторожно начал Торп, — что пока мы сидели на скамеечке и курили, кто-то за нашей спиной приставил лестницу к дому и быстро-быстро снял весь алюминий?

— Быстро-быстро и совершенно бесшумно, — продолжил мысль Турп.

— Ну, знаете ли! — скорей подумали, чем сказали оба друга.

Они подошли к дому поближе и осмотрели все вокруг.

Ничего! Никаких следов!!! Как будто крыша просто-напросто испарилась.

Турп почистил рукавом плаща шляпу и сказал:

— Знаешь что, дружок? Пойдем-ка потихоньку отсюда.

— Как же так? — воскликнул Торп. — Надо разбудить всех! Здесь происходит что-то странное! Давай-ка всех разбудим!

— Да что ты! Что ты!!! Подумай, что скажут нам отцы города, да и просто жители! Нам просто не поверят. В лучшем случае скажут, что мы проспали, а в худшем — поместят в Скворечник.

Скворечником в городе называли сумасшедший дом, располагавшийся на другом берегу реки на высокой скале. Дом этот пустовал, но два раза в год в него помещали поэта Липоса. Липос вовсе не был сумасшедшим — просто он любил время от времени запереться в Скворечнике и, стуча на машинке, в тиши и одиночестве составлять новый сборник стихов. Липос, в отличие от Джона Кишо, регулярно издавал свои стихи и жил припеваючи.

— Да, — сказал Торп, — в Скворечник мне неохота. Там, право, скучновато.

— Вот видишь! Нужно потихоньку уходить. Подумай, что о нас скажут люди! Тоже мне, сыщики! Пошли…

Торп согласился с другом, и они исчезли. К дому на холме приятели подходили уже под утро, когда небо начало светлеть. Сыщики осторожно приоткрыли дверь и были ошарашены. В прихожей горел свет, а за конторкой сидела длинная и худая женщина в роговых очках. Надет на ней был темно-синий балахон непонятного покроя, а волосы скрывал такого же цвета чепец.

— Явились, — проскрипела она, бросив на вошедших ядовитый взгляд. — Новые жильцы, значит? Ну-ну. Хороши жильцы! Всю ночь бродют где-то, черти, а ты сиди тут и жди. Ни сна, ни покоя из-за вас, негодяев собачих. Сыщики, тоже!

Торп и Турп молчали, обескураженные обильным потоком слов.

— Э-э… м. Так вы, значит, и есть Кастелянша? — осведомился деликатный Торп.

— Кастелянша, да! Каждый сопляк меня будет спрашивать!

— В таком случае, где вы шлялись целый день? — грубо спросил Турп. — Почему это ваше рабочее место пустует?

— Ах, мое рабочее место? Да ты поработай с мое, тогда и разговаривай.

К несчастью, тут из Торпового кармана высунул голову проснувшийся котенок. Ему, видимо, было интересно, кто это так шумит.

— А это еще что такое? — заверещала Кастелянша. — Кто позволил эту погань в дом тащить? А ну, вон отсюда!

— Это не погань, — вступился за котенка Торп. — Это наш котенок. И прекратите, пожалуйста, кричать.

— Вон отсюда, я сказала! Вон!

Но котенок и не собирался никуда уходить. Он сладко зевнул и вновь нырнул в теплый уют кармана, а сыщики, уставшие от разговора с Кастеляншей, принялись подниматься по лестнице к своей комнате. Настроение у обоих, надо признаться, было отвратительное.

— Я вас всех отсюда выкину вместе с котом вашим, — кричала им вслед Кастелянша, но ее уже никто не слушал.

Исчезновение пятой по счету крыши было встречено в городе с каким-то мрачным спокойствием. Сам судья, правда, ужасно разнервничался и весь день принимал успокоительные капли, отчего нервничал еще больше. Бургомистр, прогостивший у судьи всего ночь, собрал свои вещички и поблагодарил его за гостеприимство. В ответ на это судья разразился истерическим хохотом и побежал на кухню за новой порцией капель. А бургомистр понуро побрел к дому начальника полиции. Тот встретил его без особого восторга, но сказать: «А пошел ты к чертовой бабушке!» — не решился. На следующее утро и его дом был уже без крыши. Начальник полиции стоял на пороге, глядя вслед удаляющейся фигуре бургомистра, и когда тот скрылся за поворотом, крикнул с запоздалой решимостью: «А пошел ты к чертовой бабушке!» И плюнул в сердцах.

«Воистину, — думал между тем бургомистр, направляясь к дому казначея, — меня преследует какой-то злой рок». К несчастью для бездомного градоначальника, он так думал не один. Казначей придерживался того же мнения и не пустил бургомистра на порог. Отчаявшийся бургомистр, не зная, куда приткнуться, выгнал, на ночь глядя, из конуры казначееву собаку, свернулся клубочком на ее месте, закурил сигару и заснул. Недокуренная сигара выпала у него изо рта, подожгла подстилку, и когда огонь перекинулся на стенки и крышу конуры, та ярко запылала.

Если бы жители города не спали часа в три ночи, они бы увидели незабываемое зрелище — обгорелый бургомистр мчался вприпрыжку по улицам, дико хохоча и распевая странные песни, очевидно, собственного сочинения:

В пять утра бургомистр попался на глаза полицейскому патрулю, который, не долго думая, сцапал этого подозрительного субъекта и доставил прямехонько в Скворечник. Бургомистр и не думал сопротивляться. Наоборот, — он был просто в восторге, что у него появились слушатели, и орал пуще прежнего:

— А вот сейчас как дадим тебе по ребрам, так будешь знать, как орать и называться бургомистром, — мрачно пообещали полицейские.

Однако бургомистр ни капельки не испугался и продолжал веселиться до самого Скворечника.

Потом, когда полицейские узнали, что они вели настоящего бургомистра, они сперва ужасно перепугались, но начальник полиции назвал их «молодцами» и сделал обоих сержантами, после чего те заметно успокоились. Они даже пошли в лавку Шампаки и купили у него бутылочку яблочного сидра — отметить повышение.

Явившись на следующий день в город за продуктами, Торп и Турп застали большую толпу людей возле дома булочника Круха. Дом был без крыши, а сам Крух стоял на тележке с мешками муки и ораторствовал.

— Итак, — кричал он, — посмотрите сюда, дорогие и почтенные сограждане! Что вы видите? Думаю, не ошибусь, если скажу, что вы видите дом. Что, спрашиваю я, главное в доме? Дверь? Отнюдь. Окна? Нимало. Главное в доме, друзья мои, это — крыша. Ибо именно крыша придает дому уют, защищая от дождя в ливень, от снега в метель и от беспощадного солнца в зной. На что же похож дом без крыши? Вы молчите, уважаемые сограждане? И правильно молчите! Правильно, потому что дом без крыши не похож ни на что.