Я попытался представить Женькино одиночество, и не смог.
— Потом я подросла и стала водиться с мальчишками. Вместе с ними бегала купаться на речку, лазила в чужие огороды за клубникой и крыжовником. Лечила им ссадины подорожником. Даже курила тайком вместе с ними, пока папа мне не всыпал. Они с мамой приехали на выходные, и папа учуял, что от меня пахнет табаком.
Женька поёжилась.
— Это был единственный раз, когда он меня наказал. Я так плакала! А папа потом сам меня успокаивал.
Я улыбнулся и покачал головой. А Женька прижалась ко мне плечом и остановилась.
— Прости, что я на тебя ругаюсь и называю по фамилии, — неожиданно сказала она. — Это оттого, что ты мне нравишься.
Я посмотрел на неё. Женька стояла ко мне лицом, плотно зажмурив глаза.
— Поцелуй меня, — попросила она.
Я наклонился и осторожно коснулся её губ своими. На несколько секунд мы оба замерли. Затем Женька отстранилась.
— Хватит, — сказала она. — Идём.
Некоторое время мы шли молча. Я думал о том, что иногда проще катать тяжёлые тачки с землёй, чем гулять с девушками.
— Прости меня, — сказала Женька. — Я не должна была тебе это говорить. И целоваться тоже. Это неправильно.
Я улыбнулся. Мягко, чтобы не зацепить Женьку своей улыбкой.
Через много лет отношения между людьми изменятся. В чём-то они станут легче и проще. В чём-то обесценятся.
Но здесь и сейчас в нас ещё хватает душевной чистоты и романтики. Пусть так и будет, как можно дольше.
— Ты замечательный друг, и мне с тобой очень хорошо, — сказал я и взял Женьку за руку. — Давай пойдём вдоль реки — там прохладнее.
Дурацкая неловкость между нами исчезла, так до конца и не появившись. И хорошо, чёрт возьми!
К Николо-Дворищенскому собору мы добрались только во второй половине дня. Дверь собора была открыта, но монаха на крыльце не было. Я порадовался этому — сегодня у меня с собой не было ничего из еды. Закрутился и забыл. Ничего, попробую поговорить с ним завтра.
Меня не оставляла мысль о том, что монах может знать что-то интересное. Большинство открытий только подтверждаются при помощи раскопок. А делают их, разбирая архивные документы, или общаясь с людьми, которые что-то знают или помнят.
Профессор Ясин, увидев нас, поднялся из раскопа нам навстречу.
— Как себя чувствует Валентин Иванович? — спросил он меня.
— Лучше, — ответил я. — Сегодня его переведут в общую палату.
Николай Лаврентьевич озабоченно посмотрел на часы.
— Сегодня уже не успею его навестить. Но завтра — непременно!
— Лучше постарайтесь успеть сегодня, — сказал я. — Завтра Валентина Ивановича могут перевезти в Ленинград.
— Вот как? — удивился Николай Лаврентьевич. — Пожалуй, вы правы.
Он отдал несколько коротких распоряжений и торопливо направился к остановке автобуса.
А я спрыгнул в раскоп и привычно подхватил свободную тачку. Нет ничего лучше монотонной простой работы, если хочешь о чём-то серьёзно подумать. А подумать мне было о чём.
Выкатив наверх несколько тяжёлых тачек, я сообразил, что время на моей стороне, и торопиться не надо. Подожду разговора с людьми из госбезопасности, а там уже буду решать — сотрудничать с ними, или нет. Пока же надо придерживаться первоначального плана — того, о котором я говорил Свете. И здесь мне была нужна помощь Мишани. Я решил вечером дозвониться до нашего ленинградского общежития и поговорить с другом.
Мы закончили работы около шести часов вечера. Убрали инструменты в подсобное помещение.
— Пойдём купаться? — спросила меня Женька.
— А ты и купальник взяла? — удивился я.
— Конечно.
— Тогда на пляж? Там мороженое есть, перекусим.
На крыльце собора сидел улыбающийся мужчина, лет сорока. Спортивный, подтянутый. На нём были серые брюки и светлая рубашка без галстука. Пиджак мужчина снял и держал в руках.
Увидев меня, мужчина улыбнулся ещё шире, легко поднялся на ноги и махнул мне рукой.
— Гореликов?
— Кто это? — удивилась Женька.
— Не знаю, — ответил я, хотя уже догадался. — Ты иди, а я тебя догоню. Или встретимся на пляже.
Женька пожала плечами и пошла вслед за ребятами, а я подошёл к мужчине.
— Добрый день, Александр, — улыбнулся он и протянул мне крепкую ладонь. — Меня зовут Андрей Сергеевич. Я из комитета государственной безопасности.
Серые, чуть прищуренные глаза Андрея Сергеевича доброжелательно смотрели на меня.
— Извините, — твёрдо сказал я. — У вас есть удостоверение?
Андрей Сергеевич чуть приподнял выгоревшие на солнце брови.
— Конечно.
Он достал из заднего кармана брюк плотную красную книжечку.
— Спасибо, — сказал я, твёрдо решив быть вежливым.
Андрей Сергеевич засмеялся, показывая ровные зубы.
— Не нужно так переживать, Александр. Давайте прогуляемся и поговорим. Вы куда сейчас собирались?
— На пляж, с девушкой, — ответил я.
— Вот и прекрасно. Идёмте, а по дороге поговорим.
* * *
Март 1242-го года. Псков
— Возьмём город в осаду? — спросил Андрей, поравнявшись с Александром.
Его каурая лошадь косила глазом, похожим на тёмную сливу. Из широких горячих ноздрей вырывались облачка пара.
Александр искоса посмотрел на брата. Андрей был чуть ниже его, но почти так же широк в плечах. И упрям, как все Ярославичи.
— Доберёмся, а там посмотрим, — ответил Александр.
— Темнишь, — усмехнулся Андрей.
И неожиданно натянул поводья. Кобыла вскинула голову захрапела.
— Давай договоримся сейчас, Саша, — сказал Андрей.
— О чём? — спросил Александр, хотя знал, про что пойдёт разговор.
Знал точно. И сам хотел этого разговора.
Уж лучше договориться с братом сейчас, чем разругаться под стенами Пскова.
— Кругом враги, — сказал Андрей. — С востока и юга татары. С севера шведы, с запада немцы. Разделённая Русь не выстоит.
— Ну.
Александр кивнул, ничего не говоря определённо.
— Мы с тобой оба — князья, — продолжил Андрей. — И должны держаться вместе. Один за другого.
Александр снова промолчал, и это разозлило Андрея.
— Думаешь, я не знаю, что ты задумал? Хочешь Новгород под себя подмять! А после смерти отца на владимирский престол сядешь? И будешь один править всей Русью?
— С чего ты взял? — равнодушно спросил Александр, трогая своего жеребца пятками.
Жеребец вырвался вперёд, но Андрей снова его догнал.
— Знаю! Я не дурак, Саша! Сам бы на твоём месте такое задумал. Только вот старший брат не я, а ты!
— Скажи прямо — что ты хочешь? — спросил Александр.
— Киев и Новгород тебе, Владимир — мне! — быстро ответил Андрей.
— Киев? — против воли насмешливо переспросил Александр. — Да там после татарского разорения двадцати дворов не осталось! Мёртвых хоронить некому!
— Зато Новгород цел, — возразил Андрей. — Только до него татары и не дошли. И всё это богатство — тебе!
— Сейчас не дошли — потом дойдут, — задумчиво ответил Александр. — Да и не с руки нам княжества делить. Во Владимире сидит отец. А если с ним что случится — всё равно у хана ярлык просить. Как хан решит, так и будет.
— Хану всё равно, кто где княжит. Лишь бы порядок был и дань платили. Хана подарками умилостивим. Между собой договориться бы!
— А с остальными братьями как решим? — спросил Александр.
— Уделов хватит, — отмахнулся Андрей. — Никто в обиде не останется. Но мы с тобой старшие, и нам надо договориться.
Услышав это, Александр окончательно убедился в том, что подозревал уже давно. Брат Андрей неспроста все эти годы провёл возле отца. Пока Александр лестью и силой усмирял непокорный Новгород, Андрей обхаживал отца и младших братьев. И сейчас говорил так смело, потому что за ним стояла отцовская воля.
Дурак! Какой же ты дурак, хотелось сказать Александру. Снова хочешь раздробить государство на уделы! Забыл, как легко татары разбили по отдельности княжеские дружины? Как брали и жгли города?
