— Это однокурсник, из университета.

— Какой однокурсник? Горелов?

— Гореликов, — поправил я.

— Понятно, — хмыкнул голос.

А затем в трубке раздались короткие гудки.

Что за чёрт?

Я снова набрал номер, но на том конце провода по-прежнему было занято.

Июль 1240-го года. Устье Ижоры

Ижору перешли выше по течению, в густом бору — старшина ижорцев Пелгусий показал подходящий брод. Он с небольшим отрядом местных охотников встретил дружину Александра возле истока Невы — там, где река вытекала из Нево-озера. Он же довёл войско лесной тропой до Ижоры.

— Ударим с трёх сторон, — Гаврила Олексич палкой начертил на земле мыс при впадении Ижоры в Неву. — Ты, Миша — вдоль невского берега. Сбыслав, ты здесь, вдоль Ижоры. А княжескую дружину с ладожанами и ижорцами поставим в середине.

Лицо ладожского воеводы Онуфрия стало озабоченным.

— У меня воины — не воины. Кто с топором, а кто — и с багром. Даже рогатины не у всех, а о броне я и не говорю.

Рогатина — крепкое копьё, с которым ходили на крупного зверя. Не очень длинное, чтобы без коня легко было с ним управляться. Рукоять рогатины толще, чем у копья. Всадив наконечник под лопатку зверя, другой конец рогатины упирали в землю и ждали, пока зверь сам себя нанижет глубже, пытаясь в предсмертной злобе достать охотника.

Такие копья были только у тех мужиков, кто мог заказать кузнецу железный наконечник и заплатить за него зерном, или мехами. Кто не мог — сам острил конец рогатины топором и обжигал на костре, чтобы придать дереву крепость.

Воинскую кольчугу и железным наконечником враз не пробьёшь — нужен умелый и сильный удар. А уж обгорелой деревяшкой…

— Пойдёте за дружиной вторым строем, — успокоил Онуфрия Гаврила Олексич. — Главное — раненым не дайте уйти, добивайте. Если конный прорвётся — бейте коня. Пешим далеко не уйдёт.

Гаврила Олексич повернулся к Мише Иванкичу.

— Миша! На тебе корабли. Руби сходни, канаты, поджигай. Проламывай борта, отпихивай от берега. Не давай шведам сесть на корабли.

Миша азартно тряхнул кучерявой головой.

— Не подведём, воевода!

Гаврила Олексич окинул взглядом всех участников совета.

— Крепостные стены у шведов ещё не стоят — только-только закончили сваи бить. Лазутчики говорят, ярлы гоняют ратников от зари до зари — боятся, что те от безделья разбредутся грабить. Если ударим за час до рассвета — у шведов самый сон будет. Бить без пощады — их больше, чем нас. Если дадим опомниться — сомнут. За свою землю бьёмся.

Гаврила Олексич неспроста взял на себя руководство битвой. Князь Александр стоял тут же и согласно кивал головой. Всё, что говорил боярин, они уже не раз обсудили между собой, пока пробирались прибрежными лесами к Ижоре. Но сейчас боярин отдавал распоряжения, чтобы дать Александру возможность настроить себя на бой. Всё же, князь был молод. Всего двадцать лет, да и молодая жена осталась в Новгороде, беременная первенцем.

Бояре разошлись по своим дружинам — давать указания сотникам. Костры в эту ночь решили не разжигать — враг был в трёх верстах, и дозорные могли увидеть дым над низким болотистым лесом.

За два часа до рассвета Ратша заухал филином на весь лес — три раза, потом два, и снова три. Это был условный сигнал полкам Миши Иванкича и Сбыслава Якуновича.

— Надеть брони, — негромко скомандовал дружинникам Гаврила Олексич.

Лица дружинников вмиг стали строгими. Стараясь не греметь железом, они доставали из вьючных тюков кольчуги и кованые шлемы. Некоторые, кто победнее, или недавно в дружине, надевали обшитые железными бляхами толстые суконные кафтаны. Такой кафтан и от стрелы на излёте спасёт, и скользящий удар меча выдержит.

Гаврила Олексич кивком головы подозвал к себе княжеского ловчего Якова. Ловчий был приставлен к Александру его тестем — полоцким князем Брячиславом. Да так и остался с молодым князем — с ним и в Новгород уехал по своей воле.

— За князем следи, — негромко сказал Гаврила Олексич Якову. — Не убережёшь — башку сниму.

Яков, не обращая внимания на грозные слова воеводы и его насупленные брови, пальцем проверил заточку длинного меча. Этим мечом Яков владел безупречно — дрался двумя руками, не прикрываясь щитом. Но редким противникам удавалось до него дотянуться.

— Пора, княже! — подъехав вплотную к князю, подмигнул Гаврила Олексич. — Миша со Сбыславом вот-вот начнут свару.

Александр крепко сжал копьё. Взмахнул свободной рукой, давая знак дружине, и пустил коня лёгкой рысью между деревьями.

Только передовые всадники выехали на открытое место — шведы вырубили здесь деревья для постройки крепости — как со стороны шведского лагеря донеслись крики и звон железа.

Новгородцы добрались до врага. Теперь таиться не было смысла — надо как можно скорее опрокинуть шведов в реку, пока не опомнились.

— Вперёд! — закричал Александр и пустил коня галопом. Он не оборачивался, но по тяжёлому топоту копыт понимал, что дружина летит следом за ним.

На широком, сплошь расчищенном мысу метались люди. Взмахивали мечами, топорами, бились и падали. Кто-то из шведов попытался с разбега вспрыгнуть на коня. Двое новгородцев вцепились ему в сапог, стащили на землю и зарубили топорами.

Слева вспыхнул высокий полотняный шатёр. Из него выбежал великан в кольчужной рубахе, с мечом в руке. Что-то закричал зычным голосом. Шведы тотчас же начали грудиться вокруг него, как овцы вокруг вожака.

Александр круто развернул коня и поскакал прямо на великана. На скаку опустил копьё. Шведы не успели сомкнуть строй, шарахнулись в стороны и тяжёлый наконечник копья ударил великана в лицо и опрокинул на землю.

В лагере шла резня. Застигнутые врасплох шведы метались в одних полотняных рубахах. Многие и оружие схватить не успели.

Дружинники Сбыслава догоняли бегущих, убивали ударами мечей и рогатин в спину. Сам Сбыслав с топором на длинной рукояти ринулся в гущу бегущих. Раскроил черев одному, ударил сверху по плечу другого — рука шведа повисла на лоскуте кожи, и он жалобно закричал. Сбыслав ударил снова — крик оборвался, перешёл в булькающий хрип.

Миша со своими молодцами рубил корабельные сходни и канаты. Два корабля, беспорядочно кружась, уже уплывали вниз по течению — без команды, которая осталась на берегу. Третий корабль тяжело осел на илистое дно — новгородец несколькими ударами топора прорубил днище, и в дыру хлынула невская вода.

Двое шведов подхватили подмышки великана, которого сбил с ног Александр. Поволокли к кораблям, которые теснились возле берега у самого устья Ижоры. Сюда новгородцы ещё не добрались.

Неужели не убил, мельком удивился Александр. Или знатный кто, что его и раненого вытаскивают?

На одном из кораблей, отчаянно крича, метался невысокий плотный швед. Он пытался остановить бегущих ратников, организовать хоть какое-то сопротивление. И шведу это удавалось.

В горячке боя Александр позабыл про осторожность. Тяжёлое копьё давно валялось где-то позади. Теперь в руке князя был лёгкий меч, которым он рубил разбегающихся врагов.

Александр направил коня вслед за раненым, которого тащили к кораблю. Но шведы уже успели опомниться, сомкнулись, ощетинились мечами. Быстрая тень метнулась сбоку, конь Александра захрипел и повалился набок. Падая, князь успел заметить, что из широкой шеи коня фонтаном хлещет кровь.

Яков подбежал к упавшему князю. Бешено завращал длинным мечом, и шведы попятились. С другого бока Ратша рубился сразу с несколькими врагами. Снёс голову одному, зацепил другого под коленки. Вскакивая на ноги, Александр увидел, как рослый швед ткнул Ратшу мечом в бок, и тут же упал сам, зарубленный Яковом.

Гаврила Олексич, тесня врагов конём, пробился к Александру.

— Сюда! — закричал он зычным голосом.

Дружинники, слыша крик воеводы, принялись прорубаться к нему, и через минуту Александра окружили свои.

Гаврила Олексич сгоряча въехал на коне на сходни вражеского корабля, но воеводу столкнули, и он, вместе с конём повалился в тёмную воду Невы. Забарахтался в тяжёлой кольчуге, но сумел нащупать дно и встал на ноги.