– Не бери в голову, – Полковник легонько похлопал её по плечу. – Ты чувствуешь, что мы вернёмся, и это хорошо. Это главное. Хватит грустить. Пошли.

Мира подняла голову и посмотрела на Полковника. Её глаза блестели от слёз, а на лице появилась грустная улыбка. Она слабо кивнула и поправила свой рюкзак.

– Пошли, – сказала Мира.

Они быстро зашагали по тропинке, догоняя основную группу.

– Ну что, полегчало хоть немного? – участливо спросил Александр Македонский, когда они с Хорном закончили с банками и, наконец, закрыли за собой погреб.

Хорн в ответ только неопределённо хмыкнул. Он не знал, что ответить. От мыслей он, конечно, отвлёкся, но проблема-то никуда не делась!

– Жалко, что банки уже закончились. Совсем это некстати. Да и соли осталось немного, – с некоторой досадой произнёс Александр Македонский, отряхивая свою одежду.

– Как считаешь, на зиму хватит? – спросил Хорн.

– Не-а, – покачал головой Александр Македонский. – Не хватит, конечно. Ещё надо. У нас теперь вон сколько ртов. А тут всего одна корова. Да и та не полностью, – он посмотрел на Хорна и добавил: – Я тут вот что подумал.

– Что?

– Раз мы решили остаться здесь в зиму, может, нам хозяйство завести? Корову в лесу изловить? Что они там, понимаешь, без дела слоняются? Огородик свой опять же можно наладить. Капустка, морковка, лучок. А? Как ты на это смотришь?

– Хорошая мысль! – поддержал Хорн.

– Что мы живём, как первобытные люди какие-то! Ходим с места на место. Занимаемся собирательством да охотой, – развивал свою идею Александр Македонский – она ему явно нравилась. – Здесь места вроде спокойные, нет ни радиации, ни кислотных дождей, ни тварей всяких непонятных. Лес рядом, речка чистая. На Свалке много барахла ещё разного осталось. Не пора ли нам перейти к оседлому образу жизни? Дом нормальный построить вместо этой развалюхи. А там видно будет.

– А ведь и вправду! – согласился Хорн. – Лето прошло на удивление спокойно. Никто из нас ни разу здесь не повстречал ни духов, ни ревунов, ни свистунов, ни медиумов… Даже летунов не было! Куда они все подевались?

– А я знаю? – улыбнулся в ответ Александр Македонский и похлопал Хорна по плечу. – Да шут с ними, с летунами этими! Подевались и подевались. Вот лично мне даже и выяснять не хочется, куда именно они подевались! Куда подевались – вот пусть там и остаются! И чем дольше, тем лучше! – он посмотрел на свои руки. – Ну что, пошли к Ручью? Хоть умоемся после работы.

Хорн кивнул, и они направились в сторону Ручья. Уже стемнело, но тропинка была им хорошо знакома, да и до Ручья было совсем недалеко.

– Слушай, – обратился Хорн к Александру Македонскому, – говорят, ты раньше у монаха какого-то учился.

– Кто говорит? – насторожился Александр Македонский.

– Птица.

– Вот гад! – воскликнул Александр Македонский. – Стоило только рассказать по пьяни, так сразу всем разболтал!

– По пьяни?

– Да было дело как-то в начале лета. Решили мы с ним отметить годовщину Катастрофы. Помянуть, так сказать, погибших родных, близких, друзей. Пропавших товарищей вспомнить. Ну и разговорил он меня. Наболтал я, видимо, лишнего сдуру. Не думал, что он всем станет рассказывать про мои секреты.

– Почему всем? – пожал плечами Хорн. – Он только мне рассказал. И то не просто так, а по делу.

– По какому делу? – спросил Александр Македонский.

– Я рассказал ему сегодня про свой сон…

– Опять ты начинаешь?

– Так что это был за монах? – спросил Хорн, не обращая внимания на реакцию Александра Македонского.

– Монах как монах… – недовольно пробурчал Александр Македонский.

– А почему его монахом называют?

– Да кто называет-то? Он сам себя так назвал: монах-отшельник. А зачем он тебе?

– Вдруг он сможет про мой сон что-нибудь дельное сказать. Кстати, Птица предположил, что этот сон мне кто-то внушил.

– Внушил? Что за бред?

Александр Македонский разделся по пояс, вошёл в быстро текущую речку и начал ополаскиваться водой, то и дело ухая и выкрикивая от удовольствия: «Хорошо!» Хорн последовал его примеру. Вода в Ручье была прохладная, даже, можно сказать, холодная. Но после проделанной тяжёлой работы по заготовке коровьего мяса этот холод практически никак не ощущался. Наоборот, охладить разгорячённое тело, смыть пот и грязь сейчас было неимоверно приятно. Кроме того, такое купание хорошо снимало физическую, да, впрочем, и эмоциональную усталость, накопившуюся за этот длинный и насыщенный событиями день.

Александр Македонский вышел из воды и подобрал с земли заранее приготовленный ремок – он его так называл – уже давно неопределённого цвета, который обычно использовался им в качестве полотенца. Тщательно растерев этим ремком всё своё тело, особенно спину, он снова его аккуратно упаковал и положил обратно.

– Надо бы тельняшку всполоснуть, – сообщил Александр Македонский. – Неохота её грязную на чистое тело надевать.

Он подобрал свою тельняшку, вошёл по колено в воду и начал её шумно полоскать.

– Так что там насчёт монаха? – напомнил Хорн.

– Сдался тебе монах этот, – проворчал Александр Македонский, не отрываясь от своего занятия.

– Как ты его нашёл? – спросил Хорн.

– Случайно, – ответил Александр Македонский. – Можно сказать, что это не я его нашёл, а он меня.

– Как это? – не понял Хорн.

– А так! Проходил я как-то через те места. А там кругом горы, лес, в низинах болота. Никаких дорог нет и в помине. В общем, бродил я, бродил по этим болотам и понял, что заблудился окончательно. Везде одно и то же: болота, вода под ногами хлюпает, да и в сапогах тоже, трава по шею, деревья полусгнившие торчат, и проклятая мошкара, которая норовит то в нос залететь, то в глаза, а то и прямо в рот. Успевай только сплёвывать! И никаких тебе ориентиров вокруг, за которые хоть как-то можно было бы зацепиться! Вышел я к вечеру на небольшую сухую лужайку посреди этого болота и решил заночевать. Уже сил никаких не было! Кое-как развёл костёр, поужинал и завалился спать. А наутро просыпаюсь и вижу, что у костровища моего монах этот сидит.

– Вот те раз! – воскликнул Хорн.

– Ну, слово за слово. Разговорились мы постепенно. Я ему, мол: «Заблудился вконец. Не знаю, куда дальше идти». А он мне: «А куда ты вообще шёл?» Я говорю: «Да особо никуда. Скитаюсь по свету. Людей просто ищу, чтобы пристроиться к кому-нибудь».

– А он чего?

– А он и предложил у него пожить. Вот я у него и пожил почти четыре года. Потом только сюда причапал.

– Понятно, – заключил Хорн и, немного поразмыслив, спросил: – А почему он себя монахом называет? Он что там, молится, что ли?

В это время они уже закончили с водными процедурами и не спеша шагали в сторону Ночлежки.

– Нет, не молится, – ответил Александр Македонский. – Он, скорее, похож на буддийского монаха или на йога-отшельника. Пока я у него жил, он большую часть времени проводил в медитации. По утрам и вечерам упражнения всякие делал, дыхательные практики. А днём занимался со мной. Многому он, конечно, научить меня не успел. Для этого нужно не четыре года, а, наверное, лет десять, не меньше. Но кое-что я всё-таки освоил.

– Эх, встретиться бы с ним! Далеко он отсюда живёт?

– Не очень. За несколько дней можно добраться.

– Ну тогда и рассуждать не о чем! – радостно подвёл итог Хорн. – Скажем, неделя туда, неделя обратно. Ну и там какое-то время. Получается, что до наступления холодов вполне реально вернуться обратно.

Александр Македонский посмотрел на Хорна долгим взглядом и грустно вздохнул.

– Что ты за человек неуёмный! – с какой-то безнадёжностью в голосе произнёс он. И, вздохнув ещё раз, добавил: – Ладно! Только не говори никому из наших, что ты в горы отправляешься монаха искать.

– Хорошо, не буду говорить, – заверил Хорн. – А что тогда сказать? Ведь спрашивать будут.

– Ну скажи, что ты, к примеру, в Карьер идёшь, – предложил Александр Македонский. – Всё равно тебе так и так через него проходить.